Найти тему

22.«БУРЕВЕСТНИК» пионерский лагерь труда и отдыха Горьковской Железной дороги

Бывают моменты, которые никогда не повторяются... Бывают чувства, которые не пережить снова... И в тот самый момент ты понимаешь, что всё в жизни бывает лишь Однажды...

Пустил в душу - потерял сердце...

Ездили мы в пионерский лагерь каждый год, и в разные лагеря. Ездили и в «Огонек», и «Солнечный городок» и в «Лесную Сказку» - поближе к городу, чтоб родителям было удобней нас навещать, и кормить за забором всякой вкуснятиной в Родительский день. Они думали, что нас плохо кормят, и старались за время аудиенции впихнуть в нас все, что копили и купили за неделю до приезда: ягоды с дачи, черешню и арбуз с дыней с рынка, дефицитную колбасу и отварную печень (печень для крови, так мама сказала), а в большинстве случаев мы не могли съесть огромные порции в столовой, но с постоянным упорством тащили со столов черный хлеб и соль, пересыпая её в спичечные коробки. Зато ночью под одеялом не было ничего вкуснее этого пионерского десерта, не хватало только подсолнечного ароматного масла. Если в первый день мы не съедали все, что не смогли съесть в присутствии родителей, то во второй и последующие дни доедали те, к кому в этот раз родители не приехали. Лагерный принцип: Сначала, дружно, все вместе едим твоё, а потом еще дружнее, каждый своё!!!
И вот году в каком не помню точно, но по ходу, лет нам было по 12-13 - исключительно по своей воле, оторвавшись от мамкиных блинов и супов, от велосипедов и удочек, мы именно в этот раз, впервые, прямо всей улицей, отправились на июнь месяц на целых 28 дней отдыхать в пионерский лагерь «Буревестник», до которого нужно было ехать поездом 15 минут и 20 минут на автобусе по колдобинам крестьянских полей, через деревни Колокша и Устье. «Свобода» - думал я, ну и в какой-то мере был прав. Свобода, да не совсем. Какие-то постоянные мероприятия, линейки, хождения под горн и барабан строем, уборка территории лагеря от шишек, отбой, подъем, дневной сон, дежурство по лагерю и по столовой, разные вмененные обязанности - то флаг нести, то охранять его, когда кто-нибудь приезжал и заставляли обязательно погладить галстук (знаете, почему пионерский галстук именно такого размера? Он такой, для того, чтоб его завязанным, нельзя было снять через голову, чтоб не гладить, а в обязательном порядке развязывать и наглаживать жеванные-пережеванные концы утюгом (Саакашвилли был пионером, и привычка у него осталась).

К этому нужно было привыкнуть и по возможности получать максимум пользы и удовольствия. Но в первый раз мне, привыкшего к вольнице, к бесконечными велосипедным путешествиям, этот оседлый способ отдыха крайне не понравился. Мы с пацанами постоянно убегали в лес и на речку купаться, переплывали на остров, где стоял плакат "Внимание, осторожно, дикий бык". Там было озеро и нас никто не доставал глупыми вопросами, типа: "Где галстук, почему носки дырявые или кеды разного цвета, или почему на футболке ягодное пятно?"
В лагере была прачечная, но ей никто не пользовался, кроме сотрудников, а нас постоянно приучали к самостоятельности - но мы упорно собирали грязную одежду в мешки и сумки, до приезда родителей. Лично я видел быка всего один раз - да и то не на острове, а в поле, привязанного к столбику. Был он совсем не диким и жрал траву тоннами, соответственно периодически минировал прилегающую территорию.

И все таки с острова изредка раздавались страшенные крики дикого быка, а может и ещё чьи, они вгоняли в оторопь ссыкливых пионеров и молоденьких пионервожатых во всех близлежащих пионерских лагерях. Это был какой-то душераздирающий хриплый звук, напоминающий простуженный гудок паровоза. Погудев, помычав минут пять, бизон успокаивался и шел дальше заниматься своими неотложными, бычьими делами.

