По уголовным или оперативным делам нужно работать постоянно, целенаправленно и одновременно. Сейчас это называется – работать в режиме многозадачности. Тогда я такого термина ещё не знал, но работал, как и все остальные оперативники и следователи, в этом самом режиме. Сосредотачиваться на каком-либо одном деле при этом нежелательно, так как это немедленно вызывает ослабление работы по всем остальным. Из-за этого и я, и другие розыскники, с которыми мне довелось познакомиться, в командировки ездили не очень охотно, предпочитая высылать на места задания - опросить родственников, проверить по учётам, провести оперативную установку, задержать…
Но самому бывать в разъездах всё равно иногда приходилось. Я рассказал тебе, Лука, о двух причинах, по которым ездил в командировки. А была ещё и третья причина – это когда мне самому очень хотелось где-то побывать. Крайне редко я всё же пользовался служебным положением в личных целях, тем более, что география моих розысков была крайне широка, а особенности оценки результатов работы 5-го отдела УУР всегда приравнивали одно розыскное дело к другому. На весах статистики разысканный в Ханты-Мансийске неплательщик алиментов весил ровно столько же, сколько и задержанный в Костроме убийца.
В 1986 году, когда моя мама была в Караганде, у неё случился инфаркт, и она попала в больницу. В это же самое время в посёлке Карагайлы Карагандинской области я вышел на след одного из своих разыскиваемых. Уголовное дело, по которому он проходил в качестве обвиняемого, было пустяковым, и в случае обнаружения его даже задерживать не требовалось; достаточно было взять с него подписку о невыезде и обязать явиться к следователю по первому же вызову. А было это, когда Федорчука уже сняли, но массовые беспорядки в Алма-Ате и Караганде ещё не случились; точнее сейчас не помню.
Если бы не мамин инфаркт, я нипочём не поехал бы туда в командировку, ограничившись розыскным заданием. А так – попросил разрешения съездить самому. Заместитель начальника милиции Александр Иванович П. отнёсся к моей просьбе положительно и даже предсказал, что ни на первый, ни на второй обратный самолёт билетов не будет, так что он крайне удивится, если в Ревду я вернусь раньше, чем через 7-10 дней.
Когда я прилетел к маме, её состояние уже стабилизировалось, и, проведя возле неё в больнице пару дней, я на денёк поехал в Карагайлы.
Если верить Википедии, расстояние до этого посёлка от столицы области 250 км, но автобус, по-моему, ехал туда часов восемь по прекрасному шоссе. Вообще, дороги в Средней Азии тогда были гораздо лучше, чем в России (не знаю, как сейчас). Я обратил на это внимание ещё в первую свою командировку в тот регион, когда на автобусе пришлось ехать из Чимкента в Алма-Ату по следу одного из «клиентов». Проехал я тогда половину советской Средней Азии, а автобус ни разу не тряхнуло на выбоине в асфальте. И климатом это не объяснить, как любят объяснять плохие дороги наши дорожники, потому что суточные перепады температур что в Северном Казахстане, что в его горных районах или в Киргизии очень большие. В самом Чимкенте, правда, температура ночью и днём была почти одинаково тёплой.
По дороге в Карагайлы не было ничего примечательного - замерзшая степь да степь кругом, путь далёк лежит…
Только слева от далёкого пути почему-то всё время тянулась колючая проволока. Но разве мало у нас колючей проволоки. Может, чтобы скотина на шоссе не выходила. Да справа на холме я заметил какой-то комплекс зданий, похожий на научную станцию. Тоже ничего примечательного; может это агрономы новые сорта пшеницы изучают.
По приезде на место у меня всё шло замечательно, если не считать, что не хватало десяти минут, чтобы закончить свою работу и успеть на обратный рейс. А оставаться там ещё на сутки очень не хотелось. Я попросил дежурного по райотделу позвонить на автостанцию и задержать отправление автобуса. Но он меня успокоил, объяснив, что в Караганду на совещание собираются на своей машине ехать заместитель здешнего начальника и начальник уголовного розыска, и они увезут меня. Так и случилось.
По дороге обратно мы разговаривали обо всём на свете: о природе, о погоде, о службе и о жизни. Казахские милиционеры ругательски ругали снятого в том году Федорчука за то, что он «разогнал профессионалов». Я не был уверен, что взяточников и укрывателей преступлений следует относить к категории «профессионалов», но своё мнение придерживал при себе. Кто их знает, может у них кто-то из близких пострадал. Высадили бы меня посреди степи на мороз…
Затем они обратили моё внимание на ту самую колючую проволоку с одной стороны дороги и на научную станцию – с другой.
Оказалось, что за колючей проволокой - «полигон в районе Семипалатинска», где взрывали наши атомные бомбы, а комплекс зданий – американская станция, построенная для наблюдения за соблюдением договора о прекращении испытаний ядерного оружия. Я сделал изумленное лицо, хотя, Лука, твоя бабушка Галя по паспорту родилась в Челябинске, а по факту – в сотнях километров от знаменитого тракторного завода. Удивить уральца подобными географическими фокусами сложно. Но насладившись моим изумлением, коллеги совсем небрежно добавили, что они часто охотятся на этом полигоне. Вот тут меня проняло по-настоящему.
- Разве можно охотиться в таких местах? - робко спросил я, подразумевая, что всякие там джейраны и сайгаки могли заразиться лучевой болезнью.
- Всем, конечно, нельзя, - гордо ответили мне представители местной элиты. – Но в охране тоже люди служат. Что же мы с ними - договориться не можем?!!
Да-а-а… Я и до этого знал, что привилегией может стать всё, что угодно, любая гадость. Например, возможность никогда не работать. Но охотиться на ядерной свалке по большому блату?.. Это – действительно сильно!!! Это – впечатлило!!!