49
Нас было двенадцать человек. Мы шли по широкой улице поселка мимо недавно отстроенных домов и мелких казенных сооружений в направлении лагеря, которое нам указал случайный прохожий из местных жителей. Около небольшой электростанции встретилась нам молодая девица. Она смело обратилась к нам, любезно улыбаясь и любопытно окидывая внимательным взглядом каждого из нас.
В лагерь идете, мальчики? — был ее первый вопрос. Голос прозвучал завлекающе приветливо...
— Да, в лагерь.
— Хотите, пойдемте с нами, — ответил кто-то из нас.
На вид ей было не больше двадцати. С красивым выразительным лицом и маленькой, хорошо упитанной фигуркой, она чем-то напоминала большую куклу. По одежде трудно было определить: кто она — вольная или «крепостная». Незнакомка вступила с нами в беседу и назвалась Диной. Она откровенно, с гордостью, призналась, что имеет десять лет лишения свободы за воровство и работает парикмахером в лагере. Уставшие от дороги, мы не стали больше ее ни о чем расспрашивать. Дина, расставшись с нами, постояла мгновение в раздумье, потом вдруг подбежала ко мне, так как я шел последним, и тихо спросила: — Как тебя зовут? — Я назвал свое имя. Следуя за мной, она сдержанно прошептала: — Я пульнусь к тебе сегодня после отбоя. Думаю, возражений не будет с твоей стороны.
— Приходи, гостьей будешь, — ответил я, не вдумываясь в существо ответа. После этого Дина быстро ушла. Мне вначале показалось, что никто не заметил моей реплики. Однако, Уваров неожиданно повернувшись назад, громко спросил:
— Я хорошо видел, как ты с ней заигрывал. Что, наверно, в гости приглашал?
— А что, если и в гости, — шутливо ответил я. — Может быть, она в меня влюбилась?
— От этой любви он тоже будет искать спасения, — вмешался в разговор Стелькин.
— Ты да, а он нет, — перебил его Буров.
— Он зверя чуть не доконал, превратил его в зайца, косым сделал,— хором отозвалось несколько человек сразу.
— Любую бабу он в баранку скрутит, — кто-то выкрикнул из толпы идущих впереди.
— А что толку? — огрызнулся Стелькин.
— Ведь в любовном деле не сила нужна, а мужской темперамент. Стойкая способность настоящего мужчины.
— И ты уже, горемыка, мудрецом заделался, раз такое запел, — упрекнул его Буров.
— А что, я хуже вас, что ли? — не сдавался Стелькин.
— Вот поживем здесь, увидите сами, на что я буду способен. Меня сковал просто временный недуг. На положении евнуха я не задержусь долго. Всем вам, жеребцам, нос утру. Клянусь своей родной мамой, которая прислала мне недавно письмо, что в третий раз уже вышла замуж. Двоих-то моих отцов она давно похоронила.
— Но ты не в маму уродился, вот и вся беда твоя в чем заключается, — ответил ему весело заключенный по фамилии Налимов. Он был самым старшим среди нас. Ему давно перевалило за сорок. Угрюмый и замкнутый, он редко с кем разговаривал.
— Моя беда исправима, — оправдывался Стелькин. — А ты, осел, преждевременно килу-грыжу нажил, в раскоряку ходишь, неизлечимый рецидивист по всем мужским органам.
После этих слов Налимов и Стелькин начали оскорблять друг друга под дружный смех всей колонны. Незаметно мы подошли к лагерным воротам. Появился старый надзиратель. Почесывая большое брюхо, он сделал кислую физиономию и начал пересчитывать всех прибывших. Вероятно, он был совершенно неграмотный или очень близорукий, потому что пересчитал нас несколько раз. Наконец он убедился, что никто не сбежал.
Количество этапников ему сообщили по телефону из поселка Балаганное.
Просим оказать помощь авторскому каналу. Реквизиты карты Сбербанка: 2202 2005 7189 5752
Рекомендуемое пожертвование за одну публикацию – 10 руб.
Открылись скрипучие деревянные ворота, и мы дружно пошли в зону. Старик-надзиратель поправил замусоленную гимнастерку на своих узких плечах и крикнул хрипло нам вслед:
— Мужики, располагайтесь вот в этом первом бараке с парадного входа. С другой стороны там живут бабы. Смотрите, не заблудитесь, мать вашу в душу.
