Инспектор звонил по телефону и говорил с кем-то инструктивным тоном. Из его монолога было понятно, что на той стороне провода его внимательно слушают. Возможно даже записывают.
Лера стояла рядом с ним и рассматривала мудреную татуировку на его плече: спящий часовой в латах и с копьем, упертым в землю. У часового было счастливое лицо. Должно быть он видел хороший сон.
- Вы любите работы Дорэ? Если хотите, я могу договориться на что-нибудь небольшое.
Инспектор столкнул телефон с прикроватной тумбочки и присел на нее, одновременно присаживая Леру себе на колени. Их животы слились в единую бежево-розовую пастилу. Амадеич смотрел на Леру немигающими глазами. Без очков они оказались вовсе не голубыми, а зеленоватыми, совсем как были у нее самой. Пальцами свободной от объятия руки он проводил по изящному хребту Лериного носа и говорил, что с таким носом она могла бы быть почетной гостьей эксклюзивного места.
Сидеть верхом на инспекторе было удобно и никуда не хотелось спешить.
- Что случилось с учителем физики Грушнитской? Почему ей никто не пишет писем и не шлет напоминаний об уплате членских взносов?
- Откуда ты знаешь про Анну Дмитревну? Прости, но я не могу быть на «вы» с человеком, с которым так близко теперь знакома. Кто-то телегу на нее настрочил в управление?
- На счет этого ничего сказать не могу, но к нам в отдел попала ее рукописная теория о зеркалах-дырах, и шефу она очень глянулась. Так что с ней случилось?
Но ответить на вопрос Лера не смогла. Амадеич что-то сделал внутри нее, и все сразу поменялось. Она услышала миллион свистков, пробивающихся к ее горлу нарастающей волной. Амадеич говорил ей в самое ухо какие-то рифмы про рыбок, плавающих в заброшенном фонтане. Рифмы про рыбок хорошо сочетались со звоном изнутри. Амадеич встал на ноги в ту секунду, когда восторг перполнил ее и извергнулся низким ре первой октавы. Она изогнулась всем телом как похищаемая собиянка из скульптурной группы на флорентийской площади.
Амадеич уложил Леру на кровать, и сам пристроился рядом. Он смотрел на ее порозовевшие щеки и ждал, что она скажет. За полуоткрытыми занавесками на окне качающиеся сосны вернули Леру в Малую Медвежку
- Что это со мной было? Почему мы лежим?
- Не волнуйся, Лерочкин. Ты –среди своих. Со счастливым приземлением.
В старинных описаниях такой метод слияния называли « цунами». Он давал возможность женшине достигнуть вершины наслаждения быстро, как подъем в набегающей гигантской волне. Однако немногие мужчины практикуют его в последнее время.
-Что же их останавливает в последнее время?
- Думаю, что , главным образом, игнорирование достижений прошлого и матушка-лень.
- А как же тебе не лень?
Но Амадеич не ответил на этот вопрос. Он лежал на боку, уперев голову на руку, согнутую в локте и спросил: « Так что же случилось с Грушнитской?»
-Анна Дмитриевна не работает больше в школе. Она тяжело болела всю прошлую весну. С ней случилось ужасное прямо на уроке. Она тогда всполошила всю школу. Как вспомню, так мороз по коже бежит, как если бы это случилось вчера.
- Относительно мороза по коже, почему нам прямо сейчас не перейти в благодатное тепло сауны?
« Он, несомненно, южанин: откуда у человека может быть такой загар в ноябре?
И это цунами...» - подумала Лера, провожая взглядом Амадеича.- « и говорит он мудрено – метод слияния. Не слишком он похож на инспектора средних школ.»
Сауна представляла из себя маленькую канурку с потемневшей от сотен потов деревянной обшивкой, двумя лавками и финской электропечкой в углу. На полу стояла деревянная бадейка для размочки веников.
Амадеич застелил лавки простынями и помог Лере устроиться на одну из них. Сам он пока не садился, а брызгал воду расписной деревянной ложкой на раскаленные камни.
Лера лежала с закрытыми глазами и думала про маскару: поплывет она от такого жара или нет.
- Так что же случилось на том уроке с Грушнитской?
- Они проходили вводную тему в оптику, и Грушнитская показывала ребятам фокусы с зеркалами и увеличительными стеклами. И вдруг она исчезла из помещения. Одна впечатлительная девочка прибежала в истерических слезах в канцелярию с этой вестью. Все, у кого не было уроков, пошли посмотреть, что же там произошло. Когда мы вошли в класс, там стояла гробовая тишина. Грушнитская сидела на полу, как с подвернутой ногой. Мы вызвали скорую помощь, и ее увезли. А на следующий день из больницы позвонили директору школы и сказали, что ее переводят в психиатрическую клинику из-за временной невменяемости.
Амадеич сидел около Леры и промокал уголком простыни побежавшую по ее лицу маскару. Со стороны было непонятно побежала она от пота или от слез.
- Через две недели нам разрешили ее посещать. Меня решили послать первой, потому, что она жила через улицу от нас, и я кормила ее кошку. Анна Дмитриевна меня узнала, но про школу не интересовалась. Она попросила принести ей в следующий раз блокнот и карандашей. Придя домой после посещения ее в больнице, я обнаружила пропажу пудреницы с зеркалом из моей сумки. Никому об этом я не сказала.
