На дворе стоял влажный, душный август. Тучи каждый вечер сгущались над городом, и ночью грохотал гром. А с утра солнце опять беспощадно жарило планету. Над головой возвышался синий купол безоблачного неба, но по горизонту сиреневой оборкой висели грозовые облака. Ночной дождь – как ковш холодной воды на банную каменку – швыряло на раскаленные дома, и невыносимый пар поднимался от асфальта, не давая вздохнуть полной грудью.
Валя брела из поликлиники, смотря себе под ноги. Вот так. Она теперь не одна и в ответе за крошечное существо, растущее внутри. Не так она все себе представляла. Где радость? Где счастье? Говорят, известие о беременности – апогей в жизни женщины. А в ее случае – досадная обуза. И еще – причина страха. А если ребенок родится больной? Ведь она еще в школе писала реферат на эту тему, сдала его на «отлично» и помнила назубок. В прилагаемой литературе насмотрелась на несчастных уродцев, и эти фото впечатались в память. Что делать?
***
Как хорошо, как красиво у них начиналась семейная жизнь. Все ровненько, по уму, сами себе завидовали. Сыграли замечательную свадьбу, не опозорились ни перед кем. Стол – богатый, мама со свекровью расстарались, оттиснули ресторанных поваров и все сами готовили. По-простому, без ненужных дорогих деликатесов, зато вкусно и сытно! За гостями ухаживали официанты, как в лучших домах...
Оксанка, единственная из подружек, оставшаяся в городе, теперь молодая Володькина жена, весь день бегала за невестой, оправляя ей кольца на пышном платье. Наряд – красивенный! Приталенное, с пышным кринолином, множеством юбок платье замечательно сидело на Вале. Туфельки – изящные, на тонкой-тонкой, высоченной шпильке, кокетливо выглядывали из-под кружевной оборки. На Валиной головке – никакой фаты, высокий пучок, и цветы, вплетенные в волосы. Фотограф вручил после торжества снимки, так два часа любовалась сама собой – так хорошо она получилась, загляденье!
Жалко, что не приехала тетка, сославшись на важные дела. После продажи бабушкиной квартиры у нее совсем испортились отношения с мамой. На вырученные деньги родители купили мебель, технику на кухню и новую видеодвойку. Все подарили Вале. Оставили себе немного, положили в банк, чтобы капали проценты. Все польза!
Валя так любила свой новый дом! Все здесь хорошо, модно и со вкусом отделано! Мягкий диван-книжка, два кресла, стеклянный столик, красивый шкаф, где вмещается абсолютно все! На кухне – кофеварка японская, микроволновая печь, холодильник двухкамерный высотой c Павлика. Новый кухонный гарнитур – да они за всю жизнь бы такого не купили!
Спасибо маме, подсуетилась. Екатерина Сергеевна рот раскрыла, когда увидела новую обстановку. Дядя Ваня, отец Паши, даже не узнал свое бывшее жилье. Восторгов особых не выказывал, правда, но Валя не обиделась. Свекор вообще не склонен был свои эмоции показывать, Павел весь в него.
А еще Валя сразу же после окончания педагогического училища нашла интересную работу по специальности. В детском приюте требовался воспитатель и вожатый на лето. А еще не хватало социального работника и массовика-затейника – все отправились отдыхать. Валя взялась за все сразу. А что? Ей по силам! Летние месяцы она замещала новых коллег, а с осени осталась на ставке воспитателя с графиком сутки через трое. Об этом можно было только мечтать! Дети сложные, трудные, с изломанными судьбами – Валя даже хотела одну девочку удочерить. Правда Марина Владимировна, старший педагог, женщина пожилая, пожившая, ее отговорила:
- Не спеши, Валечка! Ты еще такая молодая девочка! Не успеешь оглянуться – свои детки пойдут. Да и муж твой будет против. Они не любят чужих детей.
Валя ей не возражала, но думку при себе имела. Очень нравилась ей маленькая Катюша, чернявая, глазастая. Реснички длинные, румянец во всю щеку, куколка прямо, совсем не похожа на себя прежнюю. В приют ее привезли худющую, с коркой экземы на кожице, завшивевшую. Нянечка ее три часа отмывала в ванной. И потом Катенька два месяца лечилась в стационаре. Родители ребенка – распоследняя алкашня, так и не пришли ни разу, не проведали дочку. Им не до Кати. А девочка получилась – прелесть! Умненькая, хорошенькая – как не забрать такую!
