Очерк Надежды Келаревой о сложной судьбе Рида Грачева, писателя, которым восхищались многие.
«Мы все смотрели на него с ревностью и восхищением; и все это из-за рассказа ― «Зуб болит»», — вспоминал о нем Андрей Битов. «Это, безусловно, большой писатель, никто так, как он, не владеет слогом», — восхищался им Виктор Соснора. Иосиф Бродский называл его «лучшим литератором российским нашего времени» и добавлял: «…и временем этим и людьми нашего времени вконец измучен».
Измучен временем послевоенным и практически стерт временем настоящим. Рид Грачев (Вите) — ленинградский прозаик, мыслитель, переводчик (первым перевел «Миф о Сизифе» Камю!) и поэт. Он родился в 1935 году в Ленинграде «в семье революционеров-большевиков» как позже сам написал в автобиографии. Его воспитанием занимались мама и бабушка, отца он не знал. Именно бабушка Рида, в 1921–1924 годах занимавшая пост Наркомздрава, приняла решение убрать одну букву «т» из первоначальной фамилии «Витте», чтобы исключить ассоциации с министром Александра III. Мать Рида, Маули Вите, работала журналисткой. Будучи поклонницей Джона Рида, она назвала сына в честь американского писателя.
В 1941 году, чтобы спасти Рида от голода, было решено отправить его в детский дом в Кировской области, где он прожил восемь лет. Пребывание в детском доме, полное лишений и одиночества, в дальнейшем нашло отражение в цикле «Дети без отцов», куда вошли рассказы «Машина» (начало 60-х годов.), «Одно лето» (начало 60-х годов), «Подозрение» (1959 г.), «Ничей брат» (1962 г.), «Нет голоса» (начало 60-х годов), «Победа» (1967 г.). Полностью цикл был впервые опубликован лишь в 1994 году в сборнике «Ничей брат».
В 1949 году дядя Грачева по линии матери, военный — Тумай Арсеньевич Вите — увез его в Ригу. Именно там юноша впервые попробовал сочинять: но еще не прозу — стихи. Сначала сатирические для школьной газеты «Умывальник», потом — лирические и философские. «И вместе с этими пробами пера во мне пробудилась лютая ненависть к пошлости, ко всему, что деформирует и уродует человеческую личность», — вспоминает Грачев в автобиографии.1Тогда же он занялся самостоятельным изучением французского языка, что в дальнейшем позволило ему делать переводы Камю и Сент-Экзюпери.
В 1953 году Грачев окончил среднюю школу и поступил на отделение журналистики филологического факультета Ленинградского государственного университета. «Маленький, худой, неприметный: голос был мальчишеский, лицо, небольшое и угловатое, тоже. Правда, глаза, узкие, зоркие, были гораздо взрослее лица», — описывает двадцатилетнего Грачева его университетская подруга Валентина Голубовская.2
Студенчество совпало с «оттепелью». Молодые люди почувствовали свободу: они ставили под сомнение идеологию партии, сочиняли манифесты, призывающие бороться с ограничениями в творчестве, бросали вызов обществу эпатажными высказываниями и яркой одеждой. Тогда же Грачев познакомился с Борисом Ивановым (который впоследствии стал одним из ведущих прозаиков ленинградского андеграунда). По словам Иванова, они были «индивидуалами», а «в студенческих аудиториях «индивидуалы» не могли не заметить друг друга».3
Студенты, затронутые бунтарскими настроениями, делились друг с другом редкими книгами, встречались на квартирах, например, у тогда еще начинающего, но уже популярного поэта Глеба Горбовского, который позже написал: «В моей видавшей виды просторной комнате на Васильевском, «тусовались» мои друзья… Олежка Григорьев, Витя Голявкин, Олег Целков, Андрюша Битов, Миша Еремин, Володя Уфлянд, Леня Виноградов, Женя Михнов, Эдик Зеленин, Лева Лифшиц, Вадик Бакинский, Женя Рейн, Дима Бобышев, Володя Британишский, Леня Агеев, Олег Тарутин, Саша Штейнберг, Нина Королева, Лида Гладкая».4
