Вся квартира опять завалена коробками, пакетами, кофрами. Муж сделал две ходки, чтобы привезти мне все мои вещи и подчистить все следы моего пребывания в доме. Куда это все нажитое барахло раскладывать, ума не приложу.
«Не рвись. Постепенно и с удовольствием», — подбадривает меня сестра.
И мы как-то одновременно подумали, как же мы жили-то вчетвером в этой же квартире. И пустились в воспоминания:
— Так и вещей было поменьше. Я твои донашивала.
— Я — мамины. Папа — мою серую куртку из мокрого шелка с отложным воротником. Она была ему к лицу. Любил выйти в ней во двор, выгуливая Джульбарса и подвесив на губу папироску.
(Джульбарс — Джулька, тойтерьер. — Прим. ред.)
— А я мамин полушубок после мамы и тебя…
А с тем полушубком история такая.
Была у мамы длинная шуба из искусственного меха. И вот как-то в программе «Время» мама увидела репортаж, как чета Горбачевых прибывает на самолете куда-то с официальным визитом. И Раиса Максимовна спускается по трапу в коротком полушубке из искусственного меха.
Мама недолго думая превратила свою шубу в полушубок. К тому времени, когда пришла моя очередь его носить, он был уже несколько уставшим, особенно на рукавах. Искусственный мех вообще как-то быстро устает от интенсивной носки.
Это начало 1990-х. Новогодняя ночь. Вся компания, которая тогда отмечала Новый год у нас в гостях, выскочила на улицу, и я вместе со всеми. Вокруг по традиции бахают салюты, петарды и прочая новогодняя атрибутика.
И как-то так незаметно мой полушубок подпалился от случайной искры и начал гореть на спине. Причем это видели все, кто смотрел на салют на балконах. Пытались до нас докричаться, да куда там при таком грохоте.
К тому времени, когда к маме подошел соседский мальчик и дернул ее за рукав, у меня уже тлел бонбон на шапке и потрескивала челка. Но я тоже ни сном ни духом, стояла как зачарованная, смотрела на фейерверки.
Мама, увидев меня со спины, ахнула и затушила все рукой. Потом меня бросили в сугроб. Или была какая-то другая последовательность действий, но не суть. Полушубок затушили, он обуглился и знатно пованивал паленым.
Все зимние каникулы я добивала его, скатываясь на нем с горки. Я была уверена, что больше его никогда не надену. Не очень-то я ему и симпатизировала с самого начала. С детства не люблю ни кожзам, ни искусственный мех.
Но за пару дней до начала третьей четверти мама достала из кладовки отрез от шубы и села ремонтировать этот обугленный засмоктанный полушубец. Я не могла поверить своим глазам. Мама вырезала почти всю спину и вставила новый кусок. Я поняла, что у меня нет никаких шансов, и носить мне это убожество, пока рукава мне не станут три четверти.
В ветреную погоду полушубок знатно парусил и придавал мне ускорение.