Из книги "Отцовская память". Рассказы ученого-исповедника Игоря Константиновича Фортунатова
В 1955-1959 годах я работал в редакции журнала «Биология» недалеко от метро «Сокол». В то время мы всей семьёй жили в Пушкино на Оранжерейной улице. Дом наш стоял в нескольких метрах от участка опытного леса. В той части леса, что примыкала к нашему дому, под столетними соснами разрослись густые заросли бузины.
Дорога на работу занимала у меня ровно два часа. Поэтому выезжал я рано утром. Однажды, где-то в конце мая, выйдя как обычно из дома, я увидел, что из кустов бузины, метрах в тридцати от двери нашей квартиры, высунулась собачья морда и тот час спряталась обратно в кусты. На сколько я успел заметить, это была овчарка серой масти. Я сразу же вернулся домой и предупредил жену, чтобы сегодня она не пускала детей гулять в лес, и уехал на работу. Вернувшись вечером, я сразу почувствовал что-то недоброе. За ужином по лицу жены я понял – что-то случилось. Тут в комнату зашла младшая дочь шестилетняя Вера с перевязанной рукой. Жена сказала, что Веру укусила бродячая овчарка.
Оказалось, что жене всё-таки не удалось удержать дочерей около дома. Днём, после обеда пришли их подруги и стали уговаривать её отпустить дочек в лес за цветами. Моя Анна Дмитриевна не выдержала уговоров и лишь сказала, чтобы они ни в коем случае не ходили в заросли бузины. Девочки, а их было человек шесть, пошли на полянку, где было полно одуванчиков. Они собирали цветы и плели большие венки, одевали их на головы и на плечи. Игра была в самом разгаре, когда неожиданно из зарослей кустов вышла овчарка и доверчиво подошла к девочкам. Видимо она была голодна и ждала подачки. Собака оказалась рядом с Верой и та не нашла ничего лучшего, чем надеть на голову незнакомому псу венок из одуванчиков. Венок был тесноват для овчарки, и Вера, надавив с силой, невольно задела уши собаки. Тотчас последовал ответ: собака, щёлкнув зубами, схватила девочку за запястье и слегка прикусила ей кожу. Надо сказать, что укус был осторожный. Такая собачища могла просто перекусить тоненькую ручку девочки. Вера бросилась домой, а овчарка опять спряталась в кусты.
Я вышел в лес, собаки нигде не было. Вероятно, она пряталась где-то в чаще. Вернувшись, я сказал жене, что завтра нужно вести дочку к хирургу и на прививку, и что я сам постараюсь утром поймать собаку, иначе дочери назначат долгий курс уколов от бешенства.
Встал на следующий день я раньше обычного, около пяти часов утра. Нагрел миску коровьего молока, вышел с ней на двор, а двери в квартиру и в тамбур оставил открытыми. Спальню я ещё перед этим запер на крючок. Все мои крепко спали. Выйдя во двор, я увидел, что из кустов бузины выглядывает собачья морда. Ну, думаю, вот ты и попался. Тихонько пошёл я к кустам бузины, держа прямо перед собой миску с тёплым молоком. Подойдя к бузине, я повернулся к кустам спиной и встал, держа миску сзади себя в вытянутой руке. Голодный пёс не выдержал вкусного запаха и весь высунулся из кустов. Я медленно пошёл к двери дома. Бедной собаке, видимо не евшей уже несколько дней, ничего не оставалось, как неотступно идти за мной и, вытягивая длинный язык, лакать молоко. Так мы вошли в тамбур, поднялись по трём ступенькам и, пройдя коридор, вошли в кухню. Там я поставил миску на пол. Овчарка продолжала жадно лакать молоко.
Я запер входную дверь, пришёл в кабинет и сел за свой стол. Через пару минут пёс появился передо мной, грозно рыча и скаля зубы. Шерсть поднималась у него на загривке. Я продолжал сидеть, как ни в чём не бывало. Постепенно рычание утихло, но собака стояла вся напружиненная и готовая броситься на меня. Я заметил у неё след от ошейника. Видимо, это была служебная овчарка. Посидев немного, я сказал волшебное слово: «гулять». Пёс сразу понял, завертелся и завилял хвостом. Я взял старый ошейник и привязал к нему кожаный ремешок. Когда я показал ошейник собаке, она сразу подошла и сунула в него голову. Я встал, и пёс потянул меня к выходу. На дворе он оправился, повеселел, мы немного погуляли и уже совсем спокойно вернулись домой.