После окончания университета Грачев жил на улице Желябова (Большой Конюшенной) в комнате, которая прежде была кладовкой в доходном доме. «В этом крошечном помещении в мансардном этаже, с окном, выходившим в колодец типичного петербургского двора, стояла тахта, маленький столик, на нем две машинки, одна с латинским шрифтом, другая — с русской клавиатурой. Два стула. Проигрыватель и пластинки, прежде всего, Бах <…> Иногда, приходя на Желябова, я заставала у Рида кого-нибудь из его приятелей. Чаще всего Бориса Иванова, высокого, светловолосого, достаточно молчаливого <…> Однажды, поднявшись по лестнице, я встретила Бориса и Рида на пороге. Они отправлялись в гости к Тамаре Юрьевне Хмельницкой, известному литературоведу, к которой оба (и не только они) относились с большим пиететом и любовью. И взяли меня с собой. Я была им очень благодарна — так хорошо было в ее квартире на первом этаже дома в переулке, выходившем на Загородный проспект <…> в память запало, что среди других звучало имя Александра Кушнера. У него только вышел первый сборник стихов — тоненькая книжечка в бумажном переплете. И Тамара Юрьевна, и Борис, и Рид радовались за Сашу Кушнера, еще не ставшего Александром Семеновичем», — вспоминает Валентина Голубовская.5«В комнатушку на ул. Желябова потянулась молодая литературная братия <…> Впервые я увидел Бродского, когда он прощался с Грачевым, которому принес на отзыв поэму «Шествие»», — пишет Борис Иванов.6
В 1960-м году были напечатаны «Песни на рассвете» — первая публикация Грачева. Рассказ вошел в коллективный сборник «Начало пути», объединивший молодых ленинградских прозаиков, среди которых были Анатолий Найман («Воскресник»), Владимир Губин («В механическом цехе») и другие.
В 1961 году Грачев участвовал в конференциях молодых писателей Северо-Запада. Руководителем была Вера Панова, писатель, лауреат трех Сталинской премии. «Рид Грачев представил два рассказа — «Подозрение» и «Зуб болит»<…> Он был самый молодой из нас — ему было года двадцать три, может, немного больше, но во всяком случае до тридцати ему было еще далеко <…> Рассказы его — два маленьких рассказа, которые мы все прочли, — нам очень понравились, а Веру Федоровну просто поразили. Теперь, когда я их перечитала — через столько лет! — я поняла, в чем дело. В них прозвучала совершенно необычная для того времени нота, может быть, та самая, крепко забытая всеми, кроме литературоведов: оставьте меня, зачем вы меня обижаете? И еще там было глубочайшее одиночество человека среди людей, и щелчки, и обиды, и непонимание»,7— отмечает писательница и переводчик Руфь Зернова.
Зимой 1962-го года Грачев подписал договор на издание своей книги «Где твой дом», которая была издана только в 1967 году. Из-за цензуры количество рассказов было сокращено с двадцати одного до восьми. Грачев тяжело переживал выход сборника, из-за этого у него обострилось наследственное (передавшееся от деда) психическое заболевание.
Начиная со второй половины 60-х годов писатель многократно находился в психиатрических больницах, однако болезнь не отступала. Его друзья делали все возможное, чтобы уберечь от лечения сильнодействующими психотропными средствами. Он практически перестал писать прозу, осмысляя происходящее в цикле эссе, и постепенно изолировался от литературного мира.