В общем, можно было считать себя счастливой, если бы не одно «но». Паша. А точнее, его друзья. Не все, конечно. В основном, нормальные парни, женатые, семейные. Не до пьянок, гулянок. Но затесался среди них один такой Сережа Петров, товарищ подозрительный и ненадежный. Смазливый на вид, разговорчивый не в меру и навязчивый. Валя так и не поняла, отчего Петров имел такую власть над душой мужа. Павел слушался его беспрекословно и всегда во всем с ним соглашался. Нравится Сереже Курт Кобейн – и Паше – тоже. Сережа говорит, что все люди – серая, бездумная, способная только жрать и размножаться, масса – и Паша говорит его словами.
Сережа любил приходить к ним в гости. Явится, дрянь такая, в одиннадцать вечера и сидит до утра, умничает. Кухню целый день после него не проветрить – так накурено. Слушают всю ночь непонятную музыку, мешают спать. Валя просит:
- Пожалуйста, прекратите, мне на работу вставать рано.
А гость и ухом не ведет, будто Валя – не хозяйка. И Павел, наслушавшись бредней закадычного дружка, огрызается, распускает хвост и цыкает на жену. Обидно до смерти. Потом Паша просит прощения, а Валя – прощает. До следующего раза, который не заставляет себя ждать. И ладно бы, посиделки эти ночные: криком не кричат, музыку на всю катушку не врубают, можно привыкнуть. Но тут другое!
Часто, очень часто, немного пошуршав на кухне, они вдруг, тихонько захлопнув дверь, уходят из дома. Наутро Павел является опухший, с перегаром и... с запахом женских духов на одежде! Валя сходит с ума, плачет и ничего поделать не может. Как же так: свадьбу сыграли, общий быт, все хорошо, зачем так поступать? За что?
Понятно, что у Петрова к Паше шкурный интерес: в ресторане Паша свой человек, и Сережа там постоянно отирается, мешает работать человеку. У Павла из-за друга начались неприятности на работе. Какие-то мутные делишки устраивает Петров – зачем руководству проблемы? Павлу бы отшвырнуть от себя Сереженьку, плюнуть и растереть – да куда там...
- Серега – друг детства. Я его предать не могу, — с тупым выражением на лице, с упрямством твердит муж каждый раз, когда Валя умоляет его порвать отношения с Петровым
Сколько ссор, сколько слез... Один раз Павел, явившись домой под утро пьяным, поднял на Валю руку. Глаза стеклянные, красные, невидящие – ударил жену по щеке. Да как ударил – брезгливо, как шлюху подзаборную, с приговоркой:
- Бей бабу молотом – будет баба золотом! Закрой свой рот, овца тупорылая!
Выдохнул на нее, криво улыбаясь, чужой! И вдруг – запашок! Приторный, сладковатый... Так пахнут банные веники, когда их сжигают в печи... Марихуана! Ах, господи! Волна гадливости, отвращения подступила к горлу. Мерзость такая, что плохо стало. Валя схватилась за шею – тошнило, бросилась в ванную. Павел разом протрезвел, испугался, забегал вокруг.
- Валечка, прости! Валечка, что с тобой? Может, скорую?
Скорую не вызывали. Обошлось. Но в душе Валиной созрело решение: уходить. Убегать, роняя на ходу тапки, не оглядываясь. Муж – наркоман, гуляка, тряпка. И если ударил раз – значит, ударит еще! Где у нее, дуры, глаза были! Чем она думала вообще? Жалко до смерти уютной квартиры, впереди полная неопределенность: где жить, как? Плевать! Плевать! Плевать!
А тошнота не проходила ни на минуту: ни ночью, ни на следующий день! Догадка обожгла – беременна! Побежала к врачу – так и есть – двенадцать недель. Срок – огромный! Решилась на аборт (второй, господи). Но гинеколог, суровая, сухая, похожая на старую ворону, женщина не сказала, прокаркала:
- Не зачастила ли с абортами, дорогуша? Сердце есть у тебя? Ишь, ты, повадились: под мужика ложиться не стесняются, а детей рожать Пушкин будет? Никаких абортов – срок большой! Мне ваших детей за всю жизнь не отмолить!
Не будешь ведь говорить ей, что отец ребенка – наркоман! И инвалида она рожать не хочет! Промолчала, ушла, понурив голову.
И сразу в одну неделю неприятности полились рекой: будто кто-то раскрыл нараспашку ворота. Или открыл ящик Пандоры. Все – одно к одному!
Вернулась домой, открыла дверь, скинула туфли и поплелась на диван. Пощелкала пультом, не вникая в смысл новостей. Но все-таки, заставила себя прислушаться: уж больно серьезные лица у ведущих на всех каналах. Дефолт, падение, кризис, все пропало... Да что же это такое? Замерла у телевизора, просмотрела одну программу, другую... И поняла... Ее зарплата, зарплата мужа, свернутые в трубочку бумажки в копилке с надписью «На море» превратились... в фантики. В ничто.