Чаще всего в лагере не замечали нашего исчезновения, а иногда ругали и хотели выгнать домой - но все обходилось. Самыми интересными были банные дни, когда топили котельную и в душе появлялась горячая вода. Грязными мы ходили всегда, загорелые до черноты, да обляпанные всякими ягодами и остатками еды, мыть нас можно было хоть каждый день. Мылись все по очереди, начиная с самых маленьких отрядов, которых мыли вожатые.

Мы были в более старшем отряде и мылись сами, не допуская к нашим истерзанным царапинами и ссадинами, комарами и оводами телам вожатых и воспитателей женского полу. Сначала мылись девчонки, а потом мылись мы, Наши подружки-погодки, на своих тщедушных тельцах, похвастаться могли только будущими местами кучерявых площадок и площадками для будущих титек, да они и так бегали почти нагишом по пляжу, короче в одних трусах, особо стыдливые на свои прыщики надевали стремные подобия лифчиков, которые в моменты купания все равно съезжали к голове.

Никакого интереса для нас они не представляли. Это уже потом, года через два-три они вырастут как на дрожжах, станут выше пацанов на голову, раздадутся в бедрах и плечах, начнут носить обувь мальчикового размера, а пока это были сморчковые пигалицы. Самое интересное начиналось вечером, когда мыться шли старшаки, первый и второй отряды. Девчонки были разбитными, не первый раз приехавшими в лагерь, постоянно смущали малолеток, демонстрируя мохнатые треугольники на месте трусиков и начинающие подрастать пухленькие титьки. В это момент возле душевых, начинались всякие хождения и массовые игры, в которых принимали участие все пацаны, кроме наверно 12-го отряда. У всех игроков была неугасимая надежда увидеть голых девчонок, лучше целиком в полный рост, ну хотя бы мохнатый треугольник, или хотя бы одну титечку. Мы-то все, пацанчики с одной нашей улицы, были уже аморально подкованы, ругались матом и курили сигареты без фильтра. Кое-кто уже передергивал затвор, и не по одному разу за день. Мы даже имели представление о том, кто такие целки, и куда их нужно целовать, в какое именно место организма девчонок, чтоб они забеременели.

Всем хотелось поцеловать в это место одну-единственную девчонку, у которой все уже выперло наружу, как трава весной, титьки были круглыми, соскастыми, волоски выбивались из плавок купальника кучерявыми завитками, она красила глаза, губы и ногти, курила по ночам на скамейке и была пределом мечтаний всех пионеров и вожатых, включая физрука и кочегара дядю Сидора.

Звали ее Наташка Пискунова, в свои 15 лет она (вернее, ее фотка) висела на доске почета в нашей школе и в витрине магазина "Одежда" торговых рядов - в национальном расписном русском платке, весело завязанном под подбородком, а уголки платка она растягивала игриво в стороны оттопыренными пальчиками, и такая же была у неё улыбка, игривая и озорная.

Все иностранные туристы непременно фотографировались возле неё у витрины магазина, по улице Третьего Интернационала. Улица была нашим Бродвеем, центром города, где кавалеры выгуливали своих пассий, а туристы глазели на церкви и старинные особняки, реквизированные у купцов и царских угнетателей простого народа. Вот такая была, замечательная, желанная и обворожительная Наташка Пискунова, сумевшая влюбить в себя все мужское население нашего города.
В лагере мы чудили постоянно: то подкидывали девчонкам лягушек и дохлых змей, то прибивали к полу их кеды и сандалеты, то пришивали одеяло к матрацу, когда на матрасе кто-то спал - а затем орали «ПОДЪЁМ» во весь голос, дудя в горн и долбя в барабаны. То прокладывали нитку под простыней - и было полное ощущение, что какая-то живность поселилась в вашей постели, когда начинали эту нитку вытягивать из-под простыни.

Самым наименее опасным развлечением было нанесение боевой раскраски на лица, да и на все оголенные части тела, зубной пастой - исключая пасту «Поморин» (от нее щипало место нанесения и оставались красные полосы). Свой отряд мы мазали каждый день и ночь - а вот старшаков решили начать мазать с их девчонок, хотя можно было и с парней - да их не оказалось в палате (они, пользуясь своим пожилым возрастом, либо играли в футбол на поле, либо купались в речке вместе с воспитателями и вожатыми).

