Оптические иллюзии способны преподать нам множество ценных уроков. В первую очередь, они убедительно показывают недостаточность поверхностного понимания и осознания. Проникнув в ум, знание должно пустить там глубокие корни. Ему требуется налиться силой, срастись с нашим восприятием и поведением и обжить своё новое жизненное пространство.
Чтобы внутренняя перемена состоялась, семена знания должны получать необходимое питание и щедро поливаться, иначе в нашей голове будут лишь хилые ростки всевозможных сведений. Эти саженцы лишены глубокой корневой опоры, они не имеют надёжной связи с почвой в ветвлении своих корней, они лишены прочного стебля и раскидистой кроны.
Знание, которое не проросло и не было культивировано, не даёт плодов. Оно гибнет от любой непогоды, а во времена тепла и ясного неба является всего лишь пассивным элементом психического ландшафта. Когда наше знание лишено силы, нам известно, что с нашей картиной мира что-то не так, но мы всё равно видим реальность через призму въевшихся в наш ум ошибок. Бывает, что мы сознаём, как нужно себя вести и как не нужно, но это осознание не ложится в основу поведения, не становится практикой нашей жизни.
Эти наблюдения верны на всех уровнях работы сложных нервных систем, и человеческий мозг здесь не исключение. Чтобы не быть голословными, обратимся к, пожалуй, наиболее наглядному примеру из имеющихся на сегодняшний день: иллюзии тени на шахматной доске. Эта оптическая иллюзия была опубликована в 1995 г. профессором Эдвардом Адельсоном и тотчас же прославилась – по крайней мере, в узких кругах. С тех самых пор она совершает безостановочное турне по работам, посвященным нейробиологии, психологии и философии.
Взгляните на причудливый натюрморт на картинке слева. Там вы увидите светлый квадрат B, который крайне удачно примостился в тени огромной фигуры. Чуть поодаль от него, на свету, находится тёмный квадрат A. Мы отчётливо видим, что А намного темнее, чем B. Это впечатление несомненно, неотвязно и неодолимо. Тем не менее, как и многие наши другие «очевидные» впечатления, оно является ложным. Оба квадратика закрашены совершенно одинаковым серым цветом.
Проще всего удостовериться в этом можно, если соединить квадраты двумя однотонными серыми линиями, как это сделано на иллюстрации справа. Также можно распечатать изображение, вырезать квадратики А и B и соединить их.
Если квадраты одинакового цвета, почему они кажутся нам столь непохожими? Почему наше древнее и в буквальном смысле слова всё повидавшее зрительное восприятие допускает столь нелепую ошибку? Чтобы понять, зачем мозг так поступает, представьте, что вы, подобно квадратику B, отдыхаете солнечным летним днём в тени большого разлапистого дуба. Цвета у всего, что находится в тени, кажутся вам неоправданно тёмными. Тень приглушает тона и оттенки, и это мешает их точной передаче.
Чтобы компенсировать затемнение, зрительная кора нашего мозга делает поправку на тень и в некотором роде вычитает её из увиденного. Наше зрение воспринимает цвета в тени ярче и контрастнее, чтобы предвосхитить и обыграть ожидаемое искажение цвета и приглушение контрастности.
Одним словом, если бы в реальной жизни квадратик B, находящийся в тени, был того же самого цвета, что и А, то он бы выглядел темнее. И это нехорошо. Из-за этого цветопередача была бы неверной. Для нашей нервной системы различие в цвете крайне значимо, потому что цвет сообщает о свойствах поверхностей и в природе играет важную сигнальную роль. Освещенность же не так важна, потому что отличается высоким постоянством. Как следствие этого, мозг искусственно осветляет объект B, вычитая из него тень. Он жертвует передачей нюансов освещенности ради передачи нюансов цвета.
Видимое нами усиление контрастности возрастает и за счёт других свойств контекста. Так, квадрат B окружен более тёмными квадратами, и это заставляет его выглядеть ещё светлее. Кроме того, пространство поделено на сетку с чёткими границами. Переход между ними интерпретируется мозгом как ожидаемое изменение цвета, и он проецирует своё ожидание на квадрат B.