Тем временем жена встала и накормила пса супом и кашей. Он съел всё без остатка, жадно хватая пищу. Я сказал жене, что пёс понимает слово «гулять» и спокойно ходит на поводке. Жена моя не боялась собак, она привыкла к ним с детства и смело обращалась с ними. Её отец был охотником и держал ирландских сеттеров. Не боялась и старшая дочь Нина. Уже на следующий день она смело подходила к псу.
Я запер нашего гостя у себя в кабинете, не снимая с него ошейника. Когда я вечером приехал домой, то узнал, что овчарку кормили, поили и раза два-три водили гулять. Жена с дочкой были у врача. Вере сделали противостолбнячный укол и направили на Пастеровскую станцию, где начали делать прививку от бешенства. Рана была небольшая и рука быстро зажила.
Пришлось мне купить намордник, хороший ошейник, поводок и вести собаку на ветеринарную станцию. Там записали мою фамилию, номер паспорта, адрес и сказали, что поскольку такая собака – типа служебной овчарки – мной не зарегистрирована, то меня оштрафуют, если я этого не сделаю в течение трёх суток. Никакие уверения, что собака не моя, воздействия не имели. Овчарку обследовали и сказали, что в настоящее время она здорова, но нужно привести её ещё раз через неделю.
Пришлось мне идти в милицию, регистрировать овчарку. Я заплатил годовой взнос, получил алюминиевый номер, собачий паспорт и расписался в том, что обязуюсь водить её на собачью площадку для занятий. Так я стал невольным обладателем служебной собаки.
Дочки были довольны, а жена примирилась с неизбежностью. Веру жена водила ежедневно на прививки, а я каждое воскресное утро водил собаку на учения, которые продолжались по два часа. Пса назвали «Джеком». Так у меня появилось обременительное «дело».
Джек оказался понятливым, видимо он кое-что уже знал из программы собачьей школы. Во всяком случае, основные команды он освоил или вспомнил за два-три занятия. Он охотно «сидел», «лежал», «носил поноску» и особенно любил охранять вещи. Вероятно, он охранял склады. Прыгал через препятствия он хорошо, но не любил бегать по брусу и зачёта по этому упражнению не получил. Отрицательной чертой Джека была его большая злобность по отношению к другим собакам. Он постоянно стремился подраться с каким-либо псом отнюдь не выражавшим к нему агрессии. Поэтому с трудом приходилось находить ему место в строю. Бегал он со мной на учениях хорошо. Это было полезно и для меня. Я как-то подтянулся и немного похудел. Через месяц или два была какая-то проверка собак на пригодность их к военной службе, и мой Джек не получил звания военной овчарки. У него не хватило несколько сантиметров роста, и по весу он был лёгок. Его сняли с учёта, и я мог больше не водить его на занятия. Но я всё же водил его до зимы, чтобы он получше выучился.
Дома он быстро привык к членам семьи, но больше всего любил мою жену. Уж очень она угождала ему в питании – подливала ему в миску его любимый томатный сок. Любил он так же и Нину, а Вера его остерегалась. Интересны два случая.
Днём Джек обычно сидел в коридоре на цепочке. При этом он мог достать своей мордой только до порога входной двери, которая всё лето была открыта, так как дочки постоянно бегали взад и вперёд из дома на улицу. Джек так же контролировал вход в кухню и в обе комнаты. Туда никто уже не мог войти. Однажды из Москвы приехал отец жены Дмитрий Дмитриевич Кузьмин, который ещё не видел Джека и Джек его не знал. Дмитрий Дмитриевич, подойдя к открытой двери, увидев лежащего пса, ласково сказал ему, что-то и спокойно прошёл мимо него в кухню. Там он снял рюкзак, поставил сумку и закурил. Джек «улыбался» и бил хвостом по полу. Затем дед прошёл прямо через Джека во вторую комнату, где отдыхала его супруга – бабушка Надежда Александровна. Больше дома никого не было. Скоро пришла моя жена и удивилась – как это собака пропустила её отца? Ведь она никогда и никого не пускала в квартиру. Отец сказал ей, что он умеет разговаривать с собаками. Я же думаю, что Джек почувствовал родственный семейный запах. Поговорив с женой, Дмитрий Дмитриевич к обоюдному удовольствию повёл Джека гулять и, вернувшись, хвалил его за послушание.
