11 сентября — день рождения Феликса Эдмундовича Дзержинского (1877-1926), революционера, с которого призывал «делать жизнь» Владимир Маяковский. (Этот призыв более чем актуален и сегодня, между прочим). Человека, всю свою жизнь сознательно боровшегося с властью, как он говорил, «золотого тельца», денежного мешка, и ушедшего непобеждённым. Так, как он жил — в одежде с заплатанными рукавами... В те годы большевикам, занимавшим государственные посты, полагалось отчитаться за каждый рубль, потраченный ими во время отпуска, и возвратить всю непотраченную отпускную сумму государству. Дзержинский тоже отчитывался, например, в августе 1925 года сообщал в финчасть ГПУ о своих расходах: «16.8. В пути к Кисловодску: яблоки 3 шт. — 45 коп., бутылка воды «Ессентуки» № 4 — 30 коп., арбуз — 65 коп., газеты — 10 коп.» (Кстати, либеральная «Новая газета» из таких отчётов как-то соорудила целый материал «Скупой рыцарь революции», где доказывала, что Феликс Эдмундович, мол, даже самые копеечные траты норовил переложить на казённый счёт. Видимо, эти господа судят по себе...)
Чтобы не говорили, что всё это красная пропаганда, вот свидетельство явного антикоммуниста и антисоветчика — перебежавшего на Запад бывшего секретаря Сталина Бориса Бажанова: «У него была наружность Дон-Кихота, манера говорить — человека убеждённого и идейного. Поразила меня его старая гимнастёрка с залатанными локтями. Было совершенно ясно, что этот человек не пользуется своим положением, чтобы искать каких-либо житейских благ для себя лично».
Феликс Дзержинский с женой Софьей Мушкат. 1923
В кабинете Ф.Э. Дзержинского. Слева направо: Енукидзе, Каменев, Аванесов, Дзержинский, Смидович и Рыков. 1922 год
Вероятно, в средние века Феликс стал бы проповедником бедности, вроде Савонаролы, или основателем ордена нищенствующих монахов, как святой Франциск Ассизский. Дзержинский говорил: «Я не умею наполовину ненавидеть или наполовину любить. Я не умею отдать лишь половину души. Я могу отдать всю душу или не дам ничего... Я возненавидел богатство, так как полюбил людей, так как я вижу и чувствую всеми струнами своей души, что сегодня... люди поклоняются золотому тельцу, который превратил человеческие души в скотские и изгнал из сердец людей любовь. Помни, что в душе таких людей, как я, есть святая искра... которая дает счастье даже на костре». Не случайно в детстве он собирался стать священником. «Как же ты представляешь себе Бога?» — спросил однажды Феликса его старший брат. «Бога? Бог — в сердце! — указал Феликс на грудь. — Да, в сердце, а если я когда-нибудь пришёл бы к выводу, что Бога нет, то пустил бы себе пулю в лоб! Без Бога я жить не могу…» А в ХХ веке такие же настроения толкнули его к революционерам. «Я всей душой стремлюсь к тому, чтобы не было на свете несправедливости, преступления, пьянства, разврата, излишеств, чрезмерной роскоши, публичных домов, в которых люди продают своё тело или душу, или и то и другое вместе; чтобы не было угнетения, братоубийственных войн, национальной вражды... Я хотел бы обнять своей любовью всё человечество, согреть его и очистить от грязи современной жизни...»
Мысль о том, что Железный Феликс был «дон Кихотом революции» явственно прочитывается и в проекте памятника ему на Лубянке, который в конце 30-х годов предложила Вера Мухина:
Вера Мухина. Проект памятника Ф.Э. Дзержинскому (1939-1940 годы, для Лубянской площади)
К сожалению, был выбран и осуществлён более традиционный проект памятника (как известно, снесённого в августе 1991-го).
Более «цивилизованные» антикоммунисты скажут: конечно, обвинять Феликса Эдмундовича в прожигании жизни за казённый счёт глупо, но ведь не в этом состоит претензия к нему, а в проведении политики красного террора. Что ж, красный террор был вынужденным ответом на белый, а «на войне, как на войне». Смешно обвинять полководца в том, что по его приказу солдаты стреляют в противника: это необходимость войны.
Но вот слова Дзержинского: «Тот не чекист, если сердце его не обливается кровью и не сжимается жалостью при виде заключённого в тюремной камере человека»; «кто из вас очерствел, чьё сердце уже не может чутко и внимательно относиться к терпящим заключение, те уходите из этого учреждения. Тут больше, чем где бы то ни было, надо иметь доброе и чуткое к страданиям других сердце…» Пусть кто-нибудь попробует найти аналогичные цитаты от какого-нибудь белогвардейского начальника контрразведки, обращённые к его подчинённым... :) Думаю, что такая затея заранее обречена на неудачу. Могут, конечно, сказать: да мало ли, кто что говорил! Дело ведь не в словах, а в делах.
