У деда с бабкой слишком большая квартира. Хотим к ним на постой. Примут ли? Ч. 1
В назначенный день пошли Зина с Петей с визитом к родственникам. Петр “Дунькину радость” в кульке тащит, Зина - небольшую авоську с вещами первой необходимости. И пальто клетчатое с цигейковым воротом на плечиках у ней еще небрежно накинуто - хоть и на улице бабье лето никак не уймется. Взмокла Зина под пальтишком, но сопит и терпит.
- Манто на крючок первым делом определю, - так Зина приговаривает все, - будто бы оно тут всю жизнь болталось. Пусть-ка привыкают старые к новым жильцам. Тут ведь главное - приручение аккуратное провести. Осторожно, значится, в квартирку проникаем и беседуем о самочувствиях. Далее чаю проследуем выпить. А там уж и трамвай последний отчалит. Мы и заночуем под предлогом. Вы, Петя, сразу обзовитесь моим законным супругом. Так прямо меня и кличьте постоянно: “жена, жена!”. Оттого это, что дедка с бабкой блуду идеологией не понимают. Деготь из комоду достанут - меня им обольют. И перьями поверх сыпанут. Плавали - знаем. А ежели свидетельство о браке начнут требовать - делайте глупый вид. Будто вы не понимаете человеческой речи.
- Это нам сущие пустяки, - Петя обещает, - но смущает меня один небольшой момент. Фамилие-то у вас девичье в паспорте указано. А вдруг дотумкают?
- Вы, Петя, хоть и любимый мой человек, - Зина отвечает, - и жить без вас я отказываюсь решительно - но порой уж такие глупости несете. Сами-ка поразмышляйте: какой нынче век на дворе? Женщины наши освободились от рабства кухонного и фамилие свое личное при брачной процедуре запросто оставляют. И мы таковские. А задача проста - в жилплощадь эту зубами буквально впиться. Будто мы с вами - цепной пес Дозор, а площадь - штанина жулика, который у Дозора из-под носа добро хозяйское вынести намерение имеет. Понимаете?
- Понимаем, - Петя головой машет, - Дозором вгрызаемся в метры эти. И ни пяди площади не отдаем.
Бабка Муся дверь открыла не сразу. Часа два под дверью влюбленные толклись. Скреблись, звонили, шипели в скважину замочную приветственные слова. А потом открыла вдруг бабка. И неожиданно гостям обрадовалась. Зину в лоб целует, а Пете лапку свою сует для лобызаний. И дед Митя вышел - кряхтит будто радостно. Но там и не разберешь сильно.
Дочь привела жениха. А он - Квазимодо. Как пережить такое?
Сразу, конечно, на стулья все рядком уселись. Бабка Муся лицо горестное сделала и беседовать начала.
- Эге, значит, - шамкает бабка, - здоровьечко мое нынче безвозвратно пошатнулось. Встану спозаранку - и не соображу уж зачем. На завод давно не надобно, ребяты малые ложками на скамье не стучат. Лежи себе колодой - а нет: глазья уже блюдцами. И сразу мысли про прошлое в голове моей вертятся. Будто калейдоскоп какой. Вот я в церковно-приходской школе девочкой на ноге одной верчусь. А вот уже в колхозе тружусь. И так мне там жить не хочется, в колхозе-то. А потом - заводской гудок в голове гудит. И не понимаю я - на завод бежать или на ноге вертеться? Потом, конечно, в бочину что-то давить начинает. А потом - в грудину. Кости вот еще скрипят громко. Не живите, девки, до моих лет! Нет в этом ни малейшей радости.
Петя в этом момент глаза очень сочувственные делает. И даже всхлипывает. И отменно у него такое выходит - любой бы в сочувствии уверился.
- Мы, баб Мусь, - Зина юбкой слезы утирает, - не девки вовсе. Вот я, Зинаида, внучка твоя любимая. А это мой супруг законный - Петр Макарович. Мы с ним молодожены. И пришли попроведовать вас. Нанести, так сказать, родственный визитик.
- За визитик благодарствую сердечно, - бабка Муся говорит, - очень нам такое внимание родственников симпатизирует. Но вы, милаи, дальше рассказ слушайте. Я вам сейчас длинно повествовать стану про Митрия Осиповича самочувствие. У него там целый букет хворей отрос.
- Может, чаю выпьем, - Петя аккуратно интересуется, - смочим, так сказать, горлы.