Второй случай был с сестрой жены Верой Дмитриевной. Она так же приехала неожиданно и в квартире никого, кроме лежавшей больной бабушки не было. Она подошла к порогу и сказала: здравствуй, Джеконька милый, здравствуй, пропусти меня. Пёс спокойно пропустил её, но без такого восторга, как Дмитрия Дмитриевича. Жена моя ещё больше удивилась. Признавал он так же и мою мать – Веру Михайловну и мою сестру Ольгу.
Умный был пёс, но с характером. Бывало, иногда он что-нибудь нашкодит. Я брал кожаную плётку деда и грозил ему. Джек рычал. Тогда я его стегал, но не сильно. Он скалил зубы и рычал. За такое поведение я стегал его сильнее, а он открывал пасть и злобно рычал. Я совал ему в открытую пасть руку, и он её не кусал, но выталкивал языком. Я прекращал его бить и уходил в комнату, а Джек ложился на пол и мрачно смотрел перед собой. Минут через десять я звал его гулять и уже на улице – трепал его ласково по голове, шутил с ним и он лизал мне руки. Мы примирялись, и долгое время он оставался примерным псом.
Как-то я заболел, и мне пришлось лечь в кровать. Джек сорвался с цепочки и лёг колечком у изголовья моей кровати, под иконами. Лежал он, печально закрыв глаза и уткнув нос под хвост. На приглашение жены идти есть и даже гулять, он совершенно не реагировал. Жена подходила к нему и пыталась увести его на поводке, но он тихо рычал, чего по отношению к Анне Дмитриевне за ним не водилось. Пришлось мне встать, и тогда только он нехотя пошёл в кухню, а потом жена с трудом вывела его и на прогулку. Вернувшись, он улёгся на старое место и рычал на всех подходивших к нему. На следующий день он уже не попался на уловку, и весь день пролежал у моей кровати. Можно ли было наказывать его за такую верность?
Иногда я ходил с дочками и Джеком гулять в лес за Новую деревню, километра за три от дома. Придя в лес, я устраивался под какой-нибудь ёлкой, складывал там рюкзак, сумки с едой и фляги с водой. Джек с готовностью принимался сторожить вещи. Стоило мне уйти в лес всего минут на пятнадцать-двадцать, он так входил в роль охранника, что когда я возвращался, не подпускал меня к вещам, скалил зубы, бросался мне под ноги, но не кусал. Приходилось какой-нибудь хитростью отвлекать его от вещей, чтобы приготовить завтрак.
Однажды мои дочери увлеклись сбором ягод и ушли в лес слишком далеко. Сколько я ни кричал – они не откликались. Я спустил Джека с поводка, посадил его перед собой и, смотря ему прямо в глаза несколько раз повторил – «Джек, иди – ищи Нину». Он смотрел на меня, но некоторое время не понимал. Наконец, что-то блеснуло у него в глазах, он затряс головой и высоко поднял уши. Я ему громко скомандовал – «Беги – ищи Нину!». Он стремглав бросился в лес. Минут через пятнадцать они оба появились. Джек тащил Нину за подол юбки. Нине было лет двенадцать. Она была расстроена – Джек помешал ей собрать самую крупную малину. Я спросил её: а где Вера? Она не могла ответить. Так увлеклась ягодами, что ничего вокруг не замечала.
