Илья Карамышев начал публиковаться совсем недавно, но уже сейчас ясно, что перед нами чрезвычайно талантливый автор с собственным виденьем и творческим методом. Даже рассказывая историю вполне бытовую, он умеет очаровать читателя, погрузить его в состояние тревожного переживания зыбкого, почти неуловимого чувства. Кроме того, это писатель смелый и в хорошем смысле «наглый» — умеющий сочетать разные стилистические пласты, неожиданно переключаясь с одного на другой, но сохраняя интонационное единство целостного текста.
I. Доброе утро
— Доброе утро! — сказала Алёна, увидев, как я выхожу из комнаты. Солнце приветливо заглядывало в окна и словно облизывало лакированные крышки деревянных столов в коридоре. Обрадованный Алёниным приветствием и воодушевлённый её примером, я пошёл умываться.
В корпус наша команда заселилась только в пятом часу утра. Дорога из Ярославля в Рязань получилась долгой. Водитель запретил нам выпивать в салоне, ставить вещи в проход и громко беседовать. Все претензии и недоумения он с колеблющимся хладнокровием переадресовывал труженикам законотворческого и правоохранительного ремёсел. В итоге сговорились на том, что за пятнышко в салоне заплатим рубль, а колонку и коробки в случае остановки возьмём на руки. Вопрос интенсивности санитарных остановок поднимался и решался по мере заполнения соответствующих накопителей горячительными напитками. Здесь водителю уже не оставалось ничего, кроме как негодовать, ворчать, но всё же останавливаться каждые полчаса.
Прямо за водителем сидели мы с Алёной. От неё я узнал, что фестиваль юбилейный и двадцатый, а слова, составляющие его название, неслучайны: «Рязанский» указывает на место проведения, а «Валенок» — социально одобряемый там элемент костюма. Судей называют боярами, соревнования — потехами, девушек — девками, капитанов — воеводами, а команды — дружинами. Название нашей команды незамысловато и предельно содержательно: «Ярославская Дружина».
Завершив ликбез, Алёна отошла ко сну. Я незамедлительно последовал её примеру. Мы спорадически просыпались, меняли способы восседания и возлежания в автобусных креслах и снова засыпали. Наконец, «Ярославская Дружина» добралась до жилых корпусов. Проведя организационный сбор и договорившись о времени подъёма, все разбрелись по комнатам в поисках утраченного сна.
Умывшись холодной водой, я вернулся к Алёне, уже вовсю хозяйничавшей на импровизированной кухне. Столы в коридоре были составлены и накрыты скатертью. В красной пластиковой плошке смиренно дожидалась своей участи мелко нарезанная ветчина. Алёна лёгкими и уверенными движениями разворачивала и расстилала рулон лаваша. В таком виде он напоминал кусок пергамента, с которого несколько небрежно соскребли текст древней рукописи.
Размашистыми движениями Алёна щедро наносила на лаваш слой плавленого сыра. Под лучами утреннего солнца палитра его оттенков была представлена в диапазоне от цвета банановой мякоти до цвета банановой кожуры. Обильно сдобренный кусочками ветчины лаваш представлял собой своего рода палимпсест. Пока я пытался расшифровать таинственное послание, Алёна скрутила его в рулет и порционно упорядочила.
Из комнаты появились Женя и Серёга Матросов. Серёгу все называли просто Матросом, а Женю почему-то Страусом. То ли внешнее сходство с птицей, то ли какая-то неведомая легенда. Страус решал у нас жилищный вопрос. За минимум денег хотелось получить максимум мест. Я предложил, чтобы каждый взял по ноль семь места, а там посмотрим. Страус ответил, что по ноль семь мы и так берём. Свои он убрал ещё в дороге и продолжал оставаться несколько подшофе, вальяжно пританцовывая и разворачивая плечи, как на разминке. В этот момент меня посетила радость первооткрывателя: движения Страуса точно ложились на мелодию из вальса Штрауса. Что-то о прекрасном и голубом Дунае.
Мы снова остались с Алёной вдвоём, и я вызвался заварить кофе. Чайник с кипятком остывал на подоконнике. Подготовив все необходимые ингредиенты, я ожидал, когда вода снова закипит. Две одноразовые кофейные чашки напоминали копытца. Мне хотелось пририсовать к ним бычка. Того самого, который идёт-качается и, окинув взглядом неизбежно грядущие перемены, вздыхает на ходу. Залив кофейный порошок кипятком и подкрасив полученную смесь молоком, я пошёл угощать Алёну. А-лё-на. Её имя всегда звучит ласково. Сначала удивление, затем кончик языка касается нёба и, наконец, опускается, чтобы толкнуться о зубы.
— Не пожалел, что поехал с нами? — спросил вернувшийся Штраус и, не дождавшись ответа, напомнил, что через сорок минут начинается игротека, где мне с Алёной предстоит играть в фантики.