Да, в данном случае ожидания зрительной коры мозга оказались ложными, но подобное случается редко. Иллюзия с тенью на шахматной доске есть показатель скорее высокой эффективности зрительного восприятия, которое прекрасно работает в нормальных условиях. Серьёзные сбои возникают, когда мы сталкиваемся с аномалией – например, когда мы смотрим не на объект в тени в трёхмерном пространстве, а на иллюзию тени в иллюзии трёхмерного пространства. Мозг не предвидел такого поворота и, производя расчёты по привычным чертежам, пришёл к неверным выводам.
Иллюзия тени на шахматной доске представляет собой простейшую иллюстрацию врождённых и крайне упрямых ошибок нашего восприятия. Как бы хорошо вы ни понимали эту иллюзию и ни старались увидеть картинку иначе, вам это не удастся. Зрение есть низкоуровневая система познания. А чем ниже уровень в организации модулей нашей нервной системы, тем ниже его пластичность. Всё, что вы можете сделать, это выстроить своё поведение с поправкой на то, что квадраты одинаковые по цвету, пусть напрямую это увидеть не получится.
Основная масса наших заблуждений, однако, относится к процессам более высокого уровня. Их пластичность значительно выше, у нас имеется к ним прямой сознательный доступ, и они поддаются целенаправленному редактированию. Тем не менее и в случае представлений, эмоций, желаний и потребностей нам недостаточно просто «узнать» нечто правильное и полезное. Это знание нужно напитать силой.
Неоднозначные изображения
Оптические иллюзии, наподобие иллюзий контраста, наводят нас на некоторые важные размышления. Но ещё более глубокое откровение мы можем почерпнуть из анализа так называемых неоднозначных изображений. Они имеют прямое отношение к тому, о чём речь пойдет дальше, потому на них следует остановиться немного подробнее.
Самый, вероятно, известный пример неоднозначного изображения был опубликован в 1892 г. в немецком юмористическом журнале. Автор-карикатурист сопроводил своё творение игривым заголовком: «Какие животные больше всего похожи друг на друга?» Не удержавшись, он тотчас же ответил на свой вопрос. Под рисунком он написал: «Кролик и утка».
Действительно, изображение неизвестного художника может быть понято двояко. Мы либо видим перед собой кролика – и тогда слева находятся его уши, либо мы видим утку – и тогда слева располагается её клюв. Неоднозначные изображения показывают, что наш ум постоянно совершает выбор, как именно интерпретировать поступающую информацию. Когда решение принимается, наше восприятие совершает резкий скачок – и реальность преображается.
При полной, казалось бы, неизменности ситуации и воспринимаемого нами материала, в момент принятия решения мы словно переносимся в параллельную вселенную. Более того, имеющиеся варианты интерпретации по большей части совершенно исключают друг друга. Мы видим на картинке либо кролика, либо утку, либо их поочерёдно, но не всё вместе.
Иллюзия кролика-утки получила известность, когда философ Людвиг Витгенштейн использовал её в своих «Философских исследованиях». Другой широко известный пример неоднозначного изображения – это «Моя жена и тёща». Оно было создано американским карикатуристом и опубликовано в 1915 г. в юмористическом журнале в сопровождении следующей подписи: «Они обе на этой картинке – найдите их».
Это изображение так же имеет по крайней мере две полноценные интерпретации. С одной стороны, виднеющийся из-под шубы участок кожи в самом низу может быть воспринят нами как большой подбородок. Тогда чуть выше него располагается рот, затем огромный нос и глаз. Так перед нами материализуется тёща американского господина.
С другой стороны, то, что выглядывает из-под шубы, может быть и тонкой девичьей шеей, на которую надето ожерелье. Значит, чуть выше находится уже не глаз, а ухо. Так пред нашим взором предстаёт его юная супруга.
В качестве последнего примера взглянем на одно из старейших неоднозначных изображений в истории исследований – на куб Неккера. Из-за отсутствия у нас информации об ориентации этой фигуры в пространстве и о взаимодействии её с контекстом, наше восприятие неоднозначно. Передней стороной куба может быть или квадрат в нижнем левом углу, или же квадрат в верхнем правом углу. В зависимости от принимаемого нами решения, наша интерпретация изображения резко и существенно изменяется.