Да и не связывались с нами старички, старше нас на три или четыре года, потому что нас была целая улица и нас было лучше не задирать. Так вот, стараясь не скрипеть половицами, мы предприняли очередную попытку беззвучно пробраться в девчачью спальню. Предыдущие заканчивались полным фиаско, грохотом падающих вёдер и окатыванием нас холодной водой из тех же ведер, хитрым образом установленных донышком на перекрестье швабры, прижатой к двери. Провели на этот раз тайную рекогносцировку: был заслан казачок, нам доложили, что ход странно свободен, но нас это не насторожило. Сняв свою обувь, мы на цыпочках пробрались в спальню к девчонкам, мирно посапывающим в своих постельках, и нагретой за пазухой пастой стали размалевывать девичьи спящие физиономии всякими буквами и похабными картинками - кто как умел, так и малевал. Получалось красиво. Все шло замечательно, до момента пересечения художников-передвижников с лежбищем Наташки. Она неожиданно откинула простыню, и – о, шайтан-бабай! - она была голой, совсем без всего, только краска на ногтях алела пятнами крови.
Она лежала на спине, закинув руки за голову и переводила взгляд с одного авангардиста на другого. Мы замерли. «Ну что, нравится?» - прошептала она. Все закивал своим нечесанными чекалданами. «Потрогать хотите?» – и болванчики закивал клювами. Твою ж мать, эту красавицу, у всех явно начался зуд в штанах и шортах. «Кто меня потрогает, станет моим рабом, есть желающие?"

Последовала затяжная пауза, желающих дотронуться до заветного было много, хотели все, взбугрившиеся треники и шорты были тому подтверждением, но рабом ни в коем разе никто становиться не желал, да вдобавок и крепостное право отменили по стране. (Знания, получены от учителя истории Софьи. Павловны).
«Свободны! - прошептала прелестница, накидывая простынку и махнув рукой на выход, - Сеанс окончен». Ушли не все, остались братья-погодки из Кольчугино Куприяновы Коля и Макс. Мы в это время, плюща шнопаки о стекло, припали к окошкам с обратной стороны девчачьей спальни.

Ничего из произнесенного шепотом не было слышно, но и без разговора было понятно: парняги влетели в блудняк и только качали головами в знак согласия. Наташка откинула простынку, взяла руку старшего брата и провела ладошкой по грудям, животу и лобку, младший топтался как стреноженный ишак, за окном началась дойка бычков - доили себя те, кто пожалел, что ушел от аппетитного блюда.

Тем временем дошла очередь и до младшего Куприянова, он все норовил задержаться на достопримечательностях своей королевы, но рабу мало что дозволено. Потом они целовали ей ноги. Но мы, уже оросившие траву под окном своими соплями, постепенно расходились по самым своим важным делам.

Братья ушли от нашей компании в сторону, но по-своему, по-рабски были счастливы. Наташка вертела ими, как хотела: то они ей отдавали свой компот, то ходили в лес за земляникой, один раз она приказала дать пощечину старшаку, что Колян и сделал - а потом ходил с бланшем под глазом, размером с блюдце. Какое вознаграждение рабы получали от своей принцессы, мы так и не узнали, а братья помалкивали, каждую ночь они уходили на аудиенцию к своей богине. А Наташка отчаянно продолжала флиртовать со всеми, внимание малолеток ей просто льстило, сегодня она была Королевой бала для них.

Каждый вечер в лагере было либо кино, либо танцы под фонарем, на забетонированной площадке с колокольчиком радиотрансляции на столбе, откуда и лилась музыка. Заводили нам музыку исключительно советских ВИА: звучали «Веселые ребята», «Голубые гитары», «Лейся, песня», «Верасы», иногда радовали подпольной песенкой Владимира Высоцкого, под всё мы плясали с удовольствием. Медленный танец до наступления темноты танцевали на пионерском расстоянии, сие означало расстояние от узла пионерского галстука на длину длинного кончика галстука, протянутого до груди танцующейся партнёрши (легче показать, чем объяснить).

