Валя ждала его еще пару месяцев, искала глазами среди прохожих, надеялась, что однажды парень в джинсовой рубашке встретит ее у дверей общежития... Не случилось. Помечтала – и будет. Тем более, проблем и без того хватало. Учеба поглотила все время и мысли: бесконечные переписывания конспектов (Валя физически не успевала фиксировать то, что говорилось на парах), зачеты, подготовка к практике, осваивание программы выпускных классов за короткий срок, уроки, вечерний факультет, изготовление дидактических материалов... Ужас.
Она познакомилась однажды с девчатами – будущими малярами из училища, расположенного недалеко, на Заводской. Вот где лафа. Отсидели три пары и свободны. Хочешь, пряники ешь, хочешь – халву. А у Вали – ни минутки на отдых. Чтобы получить зачет, нужно зубрить весь вечер. Она зубрить терпеть не могла – зачем заучивать непонятую информацию? А понять слова педагогов становилось все трудней. Валя с грустью вспоминала школьных учителей. Вот где были мастера!
Самые отъявленные лентяи, самые лютые троечники, переведенные из других учебных заведений, становились твердыми хорошистами. На уроках было интересно! Педагоги вещали со своего места, словно с театральных подмостков. У слушателей были открыты рты. И это – на уроках геометрии! А история, биология, литература?
Елена Геннадьевна, школьный историк, постоянно прижимала руку к горлу, сказывалось напряжение связок, но не прекращала рассказывать. И как она говорила: словно заводила машину времени. И вот, исторические личности оживали, двигались, казнили и миловали, вершили великие дела или великие подлости! Класс замирал, даже хулиганы на «камчатке». Это был настоящий спектакль!
А здесь... Преподаватель истории нудно, долго и монотонно рассказывала что-то про «Бундестаг» и «Бундесрат». Хотелось спать. Отвращение к истории средних веков в Европе достигло невероятных размеров, будто она перед Валей в чем-то была виновата. Преподаватель химии, отвернувшись к доске, чирикала длинные формулы. Валя их переписывала и зевала. Их школьная «химичка», Зоя Федоровна, никогда не поворачивалась к ребятам спиной. И решение уравнений под ее руководством было увлекательным, полным открытий. Воистину, слава настоящим учителям!
Ну что поделать, детство прошло, и никто с взрослыми девицами цацкаться не будет. Здесь – не цирк. Не нравится – покиньте учебное заведение и идите к малярам. Там вам будет проще. Вале к малярам идти не хотелось – приходилось терпеть.
Хуже всего обстояли дела на музыкальном факультативе, проходившем по вечерам. Именно тогда, когда тянуло в сон, нужно было одеваться и топать в опустевшее училище, где тут и там, в фойе и рекреациях стояли пианино. Целый час Валя разучивала гаммы, тупо стуча по клавишам. Еще одна напасть: нотные ключи, диезы, бемоли... Да, и еще полное отсутствие слуха. Педагог сидел рядом и молчал, скрывая глухое раздражение, пока ученица пыталась негнущимися пальцами сыграть простейшую польку. Это было настоящее мучение. Плюнуть бы да бросить, а как? В конце семестра из-за неуда по музыке начнутся огромные проблемы.
Часто Валя вспоминала своих бабушек. Ни с того ни с сего они, и живая баба Нюра, и покойная бабушка Анна, начали сниться ей по ночам. Бабушка Аня, с аккуратно зачесанными седыми волосами, с накрашенными губами, в пестром костюмчике, с большим чемоданом в руке, стояла на платформе автостанции и ждала автобуса.
- Куда ты? – спрашивала ее Валя.
- Туда. Жду который день, а автобус все не идет, — отвечала Анна.
- Не скучно тебе, не больно?
- Нет. Мне хорошо, не скучно. Одно только тревожит... Паню, соседку свою встретила, как сюда попала. Она в салон заскочила и меня манит, мол, скорее, что стоишь. А я не полезла. А теперь и не знаю, когда моя очередь... Валечка, а зачем ты мое платье порезала?
Валя краснела, силилась что-то сказать в ответ, но вдруг начинался зимний снег (прямо среди летнего дня), и сон обрывался.
Бабушка Нюра сидела на табуретке в своем закутке на кухне. Она молчала и грозила пальцем. Лицо белое-белое, белее платочка на голове. А кухня – мрачная и грязная. Этот сон пугал Валю и заставлял просыпаться среди ночи. Вокруг – тихо и темно, мирно сопели девчонки, а у Вали нехорошо стучало сердце и посасывало под ложечкой. Что-то будет, что-то будет. Но что? Об этом Валя боялась и думать.
Сон про бабу Нюру оказался вещим. В самое предзимье, когда деревья уже готовились к долгому сну, черные, голые, Валю вызвали к завучу прямо с лекции. Куратор сообщила о звонке родителей и отпустила с занятий.
- Ваша мама просила передать, что через час за вами приедут. Собирайтесь, Валентина.
- Да что случилось? – Валя спрашивала по инерции. Она уже догадалась, почему звонили.
Через час к общежитию подкатил рыжий «москвич» дяди Васи, брата отца.
- Бабушка умерла, батя, мама уже в деревне. Сейчас и мы туда поедем.
В первый раз в жизни Валя ехала в деревню и плакала. Мелькали унылые, пустые поля. На них все чаще встречались злобно топорщащиеся зонтики почерневшего борщевика, вестника разрухи и разора в хозяйстве. Машина подпрыгивала на ухабах и уже через несколько минут была заляпана дорожной грязью.
Небо висело низко над землей, то и дело выплескивая на заброшенные нивы галлоны холодной воды. Наконец-то появилась знакомая развилка с покосившимся указателем у дороги. Москвич повернул влево и целый час ревел от натуги, пытаясь пролезть через месиво жидкой грязи вместо крепкой, хорошо накатанной грунтовки.