Но по поводу дел — вот слова командующего американскими войсками в Сибири генерала У. Гревса: «В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами».
Ещё некоторые высказывания Ф.Э.:
Не стоило бы жить, если бы человечество не озарялось звездой социализма, звездой будущего. Ибо «я» не может жить, если оно не включает в себя всего остального мира и людей. Таково это «я»...
Отдохнём, товарищи, в тюрьме.
Страх не научит детей отличать добро от зла; кто боится боли, тот всегда поддастся злу.
Сын Дзержинского, Ян (1911—1960), так писал об отце: «Отец страстно любил природу, особенно лес, напоминавший ему детство... На прогулках он водил нас обычно не по проторенным дорогам, а напрямик, сквозь лесную чащу, по оврагам, по нехоженым местам…. С огромным наслаждением отец катался на лодке по живописной реке и занимался греблей… Отец очень любил животных. Часто он вспоминал, что когда-то, будучи в вятской ссылке, приручил медвежонка настолько, что тот ходил за ним по пятам, как верный пес… Три раза я был с отцом в Крыму. Отец весь предавался отдыху, наслаждаясь морем, купаясь, катаясь на лодке и совершая большие прогулки. Особенно он любил бурю, когда море бушевало, а он подолгу сидел где-нибудь на берегу, бросая камни в воду и любуясь разъярённой и грозной стихией».
Приведу два отрывка о Ф.Э. Дзержинском, написанные его политическим оппонентом — Л.Д. Троцким:
«Дзержинский был человеком великой взрывчатой страсти. Его энергия поддерживалась в напряжении постоянными электрическими разрядами. По каждому вопросу, даже и второстепенному, он загорался, тонкие ноздри дрожали, глаза искрились, голос напрягался и нередко доходил до срыва. Несмотря на такую высокую нервную нагрузку, Дзержинский не знал периодов упадка или апатии. Он как бы всегда находился в состоянии высшей мобилизации. Ленин как-то сравнил его с горячим кровным конем. Дзержинский влюблялся нерассуждающей любовью во всякое дело, которое выполнял, ограждая своих сотрудников от вмешательства и критики со страстью, с непримиримостью, с фанатизмом, в которых, однако, не было ничего личного: Дзержинский бесследно растворялся в деле.
Самостоятельной мысли у Дзержинского не было. Он сам не считал себя политиком, по крайней мере, при жизни Ленина. По разным поводам он неоднократно говорил мне: я, может быть, неплохой революционер, но я не вождь, не государственный человек, не политик. В этом была не только скромность. Самооценка была верна по существу.
Политически Дзержинский всегда нуждался в чьем-нибудь непосредственном руководстве. В течение долгих лет он шел за Розой Люксембург и проделал её борьбу не только с польским патриотизмом, но и с большевизмом. В 1917 году он примкнул к большевикам. Ленин мне говорил с восторгом: «Никаких следов старой борьбы не осталось». В течение двух-трёх лет Дзержинский особенно тяготел ко мне. В последние годы поддерживал Сталина. В хозяйственной работе он брал темпераментом: призывал, подталкивал, увлекал... Он умер почти стоя, едва успев покинуть трибуну, с которой страстно громил оппозицию».
«Законченность его внешнего образа вызывала мысль о скульптуре, о бронзе. Бледное лицо его в гробу под светом рефлекторов было прекрасно. Горячая бронза стала мрамором. Глядя на этот открытый лоб, на опущенные веки, на тонкий нос, очерченный резцом, думалось: — вот застывший образ мужества и верности. И чувство скорби переливалось в чувство гордости: таких людей создаёт и воспитывает только пролетарская революция. Второй жизни никто ему дать не может. Будем же в нашей скорби утешать себя тем, что Дзержинский жил однажды».
Ещё один любопытный штрих к биографии Ф.Э.Д.
1897 г.
г. Ковно
«Ротмистр В.И. Шевяков
ротмистру И.Н. фон дер Гроссу
для поручика отдельного корпуса жандармов Г.В. Глазова
Глеб Васильевич!
Ротмистр Иван Никодимович фон дер Гросс, как я полагаю, соизволит пригласить Вас на экзекуцию… Дзержинского, с тем чтобы потом Вы провели с ним беседу… В случае, если экзекуция не поможет (получено разрешение на порку Дзержинского берёзовыми палками, но не более пятидесяти ударов, дабы не последовало смертельного исхода в связи со слабым здоровьем последнего), следует лишить арестанта прогулок. Не приходится сомневаться, что двадцатилетний юноша не вынесет подобных испытаний и откроет Вам то, что надлежит выяснить в интересах как Ковенской, так и Варшавской охраны.
Ротмистр В. И. Шевяков».
«Милостивый государь Владимир Иванович!