Около десяти вечера "ломался" фонарь над площадкой и начиналась сессия белого танца, следовательно время медляков и поцелуев. Дамы приглашали кавалеров, и отказаться было нельзя, это было западло. Сформировавшиеся парочки растекались по территории, по скамьям, качелям, беседкам и по другим потаенным местам. Мне с партнёршами не везло, никто не хотел уединяться в темноте, да и малы мы ещё были, для интима. Вот на следущий год …

197? Год какой шел не помню, всегда с датами было плохо - в школе, да и сейчас.

Никогда не сожалейте ни об одном дне в своей жизни: хорошие дни дарят счастье, плохие - опыт, худшие преподают уроки...а лучшие создают воспоминания...

Мы поехали уже на две смены, за год вытянулись и сразу перескочили через отряд и были, наверное, уже в пятом или шестом отряде. Ребята с нами были постарше, но не особо понтовались своим возрастом, и мы сдружились быстро. Программа была более насыщенной: нужно обязательно было поцеловать кого-нибудь из девчонок, выиграть в КВН, прочитать хотя бы обложки от книг, которые задали на лето. Непременно половить рыбки, продолжить учиться играть на гитаре. Задача стала за малым – целовать, кроме Наташки Пискуновой, было некого. Все были страшненькими, мелкими, плаксивым, некомпанейскими.

Натаха нас признала - заметила, что подросли за год, но допуск к телу так и остался закрыт. У нее был роман с Саней Круговым, который пел и играл на гитаре, как Чак Берри, и был старше нас на три года. Ее выбор был очевиден и предсказуем. Мечтать о ней нам никто не мешал и в сторонке. Мечтатели ушли в тень.

Была у нас в отряде одна девочка Мила, очкастая и слишком опрятная еврейка, неотрывно читавшая книги по мореходству. Она знала названия всех парусов, и оснастку такелажа парусных судов по категориям и водоизмещению. С ней было интересно общаться, она много знала про пиратов и путешествия, а у меня как раз был период «Острова Сокровищ» и «Робинзона Крузо». Целоваться с ней почему-то не хотелось, да и руки и ноги ее покрывали тонкие волосики черного цвета, что напоминало какое-то малознакомое животное с редкой шерстью. Но человек она была отменный, верный товарищ, не бздливая, принимала участие во всех наших ночных набегах на колхозные поля, с только что зацветшей картошкой, картохи размером с гривеник были вкусны до безобразия, запеченные на костре, или на поля с кукурузой, пока кукуруза еще имела молочную спелость и вкупе с картоплей это была царская еда.

Непонятно, кому Милка оказывала больше симпатий из нашей архаровской команды - она была своей в доску, курила наш «Памир», играла в карты и настольный теннис. Однажды к ней приезжали родители и друзья на автомобиле марки ЗИМ, огромном кабриолете с откидным верхом. Она приглашала нас отведать шашлыка, познакомила с родителями и друзьями.

Ее папа был капитаном корабля, ходивший на «купце» в жаркие страны, он редко бывал дома и одаривал единственное чадо заморскими подарками и рассказами о жизни экзотических стран. Был он большого роста, кучерявый, чернявый, носатый с начинающейся лысиной еврей по имени Исаак Евстифеевич. Добродушный мужчина, знавший толк в коньяке и еврейских женщинах. Мы поели шашлыка и нам деликатно предложили оставить родственников наедине. Мы даже не обиделись на еврейское семейство. Тем более Милка принесла с рандеву полпузыря сухого вина, которое мы уговорили перед ужином и в натуре запьянели, выпив его на восемь человек.

Наверно прошло дней десять первой смены, и девчонки из нашего отряда стали преображаться в лучшую сторону, стали красить глаза и губы, кем-то оставленным в тумбочке парфюмерным набором, пролежавший там с прошлого года (так что были все в одной цветовой гамме), одеваться стали смелее, и стали оказывать знаки внимания пацанам. Тем более им было с кого брать пример, вы угадали - с Наташки Пискуновой.

