История эта произошла в селе Никольском, что в Воронежской губернии, однажды в июле. Дни стояли как никогда знойные: солнце яростно жгло землю, траву и живность, если та отваживалась показаться из укрытия. Звери и птицы будто исчезали в эти полуденные часы, чтобы появиться лишь в лучах заката - добыть себе пропитание и напиться, наконец, воды из прохладного ручья. Тогда окрестности села тонули в оглушительной песне сверчков, а на улицах появлялись собаки и кошки, до этого дремавшие в теньке. А как только алое зарево догорало за горизонтом, на землю томно опускалась тихая чёрная ночь.
Но с раннего утра и до самых сумерек одно живое существо каждый день бесстрашно подставляло себя жестокому солнцу. На рассвете в поля выходили люди - шёл сенокос.
Когда-то Дуня любила это время. В юности они с подружками наряжались в лучшее - в покупные ситцевые сарафаны, - и бежали на зелёный луг, где, развлекая себя песнями, быстро справлялись с работой. А рядом всегда работали парни, и к вечеру сенокос превращался в весёлое гулянье с играми, плясками и хохотом.
Теперь Авдотья пятый год была замужем и за это время уже родила троих детей, - младшего только этой весной. Обычно он и будил её, часто раньше первых петухов. Тогда она лёжа кормила его, а после шла варить кашу старшим дочкам. После завтрака их нужно было отвести к Матрёне, - пока все были в полях, старуха смотрела за своими внуками, и заодно за соседскими.
Потом Дуня с младенцем на руках и её муж Иван шли вместе с другими семьями на сенокос. Коси коса пока роса - с рассвета начиналась самая работа. А когда трава высыхала, и косить было уже неудобно, садились обедать: варили в котелке пшенную кашу со свиным салом. Там же Дуня в очередной раз кормила маленького, он засыпал, и после обычно уже не мешал матери, пока она трепала сено для просушки. Издалека доносилась девичья песня, и Дуня вздыхала, вспоминая, как беззаботно проводила когда-то эти летние дни.
Наконец, под вечер Ваня складывал сено в копны, а Дуня забавляла сына. В это время спать он обычно уже не хотел и хлопал глазками, пытаясь понять, кто он, и что это за большой-пребольшой мир вокруг.
***
В то утро младшей дочке не здоровилось. Она почти не спала ночью, вся горела, а утром не хотела ни есть, ни пить, только цеплялась за мамины руки.
- Не к Матрёне же её теперь вести, - проворчал Ваня. Делать нечего, пришлось им брать её с собой. Иван нёс на руках дочь, Дуня - сына.
Как пришли на покос, работа сразу не задалась, потому что детям не спалось, и Дуня никак не могла никуда от них ни на миг отойти. То кормила и укачивала младшего, то утешала старшую. На свежем воздухе девочке стало легче, вскоре она даже смогла сесть, но никак не хотела отпустить от себя мать.
К обеду Ваня, вынужденный работать за двоих, ничего толком не успел, поэтому когда, наевшись, малыши всё-таки уснули, родители вдвоем снова принялись косить. Солнце стояло высоко, земля была уже вся сухая, и им приходилось по нескольку раз проходить в одном и том же месте, чтобы коса взяла траву. Дуне хотелось пить, но вода закончилась, а до ручья идти было некогда. Рубаха на ней была вся мокрая, а на лбу выступила испарина.
Уже вокруг все закончили работу, наговорились и разошлись - кто в село, кто по шалашам, наскоро построенным на время сенокоса, - а Ваня с Дуней только-только заканчивали собирать последнюю копну. Дочка совсем уже поправилась, выспалась и теперь дергала маму за подол юбки, требуя, чтобы та сделала ей из сена куколку. Они вместе выбрали несколько соломинок, чтобы дома обвязать их ниткой и сделать человечка. Намного позже обыкновенного, уже в сумерках, но радуясь вечерней прохладе, они отправились домой.
Вдруг уже возле родного крыльца Дуня изменилась в лице и вскрикнула: "Сыночек!"
Ваня на мгновение обмер, тут же сказал дочке: "Беги в дом и жди нас", и они с Дуней помчались назад. В одно мгновение оба забыли о том, что у них не было сил даже запереть за собой калитку - теперь они опрометью неслись обратно в поле.
- Вот тут, вот тут он лежал! - Дуня прибежала, задыхаясь, на то место, где кормила его сегодня в последний раз, но даже и следа не было на траве. - Что нам делать, Ваня?
- Не знаю, - Ваня беспомощно озирался и не мог больше ничего ей сказать. - Не знаю...
Дуня метнулась в одну сторону, потом в другую - но в скошенной траве видно было далеко, и нигде не было ни пенька, ни бугорка, поле простиралось широко и плоско. Нигде не было ничего и никого.
С надеждой они бросились к оставшимся у ручья в шалашах, но там ничего не видели и не слышали, да и далеко это было. Дуня носилась как безумная, то возвращаясь к месту, где оставила сына, то кружа и петляя вокруг, а Ваня медленно двигался за ней. Так они сами не заметили как приблизились к опушке леса. Дуня глянула на деревья и, не разбирая дороги, бросилась бегом прямо в глухую чащу.
- Дунька! - крикнул ей муж, но она не остановилась, только пошла медленнее, безвольно опустив руки. - Куда ты? Он же не мог туда уйти...