Я похвалил Джека и покормил его. Он вертелся и повизгивал от удовольствия. Тогда я посадил его опять перед собой и сказал – «Джек, иди – ищи Веру». Он делал вид, что не понимает и смотрел по сторонам. Мне это надоело, и я пригрозил ему плёткой, но он не отреагировал. Тогда я легонько хлестнул его по спине. Он продолжал вертеться и не хотел принимать задание. Тогда я хлестнул его сильнее и строго потребовал подчинения. Наконец он понял, что от него требуется и побежал в лес. Привёл Веру он не скоро, слишком далеко ушла она в лес. Я горячо благодарил Джека, а Вера плакала. Она испугалась Джека, подумав, что это волк и вообще она его побаивалась. Я слегка побранил Веру за дальнюю отлучку. Она сказала, что очень уж много земляники было, и показала полное ведёрко.
У нас долго жила рыжая кошка Мурка. У неё с Джеком быстро установились нормальные отношения, но дружбы не было. Других кошек Джек преследовал и загонял на деревья.
На второй год Джек твёрдо знал целых двадцать два слова и ещё пять-семь слов, которые временами путал. Имена членов семьи он выучил твёрдо. Если слышал разговор, что мы собираемся куда-нибудь ехать, то сразу же возбуждался. Я ездил с ним в электричках. Несколько раз – в Болшево, с пересадкой в Мытищах. Бывали случаи, что вагон был полон до отказа, но он вёл себя примерно, даже если его толкали ногами. Мы ходили с ним купаться на реку Учу и он с удовольствием бросался в воду за поноской, но когда приносил её, отдавал в руки неохотно.
Он был хорошим сторожем и другом семьи, но однажды случился неприятный инцидент. Жена стирала бельё в кухне. Сложила его в таз и пошла с ним к умывальнику, для полоскания. Джек лежал на боку поперёк коридора. Жена почему-то не разбудила и не подняла его. Решила перешагнуть и случайно наступила ему на переднюю лапу, как раз около морды. Джек моментально и видимо автоматически сомкнул челюсти у неё на голени. Вечером, приехав домой, я нашёл жену с забинтованной ногой. Она человек мужественный и терпеливый. Когда я развязал повязку, то пришёл в расстройство – рана была сантиметров десяти длиной и глубиной аж до белевшей надкостницы. Нечего было и думать обойтись домашним лечением. Утром я повёз её к хирургу. Осмотрев мою жену, хирург вышел из кабинета и спросил меня, чей это укус – волка или собаки? Я ответил, что это овчарка, домашняя, рассказал ему, как всё произошло. Хирург тщательно обработал и зашил рану без наркоза. Когда я выводил жену из кабинета, он сказал мне: молодец она у вас, даже не пикнула. Велел наблюдать за собакой, но уколов не назначил. Рана зажила без нагноения, но рубцы остались на всю жизнь.
Джек очень любил моего тестя Дмитрия Дмитриевича. Когда он ещё только шёл по тротуару мимо наших окон, Джек, уже слыша его шаги, вскакивал, повизгивая, и махал хвостом.
Пьяных Джек ненавидел, и когда под окнами шёл пьяный, то он бросался на двери и громко лаял. Выпившие мужчины иногда приходили к соседям, и тогда бывала целая суматоха. Соседи, случалось, устраивали мне скандалы.
Однажды, мне и жене это надоело, и мы решили отдать Джека. Его взял наш хороший знакомый, живший неподалёку от нас и имевший дачу и сад. Джек стал сторожить сад, но на меня он сильно обиделся и уже через два-три месяца при встрече стал бросаться на меня и злобно лаять. Не нужно было поддаваться на скандалы соседей. Нехорошо получилось…
04.12.1981 г.
Дорогие братья и сестры!
Просим помочь храму Вмч. Димитрия Солунского в Яковлево (Сергиево-Посадский г. о.) в издании книги «И остави нам долги наша». Книга недавно получила одобрение Издательского совета Русской Православной Церкви. Автор – протоиерей Вячеслав Брегеда делится своим многолетним опытом служения в храме-часовне при Московской областной психиатрической больнице № 5 г. Хотьково и другими душеполезными повествованиями. Регулярно публикуется в журнале «Русский дом» и известен православному читателю по ранее вышедшим его книгам. В прошлом году книга протоиерея Вячеслава Брегеды «Духовные светильники Карагандинской земли» стала лауреатом конкурса Издательского совета РПЦ «Просвещение через книгу». Пожертвования можно перечислить на карту Сбербанка России: 4276 1609 1314 5786.
Помогай нам всем Бог!