За Журавлиной балкой ещё дремал рассвет. Валерий Алексеевич посидел за столиком под дубом, поднялся к себе. Хотелось бездумно упасть на постель, уснуть, – сразу и без снов. А в открытое окно ласково задышала предрассветная прохлада с Луганки. Суховей провёл ладонью по разбитой брови и припухшему глазу. Захотелось этой ласковой и свежей речной прохлады. Перебросил через плечо полотенце и спустился к Луганке. Сбросил брюки и рубашку, поплыл к другому берегу. Нырял, как мальчишка, радовался, что такая желанная прохлада и правда врачует, – облегчает дёргающую боль от Димкиных кулаков. Валерий вдруг содрогнулся: ладно, сам он – бугай, в два раза побольше и посильнее этого вечно подвыпившего мента… А если такие тупые кулачищи – на Катины плечики… Задохнулся от бессильной ярости, – что прямо сейчас не видит перед собой наглый прищур Димкиных глаз. Главный инженер Киреев вчера головой покачал:
- Ты это, Валерий Алексеевич… Не перестарался?.. Хорошо, мужики с первой смены подоспели.
Суховей поднял глаза от проектно-сметной документации, сожалеюще кивнул:
- Мало я ему дал. Проверь, Владимир Григорьевич, вот эти расчёты по технико-технологическому обеспечению ремонта крепи… и дальше пойдём.
Валерий снова нырнул. Потом долго отряхивался счастливо фыркал… Случайно взглянул на берег и замер: на прибрежном клевере сидела Катерина… В Катиных серых, вдруг потемневших глазах было столько незнакомой, такой неизбывной грусти, что у Валерия перехватило дыхание. Он вышел на берег, натянул брюки. Сел рядом с Катей. И сидели они на одном берегу, на чуть приметном склоне, густо поросшем клевером и луговой мятой, как пять лет назад. Но Валерию казалось, что Катюша сейчас далеко-далеко от него, – по ту сторону не только светлой и ласковой Луганки, а по ту сторону жизни, где она стала совсем другой, с этой незнакомой грустью в глазах… Где она была замужем… Но от мальчишеской Валеркиной обиды, – что она той далёкой осенью осенью почему-то вышла замуж, как-то не осталось и следа… Вместо обиды – пронзительное до боли понимание:
- Катюша… Катя! Я во всём виноват, да? Я тогда не сказал, что люблю… что влюбился в тебя, как впервые увидел у шахтоуправления… Думал, успеется… Сначала – шахта, первый спуск…
Так по-мальчишески!..
- Валера… – В чуть колыхнувшемся Катюшином дыхании он услышал своё имя.
- А потом невесомость… И я не справился с ней, потому что она была такой счастливой… и мне так хотелось быть в этой невесомости…
- Валера!..
- Я не сказал тебе, что люблю… Не попросил прощения… что не удержался от невесомости. У тебя, наверное, могло быть всё по-другому, если бы я тогда… А из-за меня у тебя всё сложилось вот так.
Валерка коснулся губами Катюшиных волос. Она отстранилась, повела плечиками, – может, от утренней прохлады… Или от того, что была уже другой…
- Я ждала тебя. А потом мне стало страшно… что ты меня бросил.
Валерий обхватил голову руками:
- Я бы всё равно приехал весной… Думал, всё успею.
Катя поднялась:
- Пойду я.
Валерий удержал её руку:
- Катя!
- Замужем я, Валера.
Валерка снова задохнулся:
- Он же…
-Он муж мой.
Суховей смотрел вслед Катерине. Она быстро и легко поднималась с берега, – единственная и самая родная… Та самая Катюша, с которой впервые случилась такая желанная для него, мальчишки, и ещё никогда не испытанная невесомость. Та, – и не та уже…
Дома свекровь окинула Катерину внимательным взглядом. Остановилась на повлажневших от утреннего клевера домашних брючках. Усмехнулась:
- По берегу гуляешь. Спит Димка. Завтрак готовь, – сказал, что в наряд сегодня.
Завтрак так и остыл, – Димка поднялся только к обеду. В одних трусах вошёл на кухню, хмуро глянул на Катерину:
- Налей, – там у бати было…
-Тебе ж в наряд, Дима. Я вот чай заварила, со зверобоем… Попьёшь?
