ЗА ЧТО Я ЕЁ ЛЮБЛЮ
У меня с этой скотиной большие проблемы. Вчера она опять забыла поприветствовать моего начальника. Позавчера, когда мы с ней ели, ей показалось мало, и она, одухотворённая, но голодная, добавила из соседского двора огурцы и заодно пару шампуров шашлыка из их мангала. Моя горячая кровь закипает, когда эта сука будит меня в пять часов утра и, не дав выпить чая, гонит на зарядку. Мои сигареты оказываются в мусорном ведре. Она выкидывает на улицу грязные ботинки гостей. Но то, что она делает с моей газетой… у меня нет слов - даже в городском сортире после моей Норы она не сойдёт. Нора – она зверь. Моя жизнь под её чётким контролем. С работы - домой. Вечером - возле дома, и не шагу в сторону без неё. Мне с ней так тяжело и сложно. Ещё бабушка мне говорила, что ничего хорошего у меня с ней не будет. В понедельник она прозевала убранные яблоки, потом позволила кому то забрать помидоры с огорода. Мне её жалко, поэтому я с ней живу. Во вторник она опять заняла моё кресло перед телевизором, в среду, заснув днём, обслюнявила мою любимую турецкую подушку. Что с ней делать, я не знаю. Мне уже нет свободы в этом доме - везде она. Но собирая её шерсть с ковра, я всегда вспоминаю её карие глаза, шершавый язык и ту преданность, которую нельзя купить ни за кусок мяса, ни за целую бычью тушу. Её бока раздуваются, когда она мордой ложится на мои колени, а в задумчивом взгляде моей овчарки я вижу только любовь.
ДВА ОПТИМИСТА
Когда за угол дома заходит солнце, и капли, падающие с её языка, высыхают на каменных ступенях, я люблю повернуться спиной к светилу и наслаждаться тем, что я вижу. Травы, деревья, прозрачная стена забора, дрожащая от ветра калитка, извивающаяся дорожка и тень от дома впечатляют, как спокойная гладь моря. Но то, что меня по- настоящему радует и вдохновляет, пропитано жизнью и силой. Сияние исходит от этого чуда, переливающегося желтым, серым, коричневым цветом. Через едва прикрытые щелки неотрывный взгляд следит за мной, ловит каждый вздох, движение губ или рук. Уперевшись в камень, она выгибает шею и, повернув голову ко мне, ждёт молча и бесконечно терпеливо. Лёгкое дуновение ветра заставляет её улыбнуться и задышать глубоко и томно. Наконец она, не выдерживая, виляя хвостом, подбегает и придавливает мои ноги всей своей мощью. В ожидании счастья она замирает. Ждать осталось недолго. Мои ноги затекли. Взяв Нору за загривок, я оттянул её в сторону и потрепал по морде. Счастье, как вечная печать, легло на её разинутую пасть. Я рядом, удостоил её вниманием. Она подарила мне то, что насыщает нашу жизнь красками, силой и уверенностью.
ИСПЫТАНИЕ
Моя Нора опять недовольна. Я это понял с утра. Вместо стягивания одеяла и её холодной слюны на своей щеке я услышал тонкий мелодичный звук, напоминавший далеко забытое. Пила, вязнущая в мокрой древесине, скала, противостоящая всем ветрам, и может быть даже скрипка в руках изощрённого инквизитора. Вопросы посыпались, как горох, на туго натянутую, несъедобную бычью шкуру на деревянном цилиндре. Может мне начать пить? Или может удавиться? Или удавить Нору, чтоб не выла по утрам? Сосед разбуженный, но ещё спящий постучал молотком по батарее, перестал звонить колокольчик молочницы за окном, и звонки телефонные слились в непрерывный протяжный гул: «Что у вас творится, что там происходит? Кто мучает животное?» Шерсть на загривке Норы прилегла. «Встань, сволочь!» не подействовало. Нора, не мигая, высунув сухой язык, смотрела мне в глаза. Учитывая ,что я врач, я не стал её бить, а взяв на руки, вынес во двор. Нора радостно взвизгнула, обнюхала траву и разразилась страшным поносом. Только сейчас я понял, что она вечером отлучалась с соседским кобелём к универсаму. Что она там ела, догадываюсь, но то чудо, что она выжила, заставило меня её ещё крепче зауважать. Соседского кобеля я больше не видел, как и не ходил в этот магазин.