Неоднозначность жизни
В случае неоднозначных изображений совсем не важно, на какую дорогу свернёт наше восприятие. Утка на картинке или кролик, жена там или тёща – какая нам, в сущности, разница? Этот выбор не будет иметь никаких практических последствий, а потому его реальная ценность приближается к нулю.
С картинками в юмористических журналах всё так и обстоит, но вот в фундаментальных аспектах жизни всё иначе. Жизнь предлагает нам ещё больше вариантов истолкования, чем эти картинки. Главное же, альтернативные варианты её понимания вовсе не равнозначны, ибо не равнозначны их последствия. Выбор того или другого варианта понимания наиболее значимых сторон нашего существования определяет то, как мы видим себя и мир вокруг. А это, в свою очередь, определяет то, как мы действуем и какие плоды наши действия приносят.
Наше восприятие могло бы резвиться и скакать по картине жизни, как ему вздумается, если бы мы довольно быстро не обнаруживали, что большинство интерпретаций оказываются несостоятельными. Они сковывают наше движение, они делают мироощущение узким, тягостным и неприятным. Другие варианты, напротив, самым явным образом выправляют положение вещей. Ум становится шире, панорамнее, деятельнее, свободнее от омрачений и конфликтов.
Наиболее глубинный сдвиг нашего восприятия становится возможен, когда речь идёт о понимании жизни либо с позиций установки на обладание, либо с позиций установки на бытие. Когда мы перемещаемся из одного состояния в другое, то в каком-то смысле наша ситуация остаётся прежней. Мы всё ещё на той же планете, дышим тем же воздухом, а за спиной у нас не выросли крылья. Но вместе с тем всё резко меняется. Меняется сам смысл того, что мы видим, меняются наши цели и взгляды, наши переживания. Траектория и суть существования преображаются в зависимости от того, где приземлится и закрепится наше восприятие после подобного прыжка.
Знание о возможности фундаментального скачка восприятия есть из самого важного, что вообще можно узнать. Совершение такого скачка и удержание себя в нём есть самое важное, что можно сделать. В отличие от скачка восприятия при созерцании куба Неккера, перемещение из обладания в бытие не происходит мгновенно. Это прыжок, растянутый в жизнь. Как и у самого бытия, у него есть непрерывное развитие. Этот прыжок можно представить и как серию маленьких прыжков и попыток удержания равновесия в новом и всё более чистом состоянии.
Переход из обладания в бытие, как и само понимание его необходимости, даётся непросто. Он идёт против шерсти нашего эго и находится в слепом пятне для примитивных слоёв человеческого мозга. По большей части мы даже не пробуем исследовать установку на бытие. Когда же наш лимбический зверь её всё-таки замечает и пытается попробовать на вкус, эта пища оказывается слишком обширна, слишком велика и застревает костью в горле.
Знание о возможности и пути такого перехода есть то знание, которое необходимо растить, питать и возделывать с особым тщанием, делать это год за годом, всю свою жизнь. Для этого с ним необходимо сталкиваться вновь и вновь в разных контекстах. Оно должно обвить корнями и ветвями всевозможные части нашего существа, напитаться ассоциациями, формулировками и примерами. Если мы хотим, чтобы это существенное знание окрепло, то должны оказываться с ним лицом к лицу повсюду, куда бы мы ни отвели взгляд, где бы мы ни прятали от него свой взгляд.
И умнейшие люди в истории человечества редко понимали это фундаментальное различие и были в состоянии его полноценно переварить и усвоить. Так и для нас повторение, расширение и углубление его понимания будет не просто полезно, но совершенно необходимо.
Пассивное потребление
То, какое именно изображение мы увидим на неоднозначном рисунке, зависит от сознательного или бессознательного ответа на некоторые ключевые вопросы о нём. Так, если мы считаем, что из-под шубы выглядывает подбородок – то на рисунке тёща. Подобные вопросы являются своего рода переключателями. Аналогичным образом это работает и здесь. Одним из важнейших стартовых переключателей между обладанием и бытием является то, как мы видим взаимоотношения между творчеством и потреблением.
