На пороге стоял высокий грязный мужчина. От него неприятно пахло.
Павел смотрел на него в упор, не узнавал.
Ида за спиной у Павла прошептала:
— Это же Яков…
— Бра-а-ат, — Яков раскинул в стороны руки, приглашая Павла в объятия.
"Лютый февраль" 35 / 34 / 1
Скупо, по-мужски, обнялись друзья.
Ида засуетилась, стала накрывать на стол.
Яков стянул с себя грязную одежду. Затопили печь, согрели воду.
— Живы, значит… — произнёс Яков. — Рад видеть, рад…
Павел обратил внимание на руки Якова. Раньше кожа на них была белая, гладкая. А теперь в шрамах, ссадинах, морщинистая.
— Где ты был, Яша? — поинтересовался Павел.
Яков только мычал в ответ. Накинулся на еду, был очень голоден.
— Ну вот, — шутливо ругал Павел Иду, — а ты открывать боялась. Это же Яшка.
— А ты его вообще не узнал! — восклицала Ида.
— Да ладно вам! — Яков наелся, погладил свой живот. — Ругаться из-за чего надумали? Расскажите лучше, как вам тут живётся, как здравствуется?
Павел рассказал, как жили, как Оля искала Якова, а сама чуть не пострадала.
— Эх, брат… Поругались мы тогда с тобой. Я вернулся домой. А меня там уже ждут. При детях задержали. Где они, я не знаю до сих пор. И найти не могу. В бегах я…
— Как это в бегах? — спросил Павел встревоженно.
— Как? Да вот так! Не мог я там, Пашка! Душу всю вывернули. Ну насколько я мужик крепкий, и то не выдержал. Помогли мне, документы чужие дали. Я теперь Мишка Озеров. Михаил Иваныч Озеров. Сын крестьянина Ивана Озерова. Вот так-то.
Искать будут. Поэтому ночью к вам и пришёл. Тут меня кроме вас никто не знает. Как тут у вас с доносами? По ночам в окна заглядывают?
Павел пожал плечами.
— Спокойно вроде, не жалуемся. Тут немцы, сербы. Как-то все особняками держатся, но в случае чего и помощь можно получить.
— Я не задержусь, брат! Ты мне детей поможешь найти? Я сам туда не сунусь.
— Да ты уже на Якова и не смахиваешь, — уверил друга Павел. — Если бы не Ида, я б тебя и не узнал.
Помолчали.
Утро наступило незаметно.
Светало рано. Яков уснул, положив руки на стол.
Солнце стояло уже высоко, когда во дворе послышалось:
— Эй, хозяева! Хозяева!
Павел выглянул в окно. У калитки стояло шесть человек: две соседки, две сербки с другого конца деревни, два солдата.
Павел быстро растормошил Якова, велел ему спуститься в погреб, туда же забросил вонючую одежду. Ругал себя, что не сжёг её ночью.
Вышел во двор.
Один солдат протянул руку и произнёс:
— Алексей Митрофанович, представитель комитета государственной безопасности. Подскажите, заметили что-то подозрительное? Кто-то незнакомый может приходил? Вот Галина Михайловна слышала ночью адский стук. Я так и записал. К вам приходили?
— Никого у нас не было! — спокойно произнёс Павел. — Стук слышал, гостей не принимал.
— Ага! — взвизгнула одна из соседок. — Не принимал он! А печь топить на кой ночью в жару такую?
— Молоко кипятили. Корова больше дала, чем требуется.
— Вот, я говорила тебе, — пробормотала Галина Михайловна второй соседке, — ты им тёлку зачем продала? Твоя теперь с кружку даёт, а этим вон девать некуда!
Павел держал себя в руках как мог.
Оглянулся, тяжело вздохнул. Дым из печной трубы предательски тоненькой струйкой уходил в небо. И не врал ведь про молоко. И впрямь корова стала радовать. Доить корову приходила Ольга. Ида не могла ни капли с неё выжать.
Пока разговаривали с одним солдатом, второй прошёл во двор. Рассматривал следы, принюхивался. Постучался в дом. Павел метнулся к дому встревоженно.
— Точно что-то скрывает! — крикнула Галина Михайловна. — Вон как пустился!
— Да что он скрывает? Жена у него аки заяц трусливая. Не дай бог опять убежит!
Ида приоткрыла дверь, посмотрела испуганно на солдата, потом на Павла.
— Внутрь пустите! — скомандовал тот, кто опрашивал Павла. — Запишем показания, не на улице же стоять.
Сербки молчали.
Галина Михайловна и вторая соседка остались за двором. Ругались по поводу коровы.
— Надо было мне её продавать! Я бы с тобой делилась. А эти? Ночами печь топят, кипятят! Да чтоб они захлебнулись своим молоком!
Павла стал охватывать страх.
Сербки стояли в дверях. Тот, который опрашивал, присел за стол, разложил бумаги.
Стал писать.
Второй заглядывал под стол, принюхивался, прошёлся по комнатам.
