Как-то раз Кроха укачалась в Моцартовском креслице и решила выйти погулять по над речкою. Час был уже поздний - давно после закрытия музея Пуко, но на улице все еще было видно без фонарей, потому что все еще были белые ночи.
Около дверей в знаменитую музей-квартиру к ней подлетел по лестнице человек и взмолился, что ему нужно непременно в туалет на одну только минуту. Человек стоял пару ступеней вниз по лестнице, но голова его была чуть выше Крохиной. Одет он был весьма прилично: в пиджаке, берете и черных перчатках. В другой бы раз Мелочь и не подумала пускать незнакомца в музейный туалет после закрытия, даже и с билетом, а тут вот - пустила.
Он стремительно пошел в нужном направлении, на ходу бросая Крохе, что он был сегодня на вечернем посещении музея и оставил кое-что в туалете по забывчивости. Мелочь иронически заметила, что она надеется, что это кое-что не должно было быть смыто.
Человек остановился как вкопанный:" если это смыто - то я погиб".
В туалете он встал на цыпочки и достал с верха сливного бочка какой-то свиток бумаги. Кроха спросила:" что это там у вас такое ценное?"
"Партитура - я расписал партитуру, когда летел в самолете из Вены, и должен ее вручить заказчику" - мужчина протянул Крохе черную кожаную ладонь и сказал: "разрешите познакомиться, Юлий Долгорукий, дирижер-консультант. К вашим услугам"
Мелочь пожала черную руку и ответила:" Кроха М - коммерческий директор музея"
Она подумала сразу себе - вот, человек искусства, интересуется не только своей ветвью, но и в глобальном масштабе: к нам в музей пожаловал по доброй воле, без принуждения и наказания.
Но лицо ее в это время выражало совсем иное: главное - это не краснеть ушами и не сметь отводить взгляда от туалетного музыканта - делать вид, что это не меня он поедает и раздевает глазами...
А между тем тем они медленно шли вдоль реки и разговаривали о расписании развода мостов через Неву. Разговор начал Юлий - ему нужно было бы до утра перебраться на Петроградскую сторону, метро пользоваться он не мог из-за боязни глубины. Кроха же себе самой на удивление знала часы разводов всех мостов, включая Охтинский.
Когда мелочь расписала подробно, что нужно делать, если все-таки не успеваешь к разводу первого моста, Юлий просто сказал:" пойдемте, выпьем вина, пока у нас есть еще время до развода".
Времени до развода было еще часа три с половиной.
"Времени-то много - было бы желание" таинственно, как пароль из черно-белого фильма произнесла Мелочь и призывно тронула ухоженную прядь своих волос.
Юлий понял это как единодушное согласие и, подхватив Мелочь под руку чем-то жестко -не живим, нежно, нo настойчиво повел ее в рюмочную, которая как раз оказалась на углу.
Кроха теперь, галопируя через шаг чтобы угнаться за дирижером, думала: « черные береты летом могут носить только иностранцы, киношники или люди с определенным мнением о себе. Этот был первое отчасти и наверняка третье. Если и дальше мы будем двигаться также быстро, то до развода мостов мне многое станет ясно.»
В рюмочной они уселись на высокие круглые стулья с пружинными спинками, как в новых кинотеатрах, перед маленьким круглым столом. Крохина загорелая в малахитовом браслете рука контрастно-выигрышно смотрелась на фоне дымчатого мрамора и бледного лица музыканта.
Он, конечно, этого не замечал - его интересовало ее лицо. Мелочь была смущена и, чтобы не быть раскрытой и захваченной врасплох, с каким-то лимитно-прописочным акцентом произнесла:" Сударь, вы закажите мне двойной Хеннесси сперва, а потом уже не сводите с меня глаз"
Долгорукий встрепенулся:" Конечно, конечно! Как это вы тонко заметили- сейчас самый что ни наесть Хеннесси тайм" Он подозвал кого-то в коротком пиджачке для заказа. Тот сразу же согнулся обручем и начал строчить что-то длинное на нескольких строках.
Мелочь теперь улыбалась- она вспомнила свою статью фельетон-пародию на рассказ Аверченко "О наших братцах". Перед ними стоял "братец" прямо из ее статьи.
Сделав заказ, Юлий спросил: "как это случилось, что вы стали коммерческим директором музея-квартиры?"