«Живым укором ходит Рид, больной, растерзанный, израненный душевно. Он весь дрожит и кричит, что гибнет у нас на глазах, а мы ничего не делаем, чтобы его спасти» — фрагмент из письма Тамары Хмельницкой к Елене Кумпан.8
Понимая, что с ним происходит, Грачев признается в эссе, названном строчкой из стихотворения Осипа Мандельштама «Уязвимая смертью болезнь»: «Вот уже три года я живу под постоянной угрозой смерти. Угроза чисто психологическая, сказал бы невропатолог, знающий природу моего заболевания. <…> К моему великому сожалению, история последних двадцати-тридцати лет проехалась по мне всеми своими колесами и оставила следы».9
Он пишет друзьям: «Я не сплю уже около 600 суток, давая повод лечить меня от бессонницы или же от психических расстройств, вызванных ею. Но, страдая от невыспанности, от усталости, от физического недомогания, я не страдаю морально, не страдаю духовно, не повредился ни в рассудке, ни в чувствах. И не потому, конечно, что я не сплю. Я не сплю оттого, что здравому человеку свойственно в подобной обстановке бодрствовать даже и в ущерб здоровью, а обстановка эта заключается в том, что среда наша с тобой общая — а она не бескультурна, скорее, наоборот, культурна — состоит из бессовестных людей».10
В 1970 году В.Н. Кузьмина, близкая подруга Грачева, официально оформила опекунство над ним. С 1968 по 1990 год он пишет рассказ «Некоторое время», без конца переделывая произведение, но так и не заканчивая его.
Следующая публикация Грачева случилась только в 1976 году в третьем номере ленинградского самиздатского журнала «Часы», это были рассказы «Некоторое время» и «Адамчик». Руководил журналом Борис Иванов. В 1982 году «Адамчика» напечатал парижский эмигрантский журнал «Эхо».
В 1994 году произошла еще одна трагедия. Грачева похитили бандиты с целью заставить переписать на них квартиру. Спустя почти месяц заточения писатель самостоятельно возвратился домой. «Он шел домой несколько дней пешком, не имея ни копейки денег, плохо ориентируясь в городе (много лет не выходил из дома дальше соседнего магазина)» — пишет Борис Рогинский.11После этого Грачеву ампутировали ногу.
В 1994 году благодаря переводчице Элизабет Маркштейн вышла вторая прижизненная книга Грачева «Ничей Брат» с послесловием Якова Гордина, которая первоначально готовилась в Литературном объединении «Советский писатель» в 1991 году. В книге удалось собрать все доступные на тот момент в архиве рассказы и эссе Грачева.
Рид Грачев умер 1-го ноября 2004 года. Его похоронили в Санкт-Петербурге на Большеохтинском кладбище. В 2013 году вышли два, во многом совпадающие тома произведений Рида Грачева, включающие эссе, рассказы и стихи: «Сочинения», подготовленные В. Н. Кузьминой и Б. А. Рогинским, и «Письмо заложнику», составленное Б. И. Ивановым.
Равнодушие, поразительная отстраненность людей друг от друга — ключевые мотивы в творчестве Грачева. Мужчина избивает женщину за то, что она не продала помидоры («Помидоры»), тетя называет своего племянника бесчувственным зверенышем из-за того, что он не заплакал, узнав о смерти матери («Машина»), мальчишка издевается над подругой, потому что боится потерять авторитет среди друзей. Кажется, будто какая-то неведомая болезнь поразила социум. Но удивительно другое. Несмотря на нравственное искажение общества, Грачев практически всегда оставляет надежду на исцеление.
В рассказе «Колокольчики» младший лейтенант Володя по-детски радуется тому, что пуля попала в центр мишени, будто не понимает, что точно так же придется стрелять в живых людей. И он же первым из солдат бежит к полю колокольчиков, чтобы нарвать цветов. Естественная, такая простая красота цветов напоминает ему о прошлой жизни, о девушке, которой он хотел бы подарить букет. Герой духовно прозревает.
В рассказе «Песни на рассвете» пулеметчика Капустина во время учений «убивают»: придя в себя, он начинает видеть «безмолвную работу, совершавшуюся в этом мире. В нем заключалось средоточие ночи, ее нежданная красота, ее бездонный смысл». Юноша замечает светлячка, следует за ним, пытается удержать, как будто все прекрасное, настоящее, не изуродованное бессмысленными войнами, сосредотачивается в насекомом.
