Ксения Собчак рассуждает про свой дом в категориях, которые неподвластны, кажется, рядовому уму, но в конце колонки все-таки выясняется, что Ксения Собчак нам гораздо понятнее ее текста: свой дом она собирается обустраивать дома.
Русскую культуру вообще и литературу в частности сейчас отменяют все подряд за всё подряд. Но есть в ней один недостаток, который, как мне кажется, может объяснить многие из наших неразрешимых проблем, но о нем практически не говорят. В русской культуре господствует тотальное презрение к мещанству.
Его не любили сочувствовавшие революционерам и презиравшие маленького человека классики «золотого» XIX века. Какой подлец Акакий Акакиевич — захотел себе шинель и сошел с ума от ее потери. Мещанство, само собой, ненавидели советские писатели. Они жили на благоустроенных участках в номенклатурных дачных поселках, но за это расплачивались дежурными фельетонами для «Нового мира» или «Литературной газеты» о рабочем классе, который выращивает дома фикусы и стелет салфетки для уюта вместо полного самоотречения во имя коммунизма. Что уж говорить о наших современниках, которые по верхам нахватались бодрияровского «Общества потребления» и коуплендовского «Поколения X» и уверены, что жизненная рутина, финансовая грамотность, покупка мебели ручной работы — это признак старения и недалекости, если не жлобства.
И только в тот момент, когда стены моего дома уже стояли, мне стало понятно: именно мещанства нам всем и не хватает.
Чаадаев писал, что мы живем как кочевники, в своих домах чувствуем себя постояльцами. Странное высказывание. Мы вроде бы все ведем оседлый образ жизни. Я не буду пересказывать нашу историю, чтобы объяснить, почему так. Хочу просто проиллюстрировать ее крайностями, которые царят в архитектуре и дизайне наших домов.
Крайность первая — «эрмитаж». Позолоченная мебель. Расписные сервизы. Хрустальные люстры. Обязательные искусственно состаренные подсвечники. Еще и герб можно себе дворянский придумать и повесить на ворота. Вершиной этого, с позволения сказать, стиля традиционно является золотой унитаз. Люди, выросшие в тесноте советских панельных домов, эталоном роскоши на всю жизнь сделали яйца Фаберже. И вот уже Советского Союза нет тридцать лет, а «эрмитаж» продолжает воспроизводиться в бесчисленных вариациях.
Крайность вторая — «дубайский отель». Некоторые, посмотрев пару дизайнерских журналов и побывав в заграничных элитных гостиницах, начинают чувствовать себя эстетами. И тогда их жилье превращается в ультрасовременный типовой дом. Введите в запрещенной сети с картинками запрос design, и вы попадете в царство серого мрамора, панорамных окон и кубической сантехники. Каждая такая фотография подписана «авторский дизайн». Ну да.
Да, мы — кочевники. Мы сооружаем себе дворцы из прошлых эпох и въезжаем в них как завоеватели — типа жизнь удалась. Наши дома-гостиницы шепчут нам, что скоро придется срываться и двигаться дальше в никуда.
Мы — кочевники, потому что у нас нет собственного места. Мы — не мещане.
У мещанина есть свой дом. В нем жили его предки. Мещанин окружен предметами быта и мебелью своих пращуров и родителей. Иногда вещи заменяются новыми, а иногда старые с нежностью и вниманием ремонтируются. Мещанин понимает: в этом доме будут жить его дети и внуки, поэтому он вкладывает в него лучшее, что у него есть. Мещанство равно ответственности, а потому оно исключает крайности, но наполняет смыслом обыденность. Следующее поколение продолжит этот цикл.
Так дом мещанина превращается в палимпсест.
В Средневековье пергамента не хватало, а потому люди не стеснялись писать новый текст поверх старого. Одна эпоха ложилась на другую, новая судьба теснила старую, но все-таки они составляли некое неразрывное единство. Такой пергамент и называли палимпсестом. Позже это понятие перенесут на фрески, на живопись, на архитектуру. Пройдитесь по историческим музеям — вы удивитесь, как для нашего наследия важен палимпсест, как многое из старого сохранилось благодаря тому, что уступило немного места новому, а вместе они превратились в запечатленный слепок самого времени.
Слои поколений накладываются друг на друга и превращают дом в живой, в отражение самой жизни, где поколенья по тайной воле провиденья восходят, зреют и падут. Проще говоря, в обжитой, уютный дом, где ты на своем месте.
Такую философию я и вложила в мой новый дом. Поделюсь секретом: когда ко мне приходят гости, то самый большой комплимент, который они мне могут сказать, — дом не кажется новым, в нем как будто уже живут минимум лет десять.
Да, именно так. В нем много новых вещей. Например, мебель и посуда из коллекций Bosco Casa, Etro, Gucci. Но рядом с ними стоит платяной шкаф из позапрошлого столетия, который достался мне от моей бабушки. Там же рядом предметы из моего детства, из питерской квартиры моих родителей.
Я пришла в этот дом не из ниоткуда, за мной моя жизнь и жизнь моих родных, а значит, мой дом — продолжение моей жизни, и моя жизнь будет продолжаться в нем. И поэтому там я в и на своем месте, за которое я несу всю полноту ответственности.
Колонка Ксении Собчак опубликована в приложении "Дом" журнала "Русский пионер" №110. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".