Подчинена ли наша деятельность потреблению стимулов или же, наоборот, потребление стимулов есть просто второстепенный момент нашей деятельности? Что здесь первично, а что вторично? Является ли всякое творчество просто инструментом для поиска приятных стимулов или же потребление есть инструмент нашего творческого проявления? Черпаем ли мы наслаждение и смысл скорее из автоматических реакций или же из своих собственных действий?
В предельно грубой и упрощённой форме этот вопрос можно поставить и так: едим ли мы для того, чтобы жить, или живём для того, чтобы есть? Если мы сознательно или бессознательно отвечаем, что мы живём для того, чтобы есть, то срабатывает первый переключатель. Мы скачком переносимся в пространство установки на обладание.
По сути, мы превращаемся в один огромный и голодный рот. Мы засасываем в себя мир, перевариваем и пропускаем через себя. Наше эго оказывается облечено царскими полномочиями и теперь правит безраздельно. Для эго всё есть добыча, всё есть лакомство и стимул. На картине «Кролик или утка?» мы видим просто два варианта приготовления обеда. На картине «Моя жена и тёща» перед нашим взором так же предстают различные средства для удовлетворения потребностей или же угрозы для их удовлетворения. От жены мы хотим одного, а от тёщи – чего-то другого. Даже куб Неккера интересует нас лишь как пища для любопытства или же занимательная история, которую мы можем пересказать и получить бонусные очки в чужих глазах.
Наша жизнь посвящена отысканию лакомств для глаз и ушей, для желудка и гениталий, для воображения, властолюбия и корыстолюбия. Ради них мы готовы усердно работать, даже создавать, но в конечном счёте даже наша творческая деятельность направлена на обладание стимулами, на их удержание и поглощение. Творчество есть вынужденная мера. Мы черпаем радость в своих реакциях на стимулы, а не в своих действиях, которые бы по-новому организовали внутреннюю и внешнюю реальность.
В ориентации человека на пассивное потребление видна глубочайшая суть установки на обладание. Сперва эта суть может показаться простой, но её простота обманчива. В самом общем виде можно сказать, что природа установки на обладание состоит в обречённой борьбе со временем.
Установка на обладание есть постоянное сопротивление переменам и динамике жизни, причём сопротивление в стиле упрямого осла. Мы встаём посредине дороге и не желаем двинуться ни на йоту, а лишь хрустеть морковкой и наслаждаться приятным ветерком. Мы не понимаем пластичности и непостоянства реальности, не видим своей собственной творческой и динамической сущности и именно потому делаем ставку на обладание.
Когда наша жизнь выстроена вокруг поиска и поглощения опыта, мы не преобразуем реальность. Творческая сила, которая есть основная черта бытия, оказывается заперта и подавлена. Она свивается в узел и теряет подвижность. Мы лишь ищем, чем бы утолить голод и затем реагируем на найденную пищу. В итоге, мы остаёмся по большей части неподвижными. Мы не стараемся сделать посильный творческий вклад в перемены мира, и такой подход обедняет все участвующие стороны.
Как только потребление выходит на передний план, оно становится пассивным и делает нас самих пассивными. Мы действуем, чтобы чисто внешним образом присоединять к себе стимулы, ценности и ресурсы, а затем ими обладать. Мы услаждаем многочисленные потребности и угождаем своим многочисленным органам.
За счёт пассивного потребления динамика реальности замедляется. Мы могли бы действовать, но мы реагируем. Мы могли бы менять и меняться, преобразовывать получаемый опыт жизни за счёт заключенной в нас энергии. Мы могли бы встраивать новый опыт жизни как кирпичик в своё бытие и творчество, но вместо этого мы лишь грызём эти сырые кирпичи, довольно урчим в процессе и складируем излишки в собственном логове.
В этом и состоит связь пассивного потребления и борьбы со временем. Оно запирает энергию, свивает её в узел и душит. Оно тормозит перемены, консервирует нас и медленно подтачивает мир, снижая степень его творческой организации. Потребление воспринимается нами как цель, а деятельность – лишь как средство. Главным становится то, какое воздействие жизнь оказывает на нас, а не как её воздействие позволяет действовать нам самим.