Очутившись в бараке, где было много свободных нар, мы спокойно разбрелись по всему помещению. Уже вечерело, однако другие заключенные лагеря все еще находились на работе. За время пребывания на рыбалке мы были утомлены не только тяжким трудом, но и постоянной невозможностью выспаться полностью из-за отсутствия положенного для сна времени. Я специально лег на нары у самой двери, стараясь проспать несколько дополнительных оставшихся часов до отбоя. Уваров, улыбаясь, подошел ко мне и напутственно сказал:
– Я понял тебя, Гришка. Не буду мешать. Пойду лягу там, среди мужиков около стены. За ней, слышишь, бабы уже напевают лагерные песни. Уши вянут, но не грешно и нам послушать.
Уваров ушел, а я тут же уснул. Не знаю, сколько времени я проспал, как вдруг почувствовал, что меня кто-то начал сильно трясти за плечи. Сквозь сон до моего слуха доносились настойчивые слова:
‒ Гришка, проснись! Слышишь, вставай. К тебе пришла Дина. Проснись же наконец! Ты что, умер что ли?
Я слышал, как ко мне подошла Дина и настойчивым голосом попыталась привести меня в чувство, но меня будто парализовало, и я, уже желавший проснуться, не мог найти в себе силы прервать сон. Дина склонилась надо мной, приговаривая то ласковые, то оскорбительные слова. Она трясла меня с такой настойчивостью, что голова моя билась лихорадочно о голые доски нар. Вдруг она обратилась к случайно появившейся в бараке женщине:
‒ Лозицкая, помоги мне разбудить этого мертвеца. Целый час ласкаю его на нарах, а толку совершенно никакого нет. Сама видишь — живой труп. Если бы не дышал, подумала бы, что загнулся от радости, что попал в бабский лагерь, хотя он еще и чуть тепленький.
— Сейчас разбудим, не горюй, — уверенно ответила Лозицкая.
— Ты вот что, милая, сходи в парикмахерскую, принеси немного одеколону. Скипидару лучше, конечно, если он у тебя есть. Да спустим ему штанишки. И под хвост бодрящей жидкости. Сразу проснется, сука буду... Запляшет перед нами, как дрессированная мартышка в цирке и запоет «Сулико» на мотив гоп со смыком.
Эти слова подействовали на меня, как ушат холодной воды, мой сон растаял, как по мановению волшебной палочки, однако я продолжал лежать, притворяясь спящим. Я был готов при малейшем прикосновении наброситься на Лозицкую и бить ее изо всех сил. Такого морального надругательства мне не довелось испытать ни разу в жизни. Набравшись терпения и воли, я лежал, не двигаясь, в ожидании того, чем все это кончится.
— Иди, тащи сюда одеколон, или что там у тебя имеется в парикмахерской, — продолжала настойчиво Лозицкая, приближаясь ко мне.
— Я сейчас стащу с него штаны и попутно полюбуюсь на хозяйство этого молодца. Может, там крохотный червячок. Зря стараемся. — Лозицкая низко нагнулась к моему лицу. Я уловил тепло ее шумного дыхания.
Совсем незаметно для нее я чуть приоткрыл один глаз. В бараке было темно. Свет одинокой электрической лампочки тускло охватывал только половину помещения. Остальная часть была мрачной, особенно где лежал я. Однако, не взирая на столь скудное освещение, я успел рассмотреть наглое и некрасивое лицо Лозицкой. Выпрямившись, она с наслаждением проговорила:
— Обожаю любоваться на голых мальчиков!
— Обожди... Оставь его в покое! — робко вмешалась Дина. — Он нам за эту армянскую шутку все наизнанку вывернет. Такой лбина, как у медведя. По-моему, он блатной в законе. Я по его виду и разговору с ним сегодня сразу сделала определение. С ворами, моя милая, шутить так нельзя. Не рассчитаешься потом и собственной натурой.
— Подумаешь, гроза какая появилась в нашем лагере! — воскликнула громко Лозицкая, отступая от меня шаг назад, энергично жестикулируя руками.
Продолжение следует.
Сердечно благодарим всех, кто оказывает помощь нашему каналу. Да не оскудеет рука дающего!!!