Дуня молча прошла ещё немного, с трудом переставляя ноги и, наконец, остановилась, обхватив руками шершавый ствол старого дерева и прислонившись к нему лбом. Она смотрела куда-то вперёд, и когда Ваня подошёл к ней, то увидел лужайку, на которой сидел то ли мужик, то ли старик в бесформенном грязном балахоне, будто сшитом из травы. Старик сидел прямо на пне, поросшем мхом и поганками, и что-то держал в руках. Казалось, что его ноги сами вросли в этот пень и тоже почти полностью покрыты мхом. Над его головой низко свисала большая еловая ветка.
Вдруг он начал медленно поворачиваться в их сторону, и они увидели, что у него растут лосиные рога, а то, что он держит в руках - это их спелёнутый сын. Старик слегка покачивал его, а сам смотрел куда-то сквозь Дуню и Ваню. Глаза у него горели как у кошки, а руки были такие тонкие и сухие, что казались мёртвыми ветвями.
Дуня с ужасом оглянулась, Ваня покосился на неё. А когда они вновь взглянули на лужайку, старика там уже не было, а на пне лежал свёрток. Они бросились к нему, Дуня наклонилась и сразу же с облегчением рухнула на землю, - увидела розовые щечки и услышала ровное сопение.
Больше они детей с собой в поле не брали, всех всегда оставляли Матрёне.
Я позволила себе сделать конец более счастливым, чем он есть в оригинале, а в оригинале эта история выглядит вот так:
"Однажды муж и жена взяли своего ребенка на сенокос, а вечером забыли о нем и пошли домой. Хватились ребенка, они побежали обратно, но его нигде не было. Рядом был лес. Родители вошли туда и увидели лешего, который нянчил их малыша, но при виде людей исчез вместе с ребенком."
Записано в с. Никольское Таловского р-на, Воронежской обл. от Яновой Е.А., 1911 г.р. Запись Дудкиной В.Г., 1993 г. АКТЛФ
Ну а теперь пришло время разобраться, кто такой леший
Густые русские леса, через которые нет ни прохода, ни проезда, веками стояли стеной вокруг наших городов, сёл и деревень. В ещё более древние времена, когда лес сам был местом жительства древнего человека, зародилась вера в то, что он населён загадочными существами. А как не верить, что в чаще, из которой в одиночку не выберешься, и куда не проникнет ни один солнечный луч, нет своего таинственного и мрачного хозяина? Заблудившийся в таком месте человек настолько сильно ощущает своё ничтожество и одиночество, что от этого ужаса его может спасти только чудо.
У славян постепенно сложилось определённое представление о хозяине таких мест - о лешем, лесовике, лешаке. Уважительно его называли "вольным", с юмором обзывали "мужичком", со страхом величали "лядом", а в лечебных заговорах он проходил как "лес" или даже "лес праведен".
Если леший являлся в человечьем облике, то как правило носил красный кушак, а левая пола кафтана была запахнута у него за правую, то есть не так, как принято у людей. Так же и лапти: правый у него надет на левую ногу, а левый на правую. Глаза зелёные и горят как угли, а кожа отливает синим, потому что у него синяя кровь. Верный способ увидеть лешего во всём его бесовстве - посмотреть на него через правое ухо лошади.
Бывало однако, что видели его одетым в белое, и в большой белой шляпе, а где-то поговаривали, что у него зеленая борода.
Если он шёл по лесу, то размером был с самые высокие деревья. Но если выходил погулять, позабавиться, то уменьшался и мог даже становиться карликом, или ещё более того, былинкой, которую было и не видно в траве. Впрочем, на луга леший выходил редко, уважая территорию соседа, полевика (или полевого). По той же причине он не показывался в деревнях - там царили домовые, банники и овинники. Особенно он боялся черных петухов, собак с пятнышками над глазами и трёхцветных кошек.
Но в лесу он был царём. Звери, птицы и растения были подвластны ему полностью. Он был немым, но мог петь без слов, хлопая себе в ладоши. Пел он только по ночам, и замолкал с первыми петухами, а днём мог свистеть, хохотать, аукаться или плакать.
Любимая забава у лешего - завести человека в лесу в такое место, чтобы тот не смог выбраться. Но всё-таки леший это дух не злой, поэтому почти всегда в конце концов выводил заблудившихся к людям, не толкал на погибель. Чтобы леший отпустил, можно было перекреститься, прочитать молитву или вывернуть свою одежду наизнанку и так надеть, и ещё поменять местами лапти и рукавицы. Если заблудились сразу несколько человек, им нужно было всем поменяться одеждой. Можно было сказать вслух: "Шёл, нашёл, потерял!" или "Овечья морда, овечья шерсть!", и это тоже помогало. Относительная безопасность лешего привела к тому, что "иди к лешему" стало самой распространенной и безобидной фразой, чтобы выругаться.
И только один раз в году всё это было бессильно против лешего - четвертого октября. В этот день лешие бесились, ну а люди в лес не ходили. Это так называемые "проводы лешего", когда он уходил под землю, чтобы явиться вновь, когда она оттает после зимы.
К тому же, леший мстил людям за вольные и невольные ошибки. Однажды, говорят, он утащил в лес мужика, который выругался непотребным словом, по пути на колокольню. Если роженица теряла терпение от боли и проклинала себя или ребенка, то новорожденный считался собственностью лешего, либо сразу - и тогда он подменял его на лесного ребёнка, больного и беспокойного, либо, если успевали его окрестить, то по прошествии семи лет. Тогда ребенок просто однажды уходил в лес и не возвращался. Изредка по молитвам матерей таких ушедших детей находили и возвращали, но те потом не помнили, что с ними было, имели вид жалкий и одичалый, и больше не интересовались ничем в своей людской жизни.
Порой лешего могла охватить страсть и он похищал себе девушку, хотя у него и есть своя супруга, лешачиха.