- Чаю у нас, - бабка Муся жалким голосом тянет, - к сожалению, в домохозяйстве не имеется. Пенсия-то копеечная. На чай не выкроишь. Дед вон сходит во двор - коры какой наколупает. С ней и чаевничаем. Такое вы, Петр Макарыч, пить станете ли?
- Стану как миленький, - Петя клянется. И на Зину глазом косит - все ли верно он делает. Зина ему мигает одобрительно: правильно, мол, все изображаете.
И все на кухню тогда прошли. Дед Митя из карману чего-то вынул - махорки или коры - кто же там разберет. Бабка Муся кипятка добавила. Сидят, из кружек шумно потягивают. Душевная такая атмосфера наметилась.
- А мы, баб Мусь, - Зина ласково говорит, - никуда и не торопимся. Готовы про хвори слушать хоть бы и до полуночи. Нам такое очень уж интересно. Лучше любого кина про хвори слушать.
И Петя снова глаза свои делает. И бабке Мусе шальку на плечах заботливо поправляет.
- Ну, слушайте, девки, тогда, - бабка улыбается, - я долго рассказывать стану. Деду Мите с год уж воздуху маловато. Все нудит, болезный: давай, мол, Муся, продадим данную хибару за бесценок. И возьмем избушку какую в чистом поле. Там воздух чистейший. А тут - давят на меня стены и потолки. Вскочит еще, глаза шальные. Окна и двери все нараспашку сделает. Пусть и январский мороз трещит. В окошко бороду высунет - и дышит. Я валенки молча натяну, зипун запахну. И сижу себе, трясусь. Так до утра и колдобимся. Не радость это, старость когда.
- Вам, мабуть, - Петя голос подает, - одиноко в хибаре-то. Оттого и ночами представления закатываете. А было бы тут народу погуще - и жилось бы веселее.
Познакомилась с мужчиной. А он пропал после свидания. Причина оказалась обидной
Бабка Муся на Петю поглядела внимательно. И призналась.
- Дык, Петр Макарович, пробовали у нас молодые пожить уж. Тоже вот такие нахлебники заявлялись давеча. Седьмая вода на киселе. Но более недели не сдюжили эти молодые. Спать-то мы с дедом в семь вечера укладываемся. Чуть закат намечается - мы уж и на постелях зеваем да чешемся. И тут, чур, нас не тревожить. От малейшего шороху просыпаемся. Только кто шелохнется - тут и продираем глаза. А коли проснулись мы - так и молодым с нами на кухню идти следовало. Воспоминания про юность ушедшую нашу слушать. А коли, допустим, не пойдешь слушать, поленишься - спать там хочешь или еще чего приспичило - так получай у нас гипертонический криз во всей красе. И тогда уж до утра с нами вошкайся. Отваживайся и ноги уксусной эссенцией протирай.
Петя тут макушку царапать себе начал.
- А ежели мне, допустим, - говорит он, - на работу с утра бежать требуется? А я и не спавши вроде.
- А это нас, - бабка Муся отвечает, - решительно не касается. Давление наше под твой рабочий график подстраиваться не станет. И вот я к чему это еще говорю-то…В семь вечера - как мы с Митрием Осиповичем спать намерились - дверь входная в жилплощадь запирается с внутреннеей стороны. Заперлись и дрыхнем. Те молодые-то не всегда успевали в дверь до урочного часу протиснуться. Выйду я на балкон - время себе на хронометре отмечу. И наблюдаю картину: бегут эти молодые сломя головы, запинаются, падают, людей пихают. К семи норовят в дом успеть попасть. И не успевали, конечно, как правило. И хоть и жаль их немного - а режим прежде всего. Дед дверь подопрет - и все тут. И разговор у нас короткий получается. Эти молодожены, почитай, всю неделю на площадке лестничной и прожили. А вы пейте-ка чай, Петр Макарович, не стесняйтесь, дорогой наш зятек.
Петя тут грустный зачем-то сделался. И на Зину не смотрит, не интересуется - все ли верно он изображает.
- Мне, - Петя говорит, - в удобства очень требуется.
И выскользнул за дверь. И вот пять минут его нет. И десять минут. И полчаса уж Петр отсутствует. Зина уже, конечно, переживать начала - в уборную стучать, кричать “супруг, супруг, откройте”. Но только вот Пети там не оказалось - сбежал он без прощания, по-английски. Кулек с “Дунькиной радостью” прихватил и был таков.
Бабка Зина руками всплеснула.
- Вдругорядь, - говорит, - сбежал, Зинаида, твой кадр. Хилого, однако, мужика ты выбрала в наизаконные мужья.
И пошла себе фикус поливать.