На экзекуцию, которая была применена дважды, ротмистр И.Н. фон дер Гросс меня с собою не взял. Лишение пищи Дзержинского проводилось три раза на протяжении последних пятнадцати дней. Лишь после того, как стало ясно, что все попытки И.Н. фон дер Гросса склонить Дзержинского к чистосердечному покаянию оказались безуспешными, мне было разрешено допросить его, что я делать отказался во избежание досадного, но, к сожалению, бытующего у нас правила перекладывать вину за неуспех с больной головы на здоровую.
Прошу Вашего согласия на возвращение моё в Варшаву, поскольку проводить работу с Дзержинским нецелесообразно, ибо арестованный заболел чахоткою в острой форме с обильным горловым кровотечением.
Вашего благородия покорнейшим слугою имею честь быть поручик Глазов».
И вот ещё один документ. Он, хоть и не имеет отношения к биографии Феликса Эдмундовича, но позволяет оценить, за что подвергали экзекуциям арестантов в царских тюрьмах в те годы. Разумеется, помимо намерения «открыть то, что надлежит выяснить в интересах охраны».
Ниже — подборка рисунков, отвечающая на вопрос: как сегодняшнего именинника отображала советская карикатура? Самый, вероятно, известный (и по-моему, самый удачный) дружеский шарж на Феликса Эдмундовича принадлежит перу художника Мина:
Рисунок Мина. 1923 год. Журнал «Красный перец». «На то и щука в море, чтобы этот карась не плодился»
Но были и другие карикатуры на Феликса Эдмундовича, на которых его образ не столь для нас привычен и узнаваем. Собственно говоря, зачастую мы бы его и узнать не смогли, если бы автор не позаботился написать внизу, что это, мол, Дзержинский. Например, вот здесь, на обложке «Смехача» за 1924 год всякий ли узнает Железного Феликса?
Рисунок Бориса Антоновского (1892—1934). 1924 год. «На новом месте.
— Марьюшка! Ножницы!
— Вам какие, Феликс Эдмундович? Настоящие?»
Здесь что ни слово, то для современного читателя — загадка. Что за «новое место»? Оказывается, 2 февраля 1924 года Феликс Эдмундович был назначен главой Высшего Совета Народного Хозяйства (ВСНХ) СССР и вплотную занялся экономикой. А почему слово «ножницы» должно было вызвать у читателя 97-летней давности взрыв весёлого смеха? Дело в том, что несколькими месяцами ранее Л.Д. Троцкий (обратим внимание, его портрет красуется за спиной Феликса Эдмундовича) в одной из своих речей прочитал нечто вроде публичной лекции по экономике, и ввёл весьма красноречивое понятие «ножниц цен». Он имел в виду, что к концу 1923 года цены на промышленные товары составили 276% от уровня 1913 года, в то время как цены на сельскохозяйственные товары — только 89%. На графике это давало картинку, похожую на реальные ножницы. Понятно, что эти «ножницы» были весьма невыгодны крестьянам, и довольно благоприятны для рабочих. Большевиков в тот момент это разъяснение Троцкого немало поразило и произвело сильный эффект: многие из них наивно полагали, что диктатура на то и диктатура, чтобы справиться с любой мыслимой сложностью. Но оказалось, что законы экономики всё-таки неумолимы, и всесильная диктатура встаёт в затруднении перед какими-то там «ножницами». Отсюда и многочисленные шуточки того времени про это популярное словечко.
А вот другой рисунок, на котором Феликса Эдмундовича нелегко узнать. Он тоже на тему экономики.
Рисунок Ивана Малютина (1891—1932). 1926 год. «Один из многих. Врач — Дзержинский: — Удивительное дело: вёдрами лекарства хлещет, — а всё без толку!» Над кроватью пациента написан диагноз: «Болезнь: общий упадок сил. Ожирение штатов. Сужение производств. Расширение аппарата. Врач Ф. Дзержинский». В «Больничном (скорбном) листе» прописаны лекарства: «Сокращение смет. Борьба с прогулами. Режим экономии. Сокращение штатов. Сокращение накладных расходов». Те же надписи — на стоящих возле койки микстурах, но пациент весело выливает их в ночной горшок.
А на этой карикатуре декабря 1925 года с обложки «Крокодила» Феликс Эдмундович работает в паре со Сталиным: тот лопатой насыпает в тачку цемент или песок, а Феликс размешивает раствор:
Впрочем, на этом рисунке Константина Ротова все большевики, и большинство, и оппозиционеры, ещё дружно работают вместе: Троцкий ввинчивает лампочку, Бухарин таскает кирпичи, а Зиновьев прилежно стучит молоточком:
И, в заключение, карикатура 1926 года:
Константин Елисеев (1890—1968). 1926 год. «Неожиданное подношение на одном юбилее, или Как тов. Дзержинский вышел из себя».
БОЛЬШЕВИКИ В СОВЕТСКОЙ КАРИКАТУРЕ — ВСЯ ПОДБОРКА