Кроха не торопилась с ответом. Ей некуда было спешить."всему свое время, как и разводу мостов" - подумала она.
Юлий не смутился ее молчанию и продолжал как ни в чем не бывало - что завтра у него очень загруженный день: презентации, покупки и примерки.
К этому времени на их столике появились две тарелочки с сушеными абрикосами, орешками и сухим печеньем с шоколадной помадкой и конечно же - Хеннесси. Они попили по-понемногу, и кроха рассказала Юлию про историю с музеем - ей всегда хотелось жить на третьем этаже в пуковском доме, чтобы окно ее спальни выходило на набережную. Она знала, что ее бабушка была знакома когда-то со старым Пуко, а остальное было просто было делом техники и понимания человеческой психологии. С тех пор она и стала финансовой опорой возрожденного из банкротства музея и, как знак признательности со стороны общества пукистов, получила эксклюзивные права жить в его квартире.
Юлий не то в шутку не то всерьез назвал ее проходимкой. Мелочь не на шутку рассердилась или сделала вид, что рассердилась и ответила, что иногда ее называют безработной ****ью, ни никто и никогда не называл ее проходимкой - в лучшем случае - пробегалкой и что ему лучше взять свои слова назад, извиниться и так уж и быть - поцеловать ей руку. Она разрешает. Так он и сделал.
Они еще попили из бокалов и опять помолчали.
Юлий сказал, что вообще-то он москвич, но к Пуко имеет настоящее и неоспоримое отношение, потому что его бабушка была первой покинутой Лабланком Пуко официальной женой во Франции. Впоследствии бабушка вышла замуж за русского жулика-гастролера и переехала с ним жить в Москву.
Крохе вдруг стало ужасно весело от отчаянно смелой мысли, как лжевнуки наконец-то встретились в дедушкиной кровати.
Она спросила его однако про другое:" где и кем бы дирижируете в последнее время, и почему вы так не по сезону одеты?"
Мелочь и не подозревала, что этим вопросом так взволнует Юлия - он как-то посмотрел на нее не так и сказал, что ответ потребует больше времени и Хеннесси - готова ли она к такому жертвоприношению
"а отчего же - нет? Только скажите круто-задому, чтобы побольше сулугуни принес, а то за соседними столами у людей все дымится, а мы как во время великого поста"
Круто-задый непонятно как но понял, что о нем шла речь и уже стоял перед ними как Сивка-Бурка и нараспев говорил, что у них сегодня наиболее съедобное. Долгорукий сделал заказ и вернулся к квартире Пуко. Он сказал,что если уж Кроха такая крутая бизнезменша, то почему бы им не сдавать Лабланкову кровать в рент поночно. В Белом Доме, например, дорогие гости спят в кровати президента Линкольна, так что кровать Пуко, русского казановы, привлечет к себе внимание как мужчин, в надежде обрести необходимое умение и силы, так и женщин - в поисках утешения.
Мелочь подняла одну из своих бровей, как только она одна могла и сказала: "рассказывайте про дирижерство лучше, пока горячего не принесли".
Долгорукий отвечал многозначительно:" люди, которые знают мою историю, называют меня Юлечкой, так что и вам придется. Я, потомственный музыкант, закончил Гнесиснский институт много лет назад. До московской филармонии много ездил по России. Потом, когда открылись границы, решил уехать дирижировать в Европу. На конкурсе в Германии получил призовое место и был приглашен работать по контракту на пять сезонов в Ханновер. Все было очень славно, пока я не потерял обе руки"- сказав эту фразу, Долгорукий сделал паузу и слегка откинулся назад корпусом, как бы проверяя пружинность спинки стула.
Кроха завороженно смотрела на его руки в черных перчатках, не естественно сгруппированные вокруг бокала с коньяком. Похоже было, что Юлечка не врал - руки были явно протезированные.
"Покажите" - прошептала Мелочь. Долгорукий с гордостью задрал рукав пиджака и рубашки, и Кроха увидела лучевые кости, сделанные из какого-то космического аллоя.
"Терминатор, блин!!! - это все, что она могла произнести. - как это случилось - я люблю слушать подробности о необычных происшествиях. Если это, конечно, вас не смущает."
Автор - писатель Илья Либман
#из жизни в питере