С отцом Илиодором при его жизни не была знакома. Хотя каждый раз видела его, приезжая в Оптину. Он всегда был такой стремительный. Когда сказали, что он умер, долго не могла поверить, в нем было столько жизни, казалось, что такие люди не могут умирать. Все время видела его, раздающим конфеты, наверное, он ни разу не прошёл мимо ребёнка, не дав ему какую- нибудь сладость. Одно время на его могилку нельзя было носить конфеты и от этого было так грустно, словно забрали какую то важную деталь от его памяти.
Помню, как он проводил крестины. Я как раз стояла в храме, а отец Илиодор закончив крестить ребёнка, куда то как обычно торопился. Отец ребёнка, разбитной парень, уже видимо хорошо выпив, настаивал на том, чтобы отец Илиодор поехал с ними отмечать крестины. Помню, как твёрдо он сказал нет и пронёсся мимо молодого человека, тот не отступал, бежал за ним и продолжал настаивать. Но отец Илиодор сказал, как отрезал.
И вот я стою у его могилки и всматриваюсь в фотографию. Как можно так сфотографировать человека, как-будто он живой смотрит на тебя сейчас? Может, в нем действительно было так много жизни, что даже на фото это видно? Так много цветов там. Уже после его смерти стало понятно, что к нему приезжало много людей.
На улице очень жарко. Толстая свеча не выдерживает и заваливается на бок. Девушка впереди меня с усердием пытается водрузить ее обратно, но свеча гораздо толще, чем узкое горлышко подсвечника. Кое-как удается ее поставить. Мы стоим рядышком дальше, у обоих на глазах слезы. Не от ощущения несчастья, нет. Тут появляется чувство словно ты прикасаешься к чему то очень чистому и светлому. Умиление. Никогда не думала, что я это скажу, но по-другому это не назовешь. Как же близок здесь мир духовный.