— Ссаками у вас воняет, — недовольно пробормотал он. — Дитё что ли?
— Дитё, дитё, — кивала головой Ида. — Намучились с ним.
Солдат засмеялся громко:
— Научится! Мне мамка говорила, что я до свадьбы ссал!
Тот, который писал, взглянул на своего напарника и покрутил у виска.
Второй смутился, подошёл к сербкам, стал ждать, пока первый допишет.
— Вот, ознакомьтесь!
Павел дрожащими руками взял лист, стал читать бегло, бормоча себе под нос:
— Гражданин… утверждает… стук… понятые... соседи…
Павел расписался, сербки тоже.
— Что-то заподозрите, — сказал тот, кто опрашивал, — сразу к нам. Беглых нынче много. С оружием могут быть. Опасно.
Павел кивнул, попрощался и закрыл дверь.
Через полчаса открыл крышку погреба, Яков вылез оттуда с улыбкой, но Павел набросился на него:
— Ты на кой чёрт стучал? Не мог потише? Посадят меня за твой побег!
— Ты чего, брат! — возмутился Яков. — Не посадили же, всё хорошо.
— Хорошо, хорошо, — передразнил его Павел. — Это тебе хорошо. Жить тебе теперь в подвале.
— Лучше в подвале, — согласился Яков. — Тюрьму тебе не желаю, не выдержишь…
Потом мужчины уединились, Ида ушла на работу. Гриша вот уже два дня ночевал у Оли, она его сразу с собой в сад забирала.
Ида радовалась, что Гриши не было дома. Он мог наболтать в саду лишнего, да и не только в саду. Всем соседям рассказывал, что в доме происходит. Никак не могли его приучить держать язык за зубами. А как теперь поступить, Ида не знала. Сына домой точно нельзя было вести.
Зашла в сад, поздоровалась.
Оля заметила тревогу Иды.
— Мамуль, что произошло? — обнимая её, спросила Ольга.
— Ой, не спрашивай. Гришу у себя оставь пока. И к нам не ходи.
— Чего это не ходить? — поинтересовалась Ольга.
— Да отец приболел, — соврала Ида, — как бы не заразно было.
А Гриша в этот момент всё слушал и уже побежал докладывать нянечке:
— Баб Поль, батька захворал у нас!
— Тьфу на тебя, — выругалась Ольга. — Язык как помело!
А потом подошла к Иде и прошептала:
— Что случилось? Говори давай, а то приду!
Ида со слезами на глазах прошептала:
— Яша вернулся. Беглый он. К нам приходили. Эти две сороки тут как тут. Страшно мне, Олюшка!
— Не бойся, — пообещала Оля, успокаивая Иду, — не приду. За Гришу не беспокойся. Справимся.
Павел опять растопил печь, сжёг вещи Якова.
Решили так: ночью Яков уйдет из деревни. Утром придёт к правлению, покажет документы, на работу попросится. А дальше видно будет.
Всё получилось. Взяли Якова сторожем в зернохранилище.
Павел как бы невзначай с ним познакомился, завязали дружбу. Очень сложно было называть его Михаилом. Иногда имя прежнее проскакивало, и Павел краснел.
Яков стал частым гостем в доме Павла.
Тема о детях была очень болезненная. Павел в городе не мог напрямую интересоваться именно детьми Якова. В детский дом пришёл якобы для того, чтобы усыновить кого-то, да разузнать попутно.
Как только заведующая показала Павлу детей, он сразу обратил внимание на маленькую девочку, сидящую на детском стульчике в углу комнаты. И как-то резануло внутри, аж за сердце схватился. Вспомнил маленькую Олю. Заигрался с девочкой. Она смотрела на него своими большими глазами. Павел даже заметил слезинку на её щёчке, когда уходил.
— На улице нашли. Зимой. Полгода у нас живёт. Дикая, кусается. Меня три раза укусила. Не ест ничего.
Приехал домой, стал упрашивать Иду удочерить малышку.
Яков интересовался:
— Ну что, узнал о моих?
— Не узнал… Там сейчас дети все до трёх лет. Остальных увезли в другие детские дома.
Через три месяца девочку удочерили. Назвали Марией. Ида противилась этому, знала о страсти Павла к женщине с таким именем. Но сдалась. Девочке было два года. В первую же ночь она устроила истерику.
Павел носил её всю ночь на руках. Потом девочка покусала Гришу настолько сильно, что пришлось обращаться в новенький санитарный пункт.
Жители обращались туда редко. Привыкли своими силами да травами лечиться. А тут Мария так постаралась, что с руки Гриши свисал кусок кожи.
В фельдшерском пункте смешная рыжеволосая девушка смело наложила несколько швов. Гриша даже не заплакал. Фельдшер всё смотрела на Павла, он отворачивался, краснел.
Когда уже рука была забинтована, девушка произнесла:
— Что же вы, Павел Андреевич, золотишко обещанное не привезли? Может быть сейчас расплатитесь?
Продолжение тут