Мы усиленно дёргали верёвки на инструментах Владимирской музыкальной фабрики. От роду семи струн, нагло переделанных нами под испанку в шесть струн. Под гриф вставлялся карандашный огрызок, поднимая гриф к струнам, так как длины регулировочного винта не хватало до нужной нам высоты, нижние лады приходилось подпиливать наждачкой, иначе струны начинали цеплять соседние с баре лады и в неожиданных местах дребезжать. Мы начинали свои музыкальные эскапады с «Шизгары» , «Елоу Рива» и «Дома восходящего солнца», играли «Мурку» и блатные куплеты Аркадия Северного, голосили матерные частушки, перепевали Юрия Антонова, Валерия Ободзинского … в общем, играли всё в своей, только нам понятной, блюз-роковой обработке, толком ещё не умея правильно зажимать аккорды. Но нам это не мешало, мы с гитарами расставались только на время сна, которого было часа по три на нос в сутках. Спецом для Милки выучили «Бригантины поднимают паруса» и «Йо-хо-хо и бутылка рома».

Таращились мы везде где можно и нельзя, на скамейках и на берегу реки, девчонки становились красавицами и бегали за нами толпой. Время летело катастрофически быстро, мимолётные объятия на танцах, лёгкие поцелуи в щёчку приводили к любовным трагедиям, но нас это не касалось, мы благосклонно относились к нашим поклонницам, раздавали свои адреса, чтоб в следующем месяце, родители привозили нам охапки писем от наших подружек, с голубями и сердечками, с одинаковыми стихами о любви Э. Асадова, и с надписью на конверте «Лети с приветом, вернись с ответом», или «Ветка сирени упала на грудь - милый Андрюша, меня не забудь», или «Жду ответа, как соловей лета».

Это была первая девчачья любовь и любовные разочарования, мы не могли разорваться между музыкой и их к нам любовью. Половина пацанов на тихом часе начала активно заниматься онанизмом, повсюду валялись кулечки с их выпущенными погулять сперматозоидами, они постоянно хвастались, кто больше надрочит в кулёк потенциальных детишек, половое созревание проходило активную фазу. Мы ложились спать охрипшими от песен, часа в два ночи, в четыре нас будили на рыбалку, мы шли и ловили плотву и окуней, идя на завтрак несли рыбу в столовую, чтоб ее нам пожарили, потом играли до посинения в футбол, купались до позеленения, обедали, как шахтеры, с добавкой котлет и пюре … в тихий час отрубались, не донеся голову до подушки, пока половина отряда пыталась побить рекорд по выдаче на-гора очередной порцайки «хвостатых зоидов».

К концу второй смены мы целовались с девчонками уже практически осмысленно и больше не мечтали о поцелуе, который приведет к беременности. Вторая смена пролетела быстрее первой. Но целоваться, как оказалось, мы все же не умели.

Лето закончилось поездкой с мамой и соседями на юга, а после поездки была школа, море всяких кружков во Дворце пионеров, бассейн, и музыкальная школа. Сформировался состав нашей первой Рок-группы «ИЗУМРУДЫ» : Хью Сатчер (Юрка Сучилин) – бас, вокал, Гриня (Миха Богатырев) -клавиши, второй бас, Джон Голден (Женька Золотов) – клавиши и перкуссия, редко бэк-вокал, Кислый (Васек Кислов) -ударные инструменты, Лорд (Дрон Захаров) - гитара, лидер гитара, вокал.
Деффчонки, таким образом, временно отошли на восьмой план

197!!! Год (не буду врать , не помню)

Настоящая сила рождается в голове...
Она заставляет идти, даже когда тело хочет упасть...
/Беар Гриллс/

Если Вы хотите, чтобы жизнь улыбалась Вам, подарите ей сначала свое хорошее настроение.
/Бенедикт Спиноза/

Год был настолько насыщен событиями, что срочно нужно было летом на каникулах отдохнуть в лагере три смены, больше нам дать не могли. В этот раз с нами поехали не только наши друзья, дети железнодорожников, но и все друзья, кто тащил каторгу в других лагерях мещерского края. Наши родители расстарались и достали всем путевки в наш любимый «Буревестник». Так что в лагерь мы должны были ехать расширенным составом.
Мы поднаторели в игре на гитаре и в карты, в футбол, настольный теннис и волейбол. Возмужали, вытянулись и были убеждены, что знаем - откуда берутся дети. Но целовались мы по-прежнему плохо, обмуслякивая случайных партнерш, и слизывая, и соответственно поедая, тонны губной помады. Неожиданная помощь пришла, как говорится, откуда не ждали.