На предложение потренироваться напарница ответила, что перейдёт в моё распоряжение, как только сделает овощную нарезку, и попросила принести из её комнаты огурцы с помидорами. Снабдив Алёну овощами, я принялся выстригать фантики, остановив свой выбор на материале коробки из-под помидоров, которые всегда казались мне более героическими, чем огурцы. В их имени слышались отголоски Великой французской революции. Что-то термидорианское.
К моменту, когда я подготовил необходимый инвентарь, Алёна уже активно манипулировала овощами. Каждый экспонат она брала и захватывала рукой как-то по-особенному, а затем бросала на него взгляд, словно говоря: «Так, теперь твой черёд». Без капли сочувствия, чётко выверенными и отработанными до автоматизма движениями Алёна ставила очередного синьора на разделочную доску и приступала к гильотинированию.
К этому времени возле столов постепенно собрались члены команды. Все пришли со своим: одни с желанием удовлетворить потребности желудка, другие ориентировались, скорее, на удовлетворение прихотей языка.
Последним из своей комнаты выполз Кирилл. Он шёл по коридору, раскачиваясь и активно наминая мясистой шеей накинутое на плечи полотенце. Кирилл производил впечатление жизнерадостного, полного сил и энергии человека с рефлекторно возникающим желанием петь.
Перекусив, мы с Алёной уединились в её комнате и приступили к запланированной с вечера тренировке. Правила игры оказались максимально простыми. Кладёшь фантик на ту часть ладони, где пальцы ещё что-то связывает, ударяешь снизу по краю крышки стола той частью ладони, где пальцы уже живут самостоятельной жизнью, и наблюдаешь результаты броска.
II. За борщом
— А я никогда ещё так долго не смотрела на небо, — ответила Алёна, повязывая шарф поверх капюшона.
По узкой, скользкой тропинке мы всей командой направились в столовую. Алёна шла, чуть наклонив голову. Из-под капюшона виднелись только чёрные линии бровей, глаза и кончик носа. Нижняя часть лица была укутана в синий шарф. Голова опущена, но не от усталости. Алёна словно готовилась к чему-то и время от времени выныривала из своей задумчивости, чтобы оглянуться.
Поскользнувшись, Алёна подхватила меня под руку. Спросила, не возражаю ли я. Я не возражал. Она сказала, что у неё есть такая привычка: во время разговора невольно касаться человека, дёргать за лацкан пальто или поправлять пуговицу на кармане его куртки. Как бы между делом и незаметно для самой себя. Алёна обнаружила это, когда с ней самой кто-то проделал то же самое и в ответ на её недоумение обратил внимание на взаимность жеста.
Мы продолжали идти под руку, то и дело поскальзываясь.
— Ты меня держишь или я тебя? — засмеялась Алёна, когда у меня в очередной раз поехала нога.
Придя в столовую, мы уселись в ожидании, когда принесут кастрюлю с супом, испытывая приятные ощущения физической усталости и лёгкого голода. На круглом столе овальной формы по-олимпийски выстроились тарелки с выглядывающим из-под подливы и ломтиков маринованных огурцов пюре. Возле них стояли металлический чайник с пятью гранёными стаканами и большое блюдо с тонко нарезанным хлебом. Ближе к другому краю стола, рядом со стопкой тарелок для супа, торжественно возвышался сложенный втрое альбомный лист с надписью «Ярославская Дружина».
— Чего не едим? Меня ждём? — весело и как бы себе на уме спросил Лёня, занимая последнее пустовавшее место за нашим столом.
Стоило ему усесться, как не только центр тяжести, но и центр внимания переместились на его сторону. Будучи от природы крупным, Лёня отчего-то казался ещё более внушительным и напоминал былинного богатыря, довольно угрюмого. Он задумчиво смотрел в окно, барабаня кончиками тяжёлых пальцев по крышке стола и напевая низким, немного гнусавым голосом неизвестную мне мелодию.
Наконец, принесли кастрюлю с борщом. Алёна принялась разливать его по тарелкам, а Матрос — быстро и как-то по-хозяйски передавать готовые порции дальше. Наполнив последнюю тарелку почти до краёв, Алёна внимательно, словно пересчитывая, посмотрела на нас и спросила, нужна ли кому-то добавка. Не дождавшись ответа, она вылила остатки Лёне, который всё это время очень сосредоточенно наблюдал за движением половника.
— Нам с братом в детстве, — начал без предисловия Лёня, — вот точно так же бабушка суп разливала в деревне. Мы там носились целый день…
Всё у Лёни, кроме лица и открытых кистей рук, словно замазано углём. Наглухо чёрные одежда и обувь и кажущиеся при таком освещении иссиня-чёрными густые волосы до плеч. Светлым у Лёни был только взгляд. По-детски озорной, он как-то особенно контрастировал с Лёниной абсолютной взрослостью. Моей фантазии не хватало на то, чтобы увидеть ни ребёнка, из которого вырос этот человек, ни старика, в которого он когда—то должен обратиться. Лёня производил впечатление человека, совершенно чуждого возрасту.