Рванула в магазин, наивно понадеявшись на нерасторопность торгашей. Но нерасторопных купцов не бывает. Иначе – никак, не обманешь – не продашь, не подсуетишься – не пролезешь. Вездесущие бабульки сметали с полок последнюю гречку и спички. Курица – в несколько раз дороже. Вчерашняя курица, по старой оптовой цене! Грабеж! И как теперь жить? Как рожать? Чем кормить этого ребенка?
Валю мутило, и она поспешила домой, к холодному душу и крепкому чаю. Чая в их доме пока достаточно. Есть немного сахара. Припасено картошки. Мама осенью собиралась заколоть поросенка – можно сварить тушенку. Только не в трехлитровых банках, а по ноль пять, и растягивать свинину на три приема: потушить картошки, сварить суп, на булку намазать. О фруктах можно и не мечтать. Да и зачем? На участке у свекрови несколько яблонь – можно засушить яблоки, а зимой пить компот. Вот и витамины для ребенка.
Надо бы сбегать к Татьяне, соседке, у нее установили недавно телефон, позвонить маминой соседке, теть Марине. Пускай позовет ее. И она выговорится, выплачется. Может мама подскажет, что делать. Валя, было, рванула к Тане, но вдруг застыла. Нет. Она ничего ей не скажет. Она даже лицо матери представила: капризное, холодное, с нервно подергивающейся жилкой у виска:
- Я говорила! Я знала! Я тебя просила – не спеши. Ну? Довольна? Муж – алкаш и наркоша, а ребенок родится инвалидом! Недоумком! Теперь – что делать? Куда пойдешь?
Валю передернуло. Сама виновата. Сама. И винить тут некого.
Павел вернулся подозрительно рано. Валя удивилась:
- Ты что?
У мужа – посеревшее, виноватое, растерянное лицо. В руках сумка с продуктами, из которой торчал хвостик копченой колбасы, бутылка водки, на этикетке - имя какого-то очередного политического деятеля.
- А меня уволили. Дали расчет сразу – без задержек, — тихо произнес он и тяжело опустился на банкетку в прихожей, — и еще...Серегу сегодня забрали. Прямо из зала. Подозревают в наркоторговле...
Валя истерически засмеялась, и смех перешел в плач.
- Успокойся, Валюша! Ну что ты. Найду я работу, руки–ноги целы, голова на месте, — обнял ее муж.
Валя с силой отбросила его руки и закричала:
- Нет у тебя головы! Нет и не будет! Ты – безголовая, бестолковая, тупая и упрямая тварь!
- Но, полегче! – послышались угрожающие нотки, — все, раскрыла варежку!
- А ты меня стукни! Ну что? Вперед! Ты же сильный, умный! Идеал! Ну, давай! И лучше – не по лицу, а по животу! Чтобы не было проблем!
- К-каких проблем? - насторожился Павел.
- А таких! Беременность двенадцать недель! На аборт – поздно! В стране – кризис. Ты – безработный. Ну? Как разруливать будешь? – Валя перешла с крика на усталый шепот, — папаша...
Павел прошел в кухню. Разгрузил сумку, разложив продукты по полкам холодильника. А потом обнял Валю, сидевшую в это время в уголке прихожей.
- Валька, прекрати! Все будет хорошо, Валюха. Не волнуйся. Тебе волноваться нельзя. Хочешь соляночки?
Валя прерывисто вздохнула:
- Не хочу. Хочу пирога яблочного.
Муж задвигал ящиками, захлопал дверками шкафчиков:
- С яблочным повидлом. Будешь? Сейчас испеку тебе пирог! Пирожище!
- Я на диете.
- К черту диету, ты мать. Тебе нужно хорошо питаться!
Через неделю при содействии энергичной Оксанки, работавшей теперь на бирже труда, Павел устроился на местный хлебозавод грузчиком-экспедитором. Верткая чернявая дамочка-кадровичка убедила его, что с дипломом кулинарного техникума Павел долго в грузчиках не засидится. Путь ему – в мастера. Да-да!
У Вали на работе обрадовались новости: поздравили. Одна только директриса ворчала:
- Беда с этими молодыми девками, не успеют на работу устроиться – сразу в декрет. Вот мы раньше в поле рожали...и ничего...
Директрисе не было и сорока лет...
Теперь Валю коллеги берегли, предложили поменять график, чтобы не работать сутками. И она согласилась. Дома – все хорошо, Петров находился под следствием, и Паша без его пагубного влияния вел себя, как нормальный мужик: был ласковым и предупредительным. Они считали дни до родов и спорили друг с другом из-за имени будущего малыша.
И все равно, на душе у Вали было неспокойно.
Продолжение в следующей публикации>
---
Анна Лебедева