В деревне было пусто. Свет горел в паре-тройке домов, не больше. Остальные, темные, сырые, нахохленные начинали уже клониться к земле, умирая. Зиял разбитыми окошками опустевший магазин. Никого не было ни на ферме, ни в конюшне. Кто-то подлый оборвал провода со столбов, и теперь улицы не освещались. К широкому полю, окружавшему село, подступал живучий ольшаник. Смотреть на все это было ужасно больно. Ведь совсем недавно все выглядело иначе!
- Бардак в стране! Довели народ до ручки, — цыкал рассерженно дядя Вася, пытаясь объехать глубокие лужи и кочки. Валя молчала, говорить вообще ни о чем не хотелось.
Отец курил на крыльце. Обнялись. Прошли в дом. Чисто вымытые полы, зеркало, накрытое платком. Фотографии в рамочках, на окнах – «Ваньки мокрые» в жестяных банках, обернутых для красоты фольгой. Посреди комнаты – гроб, поставленный на табуреты. В нем – баба Нюра, успокоившаяся, наконец. Не слышно ласковой воркотни, возни на кухне, где она, перебирая ухваты, ставила в печь чугуны с картошкой и щами. Никогда не будет пахнуть в доме хозяйственным мылом для стирки, и уюта здесь не будет больше никогда. Крепкий пятистенок, родовое гнездо семьи, остался без главной составляющей – хозяйки.
Дедушка почему-то стал маленьким и худеньким, за считанные часы съежившись в размерах. Он не выходил из своей горенки, отказываясь общаться с родственниками и сыновьями. Коты, Степка и Васька, последыши давно умершей Маруськи, испуганно жались к нему и не сходили с места. Умерли Тузик с Найдой, вместо них в будке сидел лопоухий Шарик. Он даже не лаял, удивившись донельзя такому количеству гостей.
Женщины в комнате, устроенной за печью, о чем-то тихонько беседовали. Мать кивнула Вале приветливо. Поздоровавшись со всеми, Валя спросила:
- Хоронить завтра?
- Да, мужики с утра могилу выкопали, — ответила Елена, — пошли на кухню, покормлю тебя.
Ночью не спалось. Нет, было совсем не страшно – в доме было очень много народу. Многие расположились на ночлег прямо там, где стоял гроб. Но все равно, сон не шел. В памяти проплывали воспоминания: светлые, радостные. И еще над Валей нависло чувство полной безнадеги: больше ничего ее не связывало с деревней, ушло самое главное в жизни, ангел-хранитель, душа, оберег милого домика, стоявшего у самой опушки леса, поросшей густым ельником. Валя заплакала.
В день похорон небо очистилось. Над землей стояло робкое, умирающее солнце. На погосте было тихо, только непоседливые синицы деловито тенькали среди голых ветвей. В часовеньке зажгли свечи, и отсветы от них играли на причудливо вышитых рушниках.
Гроб опустили в яму, а потом забросали землей. Соорудили аккуратный холмик, водрузили крест и венки. Не было слез, ненужной суеты, ритуал проходил чинно и торжественно. То ли ясный денек, то ли спокойная атмосфера маленького кладбища, то ли свечки, потрескивающие в этот момент в старой часовне, подействовали на настроение – все чувствовали, как тепло обволакивало души и сердца. Все правильно, все так: мертвым лежать, а живым дальше продолжать грешный путь. Выпили по стопке, закусили, помянули. Двинули в обратный путь, распределяясь по автомобилям. Дед остался на свежей могиле.
- Я посижу тут немного, не ждите меня, — сказал он Виталию.
- Бать, да ты что? Два километра пехом?
- Да и что? Я ране больше хаживал. Езжайте, езжайте. Бабам надыть стол накрывать. Мужикам на работу ведь ехать завтра. От, Аннушка моя, не подвела, все продумала, к выходным сподобилась – все гладко штоб прошло, — у Николая Степановича на глазах закипели слезы. Видно было, как не терпелось ему остаться наедине с собой.
Все это поняли и разъехались, по дороге домой обсуждая, как теперь одному деду быть. Как справляться с хозяйством, готовить еду, стирать на себя. Может, Виталька или Васька возьмут к себе старика?
Валя махнула матери рукой: поезжайте. Сама осталась вместе с дедом, не мешая и не докучая ему. Она ходила по кладбищу, разглядывая кресты на аккуратных, обложенных для прочности валунами, холмиках. Кое-где стояли дорогие гранитные плиты или самодельные надгробия из нержавейки, но в основном – вот такие, простенькие, похожие на высокие клумбочки, могилки. Они заросли лесной земляникой, необычно крупной для этого северного края. Вот она – бренность бытия. Со временем могилы зарастут ельником, как многие другие их предшественницы, спрятавшиеся на краю погоста, и ничто не будет больше напоминать о них, в отличие от новых, облаченных в металл, с облезшей краской по бокам.
Валя с детства любила кладбища. Вся история – на глазах. Все можно узнать о жизни человека по виду его последнего пристанища. Она бродила среди могил, вглядывалась в лица на овальных фотографиях, молодые, старые, детские. Читала даты рождения и смерти: многие из покойников видели прошлые и позапрошлые века. Можно было узнать: в мирное время умер человек или во время войны. Очень много было детских захоронений, датированных сорок вторым годом, не выдерживали ребятишки...
Дедушка сидел еще целый час. А потом поднялся и увидел внучку.
- Я тут, дед! Пойдем! – сказала Валя.
Они не спеша зашагали по дороге обратно, к осиротевшему без бабушки дому.
Продолжение в следующей публикации>
---
Анна Лебедева