— А не было потому что ни Интернета, ни компьютеров, — добавил он внушительно, — вот и бегали по подъездам да по гаражам.
Матрос первым доел суп и принялся за пюре. Алёна без слов, одним выражением лица, подсказывала Лёне, что и ему пора уже переходить от слов к делу. Кивнув в ответ, он по-хозяйски закинул в себя остатки борща, закусил хлебом и с чувством выполненного долга продолжил рассказывать, какие в его время были развлечения:
— Двенадцатилетние пацаны ловили нас, восьмилетних, разжимали руками балясины. Или не балясины, а как их? Эти штуки металлические в перилах. И шеи нам зажимали. А мы самостоятельно освободиться не могли. Сил не хватало эти балясины разогнуть. Если рядом двоих зажмут, то помогали друг другу. А если далеко, то на ступеньках сидели, морозились. Ждали, пока кто-нибудь вытащит. Такие вот дела. Это сейчас все в смартфонах сидят. Хорошо ещё, что у нас слёты есть.
Я был сосредоточен на высвобождении огуречного ломтика от мясной подливы и не сразу сообразил, что Лёня замолчал в мою сторону. Да и все его последние реплики и вопросы были адресованы мне. Не успел я отрефлексировать это, как Лёня перешёл к конкретным предложениям:
— А что? Напиши исследование про слёты. Тут, считай, собираются люди разных возрастов, профессий, доходов. Соревнуются, выпивают, общаются. Уникальная такая среда. И про это мало кто знает. Я не напишу. Представляю мысленно, но…
— Что вы с Алёной? — прервал я. Алёна улыбнулась глазами. Лёня продолжил:
— Серьёзно. Это ведь мало увидеть. Нужно суметь ещё выразить словами, грамотно, чтобы люди прочитали. Напиши диссертацию про слёты. Тебе за это ещё докторскую дадут.
Я внимательно кивнул, и мы обменялись демонстрирующими взаимопонимание и общность интересов репликами.
Исследовать слёт. Или миф о слёте? Скажут: врёт, как очевидец. А кто может оценить? Такие же не трезвеющие в течение всего слёта очевидцы, как я? Здесь богатейший материал для полевых исследований. Собрать его, где-то аппроксимировать, потом отрефлексировать, зафиксировать милые, забавные случаи.
Рассмотреть, как содержание мира слёта становится содержанием других миров, изучить кажущиеся непроблематичными связи и структурные отношения и сделать шаг в направлении суверенизации слётского мира. Будучи структурно подобным другим мирам, он замкнут и герметичен, обладает собственными законами и правилами игры со своим течением времени. Его структуры нередуцируемы к внешним объяснительным моделям. Здесь совершенно особые практики повседневности и своё собственное пространство сакрального.
Создать полноценный эмпирико—теоретический проект, подобрать язык, который будет улавливать важные для исследования различия. Это позволит произвести некоторую достаточно адекватную объяснительную модель.
Я поставил на стол пустой стакан. Алёна тоже допила свой чай и уже давно находилась на низком старте. Парни бурно обсуждали участие Австралии во Второй мировой войне. Кажется, Матрос говорил, что австралийские солдаты принимали участие в военных действиях, а Лёня доказывал, что на территории Австралии военных действий не велось.
— А тебе неинтересно поспорить об истории? — спросила Алёна, когда мы вышли на улицу. Не дождавшись ответа, она продолжила:
— А ты встречал девушек, с которыми тебе интересно общаться?
— Доводилось.
— Часто? — Алёна улыбнулась. Её взгляд не терял вопросительной интонации, а подбородок в продолжение всей беседы оставался чуть задранным. Она уже не пряталась в капюшон, как раньше, когда мы шли на обед с игротеки.
Матрос предложил тогда, пока все в сборе и есть время, сфотографироваться для конкурса. Идея была в том, чтобы выложить телами «СЛЁТ». Нам с Алёной доверили «Ё». Нижняя горизонтальная линия и половина вертикальной достались ей, а мне — верхняя горизонтальная и вторая половина вертикальной. Уперевшись головами в плечи друг другу, мы выстроили среднюю горизонталь в четыре руки. Точки над «Е» были поставлены нашими шарфиками с символикой фестиваля.
Когда фотоэпопея завершилась и нам разрешили подняться, я сказал Алёне, что впервые так отчётливо чувствовал своим виском пульс другого человека.
— А я никогда ещё так долго не смотрела на небо, — ответила Алёна, повязывая шарф поверх надетого капюшона.
Продолжение следует...
#современнаяпроза #современныеписатели #литература #формаслов