И сигналом о нравственном пробуждении становится тревога. Из-за нее не могут спать герои рассказа «Дом стоял на окраине». Ночью, когда время не заполнено работой и разговорами, они остаются наедине с собой, со своими страхами и переживаниями.
Необъяснимый страх чувствует и герой рассказа «Некоторое время»: «Отмечая привычные приметы, я старался хранить невозмутимость и все же не мог отделаться от неопределенной тревоги, то и дело стучавшей в сердце».
В финале рассказа «Зуб болит» солдат, казалось бы, не сочувствующий страдающему попутчику, ощущает «смутное беспокойство: ему кажется, что сбилась портянка в правом сапоге, сбилась и давит на пальцы».
Борис Рогинский, рассуждая о судьбе и творчестве Грачева, в статье «Тревога» отмечает: «В этом чувстве тревоги, выраженном в ощущении сбившейся портянки, чувстве, перешедшем от мальчика, от его боли, к солдату, — величайшая надежда, сколь бы ничтожной она ни казалась. Надежда на то, что человек человеку не бревно, что не все еще в мире людей потеряно. Не только возможны, а даже естественны сострадание и любовь».12
Тревога выбивает героев из привычной колеи, выводит их сознание из нравственной комы. Она служит своеобразным переключателем между зонами дотревожного, то есть автоматического существования, и существования тревожного, где «тревожусь», значит, как минимум, чувствую, а как максимум — думаю, анализирую, пытаюсь понять. Тревога — сигнал о пробуждении души.
Рогинский подводит итог: «Да, конечно, отличная проза, проникновенная публицистика. Страшная, героическая судьба. Но в чем же основа всего этого? Мне кажется, она в чувстве беспокойства — оттого, что в мире, у другого человека, у тебя самого есть неутолимая боль, взывающая к людям».13
Грачев ощущает тревогу, и эта тревога — мгновенная реакция чувствительной души, ее движение, непрерывная связь с миром. В его рассказах заложено огромное желание разбудить — человеческое в человеке, показать, что можно отложить оружие, чтобы последовать за светом, нарвать колокольчиков и вдохнуть лес, чтобы начать сопротивляться жестокости. В одном из поздних писем Грачев писал: «Доверяй только твоей тревоге. Это последний сигнал, получаемый тобой живым».14Значит, остается — прислушиваться к ветру и колебаниям сердца, замечать естественную красоту. И — не засыпать.
1 Грачев Р. Письмо заложнику. СПб.: Звезда, 2013. С. 6
2 Голубовская В. Вверх по лестнице — к Риду Грачеву // Октябрь. 2013. № 6
3 Иванов Б. Рид Грачев. История ленинградской неподцензурной литературы: 1950–1980-е годы. Сборник статей // СПб.: Деан, 2000. С. 49.
4 Горбовский Г. Остывшие следы // Собрание сочинений. Т 1. СПБ., 2003. С. 27.
5 Голубовская В. Вверх по лестнице — к Риду Грачеву.
6 Иванов Б. Рид Грачев. История ленинградской неподцензурной литературы: 1950–1980-е годы. С. 49.
7 Зернова Р. Дачные соседи. Повесть // Нева. 2005. № 10
8 Грачев Р. Письмо заложнику. СПб.: Звезда, 2013. С. 49
9 Шушунова Л. Бок о бок с вечностью. Рид Грачев, Генрих Шеф, Федор Чирсков // Звезда. 2009. № 2
10 Рогинский Б. А. Тревога // Б. А. Рогинский. Рид. Грачев. Сочинения. СПБ.: Звезда. 2013. С. 6
11 Рейн Карасти. Жертвы обстоятельств // Звезда. 1999. № 3
12 Рогинский Б. А. Тревога // Б. А. Рогинский. Рид. Грачев. Сочинения. СПБ.: Звезда. 2013. С. 14
13 Там же. С. 20.
14 Там же. С. 20.
#ридграчев #писатели #ленинградскиеписатели #формаслов