Амадеич внимательно слушал Лерин рассказ и понимающе покачивал головой время от времени , а когда она замолчала весело сказал: « С Грушнитской все будет хорошо – мы позаботимся. Переворачивайся на живот – я тебя попарю.»
Через час Лера лежала на гигантском пелинальном столе, Амедич осторожно любодействовал с частями ее тела: он разминал и умащивал каждый квадратный сантиметр ее тела каким-то кремом, пахнущим корицей.
Она, должно быть, спала, потому что когда проснулась и открыла глаза, то услышала речь Амадеича как бы с середины
-...таким образом мы и решили приехать в ваш городок, но ты знаешь, Сладость, что несмотря на всю эту передовую технологию, информация все равно запаздывает, если не сказать больше – теряется. Но с другой стороны, никогда и ничего не потеряно, если знать, где оно может проявиться. Как я говорил раньше, Грушнитская удостоина ш-Нобелевской премии нашим агенством в этом году за открытия в области зеркал. Открытие было сделано, когда она уже не работала в школе, а находилась на так называемом излечении. Открытие было достигнуто исключительно благодаря исчезнувшей из твоей сумочки пудреницы «компакт» с зеркалом и описано на принесенными тобою же бумаге и карандашами. Таким образом ты являешься в значительной мере соавтором научного достижения и в праве получить премию. Я вижу тревогу в твоих глазах: у тебя катастрофически нет времени, потому что после работы нужно зайти в магазин за продуктами и нестись домой – кормить Янку. Не волнуйся, процедура вручения не отнимет нисколько времени, тем более, что ты будешь странствовать забытыми подземными путями в предварительном времяисчислении. Наше агенство находится в живописном месте у подножия погасшего вулкана.
Но сначала мы должны тебя одеть и сфотографировать для декабрьской обложки журнала Форбс.
- Зачем мне на обложку? Ведь ее все увидят.
- Ты сама только что ответила на свой вопрос: тебе и надо на обложку, чтобы все увидели. Именно поэтому все и стремятся на обложку, но только не все это осознают.
После этих слов Амадеич извлек из-под пеленального стола краски и кисти, прищурил свой глаз и спросил: «как ты относишься к пантомиме?»
- Нукак не отношусь. А что, для получения премии нужно пантомимировать?
- Для премии нужно только присутствовать. Я подумал, что ты не слишком многословна, но чувствуешь не меньше записных балтуний, что пантомима как нельзя лучше отразит твою сущность для обложки.
- Зачем ты красишь меня всю в белое, я же только помылась?
- Я не крашу тебя, а одеваю.
В несколько могучих мазков Амадеич загрунтовал все Лерино тело белой краской.
Она теперь стояла полусогнутой, как пловчиха на тумбе готовая к прыжку в воду и двигала глазами, как часы-ходики. Инспектор окинул ее критическим взглядом и проверил на сухость ежика под животом. Затем он взял черную краску и нарисовал тельняшку, переходящую в полосатые колготки и шерты на подтяжках. Соски превратились в два набухших бутона невиданных цветов. В руках Амадеича откуда-то появилась угрожающих размеров камера. Заиграла музыка как для съемок моделей, и в Лерину голову задул теплый ветер для устойства натуральной прически. Ее волосы прихотливо уложились диковинной прической похожей на северную юрту.
Подземное странствование произошло слишком быстро. Они сидели с Амедеичем, вявшись за руки, в какой-то трясущейся тесноте пару минут, и вдруг неожиданно стало тепло и радостно. Нужно было щуриться, потому солнце было ярким, и морская вода отражала его ей прямо в глаза тысячами зайчиков.
Из громкоговорителя на телеграфном столбу певица Долина исполняла песню « В неапольском порту с пробоиной в борту».
- Так значит я в Неаполе?
Амадеич покачал утвердительно головой и указал рукой на только что прибывший в порт паром. На его палубе толпились люди готовые к высадке. Среди прочих Лера отметила интересную парочку: мужчину со смеющимся лицом и рядом с ним высокую девушку с лицом недовольным. Они медленно двигались в очереди и манипулировали каким-то небывалых размером пеналом. В движении девушкиных губ Лера распознала международные площадные ругательства и подумала себе ... как ни к месту при такой погоде.
-Ты их знаешь? Это же профессор Шандор и Дидка Кандитко возвращаются из гастроля живыми и здоровыми, но, видно, опять что-те не поделили. Наверняка, это не деньги. Если ты хочешь, я могу тебя им представить?
Лера проснулась в Малой Медвежке. В комнате никого не было. На пелинальном столе лежала старомодная шляная коробка перетянутая муаровой лентой с надписью «ш-Нобелевская премия». Лера вошла в туалет и увидела свое отражение. Нельзя было и подумать, что она голая, так ловко был нанесен на ее тело костюм пантомима.
Какое-то иное чувство посетило ее. Как будто что-то значительное в ней переменилось. В поисках этого нового она открыла рот и сразу увидела, что теперь не будет ограничений улыбкам и смеху в ее жизни: ее зубки были ровными как кукурузные зернышки.
Машина завелась с полуоборота. На пассажирском сидении стояла сумка с продуктами из магазина. Вкусно пахло курой-гриль.
Автор - писатель Илья Либман
#из жизни в Питере