С раннего утра и за чашкой чая мы уже готовимся к бою, готовимся вырывать у жизни лакомые кусочки, защищать и расширять свою личную территорию. Мы стремимся завоевывать симпатии друзей и сокрушать врагов, делать деньги и делать имя. Наша энергия тратится на поиск, создание и удержание во времени тех или иных обстоятельств. Эти обстоятельства воспринимаются как собственность, которой обладают и которую потребляют.
Всяческая судорожная активность, возникающая из этого, есть лишь ширма, за которой зияет отсутствие высших форм деятельности. Это своего рода активная прокрастинация, когда мы ходим из комнаты в комнату, сдуваем пылинки с полок, переставляем книги в новом порядке, лишь бы не браться за дело.
Установка на обладание через пассивное потребление есть самая первая интерпретация, к которой мы приходим, взглянув на картину жизни. Это инстинктивная её оценка со стороны нашей лимбической системы. Жизнь кажется нам фуршетом, и мы даже готовы всячески суетиться и напрягаться, но лишь чтобы протиснуться к богатому столу и набросать в свою тарелку побольше.
Вопреки всем ожиданиям, пока мы воспринимаем жизнь как обеденный стол, от изобилия стимулов мы становимся не богаче, а беднее, не более сытыми, а ещё более голодными и невротизированными. Ранее мы уже неоднократно разбирали причины, почему это с неизбежностью так. Тщетны любые попытки найти удовлетворение через угождение аппетитам своей лимбической системы и через удовлетворение потребностей.
Сколько ни корми лимбического зверя, он так и останется несчастным и больным и продолжит смотреть в свой родной лес. В лучшем случае некоторые из симптомов его недугов на время поутихнут. Нужно не потакать невротическому перееданию эго, а исцелить его и распутать те мёртвые узлы, в которые оно в силу невежества сворачивает жизненную энергию.
Активное потребление
При ответе на поставленные выше вопросы мы можем пойти в противоположном направлении. Тогда перед нашими глазами начинает проступать изображение установки на бытие. Это будет скачок восприятия, первый в длинной череде возможных. В этом новом месте, где мы приземлимся, окажется, что наша творческая деятельность не подчинена поиску стимулов. Напротив, потребление стимулов есть просто второстепенный момент и промежуточный этап нашей творческой деятельности, каковой бы она ни была. Ключевые элементы жизни теперь располагаются в иной последовательности и в иной иерархии, и от этого меняется наше отношение к ним.
В рамках установки на бытие потребление является активным, потому что является второстепенным моментом нашего творческого проявления и встроено в него. Оно, как и обладание, есть просто инструмент деятельности, инструмент бытия, которое по самой своей природе является творческим. Опыт жизни и получаемые нами стимулы воспринимаются как своего рода сырье – это сырая, грубая и необработанная жизнь. Это невспаханная и незасеянная почва. Она не потребляется пассивным образом, а возделывается. Потребление просто снабжает нас материалом и средой для самостоятельного проявления и служит восполнению сил.
Одним из следствий такого отношения является то, что чем мы свободнее и активнее, тем меньше мы привередничаем. Наша жизнь выстраивается на действиях, а не на реакциях на тщательно подбираемые и выискиваемые стимулы. Психическое состояние более не зависит от того или иного их набора. Мы не ищем постоянно, как бы развлечь наши уши, желудок, глаза и половые органы. Та или другая вариация опыта жизни, та или другая возможность что-то употребить играют слишком малую роль в итоговом продукте.
Мы создаём гармонию напрямую, творим себя и ситуацию напрямую. Это значит, что потребление играет всё меньшую роль в нашем счастье и в нашей деятельности, занимает меньше их объёма. При активном потреблении взаимодействие с миром строится не на удовлетворении лимбических потребностей, а на свободном проявлении себя в этом мире. Оно вписано в творческую динамику жизни.
«Единый вкус»
Гурманство всякого рода показывает повышенную зависимость ума от того или иного набора примитивных лимбических стимулов. Если мы освобождаемся от такой зависимости, то разница между куском хлеба и куском хлеба с икрой перестаёт быть существенной. И это справедливо как в самом буквальном смысле, так и в переносном. Вода так же вкусна, как чай. Хорошая музыка хороша и плохая музыка хороша, и вообще без музыки хорошо. Пропадает не внимание к различиям, а цепляние за них и ошибочное впечатление, что эти нюансы обладают большим значением.