Димка медленно багровел:
- Я сейчас чай твой… – на голову тебе. Забыл, думаешь, как платок свой к Валеркиному глазу прикладывала! Опозорила, – при всех. – Собрал в кулак Катюшины густые волосы, чуть откинул её голову назад. Катя – неожиданно не только для Димки, а и для себя самой – сдержанно убрала его руки.
- Налить борща?
- Я тебе сказал, чего мне налить! Ну?!..
С верхней полки шкафа Катя достала начатую бутылку самогонки, налила в стакан. Димка выпил самогонку в несколько больших глотков:
-Борщ давай. – Нахально ухмылялся, следил за Катей прищуренными глазами: – Как ты его вчера… обхаживала, – с платочком-то своим сопливым… Жалела. А меня… никогда не жалела. Чего замуж за меня пошла… если ему дала… первому!
Катя поставила перед Димкой тарелку с борщом.
- Полюбить тебя хотела. Защиты твоей хотела, – от того, что случилось, когда совсем девчонкой была… Надеялась, что семья у нас с тобой будет. Ребёнка хотела… Ждала… Все годы дни считала… когда забеременею.
Димка налил полный стакан самогонки, выпил. Принялся за борщ.
- Брошу я тебя, Катюха. Знала бы ты, какие девки ждут-не дождутся, когда я разведусь! Брошу тебя, – кому нужна будешь! Думаешь, твой директор шахтоуправления подберёт тебя. Видел я недавно… довелось, – какая женщина с ним рядом. Королева! Надеяться тебе, Катюха, не на что. Ты ж… Только вот борщ, – да и то, пересолила… А мужика ублажить не умеешь… так и не научилась. Ладонями да коленками зажимаешь всё, что у тебя есть, – семь потов сойдёт, пока… прорвёшься. Ты ж не баба, Катюха. Ты – речная рыба. Знаешь… как нормальные бабы радуются, когда я их…
Катюша молча глотала слёзы: той осенью ей и правда хотелось Димкиной защиты, и правда надеялась, что полюбит его… или просто привыкнет, ребёночка родит. Может, так и случилось бы, если б не первая их с Димкой ночь.
Димку осенило:
- Или это ты со мной так? А перед ним… директором своим, аж бегом колени расставляешь!
И снова неожиданно твёрдо Катерина ответила Димке:
- У нас с ним не было ничего. Кроме единственного раза,–так случилось… Тогда мы с ним и повзрослеть ещё не успели. А потом я стала твоей женой.
Димка отодвинул пустую тарелку:
- Вернусь… с наряда, – посмотрю, какая ты мне жена. Рубашку чистую давай. И майку. И брюки погладь.
-Погладила уже.
Димка поднялся, прижал Катерину к стенке. Больно зашарил по груди, внизу живота. Грубо повернул её к себе спиной. Катя выскользнула из его рук, в окно кивнула:
- Отец идёт.
Димка натянул трусы:
- Да ладно… Не в бате дело. Некогда мне. А вернусь, – покажешь, какая ты мне жена.
Димка ушёл. Катя вымыла посуду. В огороде надо было собрать помидоры, что всё ещё доспевали на грядках. Вспоминала по-мальчишески взволнованный, виноватый голос Валерия Алексеевича:
- Я не сказал тебе, что люблю… Не попросил прощения… У тебя, наверное, могло быть всё по-другому, если бы я тогда… А из-за меня у тебя всё сложилось вот так.
Как хотелось сказать ему, что все эти годы она, втайне от себя самой, вспоминала ту ночь после поселковой дискотеки, когда они с Валеркой, студентом-второкурсником, спустились на берег Луганки!.. Как хотелось признаться ему, что всё так и осталось самым неповторимым, – даже в той её девичьей боли, в стыде и обиде… И даже когда муж… Димка, с ней так… Она всё равно не жалела о случившемся у них с Валерием, потому что была это первая… самая чистая, неземная любовь. Сейчас, когда она уже столько лет – замужняя женщина… Валерка говорил ей о невесомости, – так виновато и так счастливо… А ей так легко стало, что она, мужняя жена, до сих пор не знает, как это. Семнадцатилетней девчонке – от страха, от стыда и от боли не до невесомости было. Наверное, у них с Валерием потом это произошло бы, такая невесомость. А легко стало от того, что с Димкой этого не случилось.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5