О генерале Хлудове я уже говорила. Конечно, гениально выписанный образ.
Рассказывала я и о вариантах финала пьесы, где по-разному решается судьба героя. Сейчас хочу лишь остановиться на некоторых деталях, возможно, небольших штрихах, но, как мне представляется, дополняющих характеристику персонажа.
Я уже говорила об участии Булгакова в постановке «Дней Турбиных». Известно, что, придя во МХАТ в начале 1930-х годов, он участвовал в выпуске спектаклей как режиссёр. Читая «Бег» (а я, несмотря на появившееся кое у кого впечатление, его внимательно читала), не могла не обратить внимание на то, что некоторые авторские ремарки – просто режиссёрские указания (ну как ещё можно расценить пометку «закусила удила» в сцене ссоры Чарноты с Люськой?!). Вот одно из самых ярких: ремарка к финалу второго сна (и первого действия): «Теперь обнажается перрон. Видны голубоватые электрические луны. Под первой из них, на железном столбе, висит длинный чёрный мешок, под ним фанера с надписью углём: "Вестовой Крапилин - большевик". Под следующей мачтой - другой мешок, дальше ничего не видно. Хлудов один в полутьме смотрит на повешенного Крапилина». Тут, по-моему, придумывать ничего постановщику не надо: читай пьесу – и делай, как указал автор!
Но с этой сценой поразительно сочетается другая, в четвёртом сне, когда Хлудов останется во дворце в Севастополе, спешно покинутом главнокомандующим: «Вдруг беспокойно встаёт, открывает дверь, показывается анфилада тёмных и брошенных комнат с люстрами в тёмных кисейных мешках». И удивительно ли, что здесь примерещится ему Крапилин: «Уйдёшь ты или нет? Ведь это вздор! Я могу пройти сквозь тебя подобно тому, как вчера стрелою я пронзил туман». Ведь это прямо иллюстрирует слова «красноречивого вестового»: «Сейчас ты человека - цап и в мешок!»
А вот этот мотив неутихающей совести – уже целиком булгаковский. О, скажем так, наиболее близком прообразе Хлудова – генерале Слащёве – известно достаточно много. Многое от него взял Михаил Афанасьевич для своего героя. Крапилину он скажет, что «на Гати два раза ранен». Известно, что Слащёв ранен был неоднократно. По воспоминаниям сослуживцев, в пору обороны Крыма при выезде на позиции он попал под пулемётную очередь и получил три пули – в лёгкие и в живот (это после того ранения его выхаживала Ниночка). Однако, едва оправившись, снова был в строю.
Мучила ли его совесть? Сохранились воспоминания А.Н.Вертинского о встрече со Слащёвым в Крыму. Пригласив певца в свой вагон, генерал попросил его:
«— Спойте мне, милый, эту...— Он задумался.
— О мальчиках... "Я не знаю зачем... "
Его лицо стало на миг живым и грустным.
— Вы угадали, Вертинский. Действительно, кому это было нужно? Правда, Лида? [Напомню, что Вертинский так ошибочно называет Нину Нечволодову]
На меня глянули серые глаза.
— Мы все помешаны на этой песне, — тихо сказала она».
Поразительная песня! Цитировать не буду - найти её не сложно. Только не могу не вспомнить, что звучала она в «моих» мхатовских «Днях Турбиных» в финале первого акта и как-то удивительно трагически пел её В.Абдулов…
А вот реакцию Слащёва на песню процитировать считаю необходимым:
«— Выпьем, милый Вертинский, за родину! Хотите? Спасибо за песню!
Я выпил. Он встал. Встали и гости.
— Господа! — сказал он, глядя куда-то в окно. — Мы все знаем и чувствуем это, только не умеем сказать. А вот он умеет! — Он положил руку на моё плечо. — А ведь с вашей песней, милый, мои мальчишки шли умирать! И еще неизвестно, нужно ли это было... Он прав».
И его диалог после её исполнения:
«— Вам не страшно? — неожиданно спросил он.
— Чего?
— Да вот... что все эти молодые жизни... псу под хвост! Для какой-то сволочи, которая на чемоданах сидит!»
Кажется, всё ясно. И, наверное, не случайно многие вспоминают о пристрастии Слащёва к алкоголю, а Вертинский добавит и ещё более страшную деталь: «Только теперь, оглядевшись вокруг, я увидел, что посредине стола стояла большая круглая табакерка с кокаином и что в руках у сидящих были маленькие гусиные пёрышки-зубочистки. Время от времени гости набирали в них белый порошок и нюхали, загоняя его то в одну, то в другую ноздрю».
Но это переживания за своих погибших «мальчишках». У Булгакова же появляется зримое для Хлудова воплощение мучащей совести генерала-вешателя – Крапилин.
Не придумана Булгаковым и вражда Хлудова с главнокомандующим Врангелем. В пьесе – их непримиримые споры:
«Главнокомандующий. Я категорически против такого тона. Вы явно нездоровы, генерал, и я жалею, что вы летом не уехали за границу лечиться, как я советовал.
Хлудов. Ах, вот как! А у кого бы, ваше высокопревосходительство, босые ваши солдаты на Перекопе без блиндажей, без козырьков, без бетону вал удерживали? У кого бы Чарнота в эту ночь с музыкой с Чонгара на Карпову балку пошёл? Кто бы вешал? Вешал бы кто, ваше превосходительство?»
И позднее:
«Главнокомандующий. Нет, тут не болезнь. Вот уж целый год вы омерзительным паясничеством прикрываете ненависть ко мне.
Хлудов. Не скрою, ненавижу.
Главнокомандующий. Зависть? Тоска по власти?
Хлудов. О нет, нет. Ненавижу за то, что вы меня вовлекли во всё это. Где обещанные союзные рати? Где Российская империя? Как могли вы вступить в борьбу с ними, когда вы бессильны? Вы понимаете, как может ненавидеть человек, который знает, что ничего не выйдет, и который должен делать? Вы стали причиной моей болезни!»
А вот фрагмент из подлинных воспоминаний Слащёва: «Но что делать, если высшее командование оказалось не на высоте своего призвания; если вместо своевременного отхода на Перекопские позиции их заставили две недели беспрерывно драться (октябрь месяц), а затем пробивать себе дорогу на эти позиции; если провозглашённая всему миру неприступность этих позиций в действительности оказалась не отвечающей даже элементарным требованиям техники военного дела; если при морозе в 16 градусов им приходилось сидеть в окопах, лишённых землянок, без всякой тёплой одежды».
В сцене из спектакля Ленинградского Академического театра драмы А.С.Пушкина рядом с Н.К.Черкасовым – Хлудовым Б.А.Фрейндлих в роли главнокомандующего. Интересно, что он сыграл эту же роль и в фильме:
Для Слащёва эта борьба не кончилась и в эмиграции.
Голубков скажет о Хлудове: «Его, ты знаешь, разжаловали, из армии вон!» Это произошло и со Слащёвым: за критику командования после эвакуации он был отдан под суд и разжалован в рядовые без права ношения мундира. А в ответ издал книгу «Требую суда общества и гласности (Оборона и сдача Крыма)» (пишу, держа её в руках), где собраны буквально по дням документальные данные, обвиняющие Врангеля.
Земский союз предоставил Слащёву ферму под Константинополем, где он пытался разводить домашнюю живность, но в этом не преуспел и сильно бедствовал.
А дальше было возвращение в Россию, о котором я уже рассказывала…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о Булгакове здесь