Максимизация состояния нашей свободы от гурманства есть то, что в буддизме называется «единый вкус». С исторической точки зрения, понятие единый вкус возникло в тибетском буддистском учении Махамудра. Там он обозначает одну из высших стадий прозрения и практики. С сущностной точки зрения, однако, единый вкус не является открытием или собственностью какого-то отдельного направления или ответвления мысли. Это наименование глубокого духовного опыта, который пронизывает весь буддизм от самой точки его начала, как и некоторые другие учения.
На вкус всё одно. Мы узнаём это, как только оказываемся по ту сторону лимбических зависимостей. С одной стороны, единый вкус означает, что природа всего едина, и это ощущается нами непосредственно на каждом отрезке жизни. Эта природа является пустотной (то есть непостоянной и сверхпластичной), творческой и познающей.
С другой стороны, единый вкус значит, что наше умственное состояние обретает равновесие и внутреннюю опору. Счастье и ощущение жизни создаются не окольным лимбическим путём, не являются отражением капризов случая и капризов эго, а идут изнутри и по кратчайшей траектории – через очищение и совершенствование самого ума. Вкус мира становится единым и благим, потому что для ума наивысшее благо есть гармония, причём гармония живая и пребывающая в движении. Освобождённый ум обнаруживает эту гармонию везде и создаёт её сам. Эта способность выявлять и творить гармонию во всём задаёт общий вкус всего и позволяет ощутить сущностную благость всех форм опыта.
Опыт единого вкуса не приводит к тому, что все различия для нас пропадают, а мир смешивается в однородную и пресную серость. Как раз наоборот, открывается реальное богатство его палитры. Всё на один вкус, но при этом всё разных цветов, с разной текстурой, со множеством нюансов. Разнообразие и богатство опыта постигаются как формы и проявления единой благой природы.
Именно благодаря вниманию ко всеобщей основе вкусы жизни и становятся полноценно ощутимы и раскрываются. Исчезают невротическая разборчивость и цепляние, которые и подавляли нашу внимательность. Так опыт единого вкуса становится нашим глубоким интимным опытом. Как следствие этого, у нас пропадает и склонность делать культ из своих ушей, глаз, желудка, половых и любых иных органов.
Вариации стимулов замечаются во всей полноте, но теряют своё былое значение, потому что не определяют нашу жизнь. Вкус мира создаётся всеобщей основой всех форм опыта и тем, что мы делаем, а не тем, чем мы питаемся.
Культ личных достижений
Когда мы перестаём сопротивляться творческой природе бытия в своём отношении к потреблению, мы делаем большой шаг вперёд. Это, однако, лишь один из первых шагов. Сама наша бурная деятельность все ещё может быть зависимой от установки на обладание. Это происходит, когда мы теряем пластичность и движемся по накатанной колее. Для нас становится главным, чтобы нечто в творчестве было создано, а затем удержано и увековечено.
Мы получаем результат, а затем пытаемся его законсервировать, поставить на полку вместе с прочими консервами и периодически приходим полюбоваться собственной коллекцией. Если же у нас нет желаемого набора достижений, мы начинаем переживать, страдать, впадаем в отчаяние или возносим руки к небу в гневном жесте. Подобная фиксация на достижениях является крайне невротической и невежественной.
Что вообще такое достижение? Это некое стечение фактов и обстоятельств. Оно не просто временно, оно мимолётно. Кто строит жизнь на консервации результатов, тот пытается увековечить круги на воде. Каждый раз, когда у него это не получается, он начинает себя изводить. А не получается это всегда. Да, у некоторых кругов на воде срок жизни немного дольше, чем у других, но это ничего не меняет в общей картине. Вечен процесс творческого проявления, сам движущийся его поток. Он и есть содержание. Результат же есть только скоротечная форма этого потока, узор на его глади.
Подлинное достижение – это не то, что было в прошлом и не то, что будет в будущем. Это то, что…
<…>
Получить доступ к полной версии статьи и подкаста
Канал в Telegram // YouTube // ВК // Поддержать автора