«Питие определяет сознание»
афоризм
Мой друг пьет по субботам. Он пьет по субботам и плачется мне в жилетку.
Жалко, что планова пьняка его не совпала с Днем трезвости. Ведь только в нашем благословенном Отечестве День трезвости совпадает с Днем граненого стакана.
Однако, граненый стакан - дело нешуточное, поскольку граненый стакан, тот, который мы знаем и любим, согласно легенде был изобретен Верой Мухиной. А появился на свет на заводе в Гусь-Хрустальном в 1943 году.
Вопрос на засылку: сколько граней у граненого стакана? Ответ: 16.
О благотворном влиянии любимого всеми предмета быта на литературу не имеет смысла рассказывать. Оно неисчерпаемо, даже если начинающий автор отмечает День трезвости газировкой, обрызгав себя и всех присных в моейке знаменитого автомата.
Нет слаще и лучше чая в таком стакане с подстаканником! А газировки и подавно?
1 копейка стоила газировка без сиропа и 3 копейки с сиропом.
Но вернемся к трезвости…
…Застолья и способы возлияния 18, 19 веков, где старик Державин под “шексинску стерлядь золотую, каймак и борщ” любил употреблять вина и пунш, а Баратынский, а вслед за ним и Блок отдавали предпочтение Аи, уже вошли в анналы. И принадлежат преданьям старины глубокой. Да и начало ХХ века, когда, как известно, “холодными закусками и супом” водку закусывали “только недорезанные большевиками помещики”, а “мало-мальски уважающий себя человек” оперировал “с закусками горячими”, для нас уже покрыто мраком забвения.
В наше советское время весь этот старорежимный пережиток пиров и пикников с экипажами и прислугой был прочно и наглухо забыт. Ему на смену пришел довольно-таки быстрый и дешевый способ пития, созвучный и качеству напитка, с годами, впрочем, обросший большим количеством специальной терминологии и своими незыблемыми традициями, частично отображенной и в литературе.
Скажем, такой банальный в своей безыскусности глагол “выпить” в последней четверти обогатил русскую речь большим количеством синонимов. И тут очень важно понимать и различать оттенки смыслов этого глагола, чтобы по мере углубления в тему – знать свою границу. И не перебрать, не набраться, не надраться, а сделать, как говаривала классика «маленький опрокидонт» или «воспригубить»
Или, как говаривал большой специалист в этой области Веничка Ерофеев, не доводить дело до состояния “одухотворения”, когда к человеку “можно подойти и целых полчаса с расстояния полутора метров плевать ему в харю, и он ничего тебе не скажет”.
Вот это уже лишнее, хотя и не лишено своего шарму.
Главное - сохранить в себе осанку благородства и приличия.
Итак, для начала надо выбрать правильный ориентир и градус, до которого ваша душа готова подняться или соответственно опуститься, чтобы хозяин оной увидел небо в алмазах. Тут важно, как говорят адвокаты, определиться: что пить, с кем пить, где пить.
Начнем, как говорят опытные алкоголики, с низкого градуса (о пиве ни слова, это – отдельная тема). В наши блаженные 70-е годы сухое пользовалось спросом у недобитого властями интеллигента, который не пил, а “воспригубливал”, по Саше Соколову, как правило, для поднятия тонуса.
Сухое и Шампанское, как известно, пили аристократы, дегенераты, институтки до второго курса включительно и дамы бальзаковского возраста на свадьбах или домашних празднествах.
Сухое можно было закусить сыром. И салатом оливье. Или же не закусывать вовсе. А просто - цедить.
Большинство же населения закладывало за галстук, кушало, квасило, крепленные вина, настойки (допустим - “Имбирную”), портвешок (“777”) и водку.
Коньяк пили ренегаты, недобитые космополиты, члены политбюро и работники торговли
Вино №21 можно было глотать, глушить, вводя ее в организм воронкою в непосредственной близости от магазина. Или в подворотне.
Можно было дерябнуть “чекушку”, четвертинку или “мерзавчика”. Или жахнуть, насобачиться, раздавить ее - на троих.
Способ, быстро удовлетворяющий организм, осушенный, словно пустыня, длительным отсутствием в нем а`лкоголя. Для этого нужно было найти двух собутыльников, колдырей, синяков, хмырей, сговориться с ними и скинуться на пузырь за 287, 362 или 412.
Тут не принято было закусывать. Ну разве что какой-нибудь слипшейся с фантиком и утратившей первоначальный товарный образ карамелькою. На худой случай – плавленым сырком с тмином. Или напиток занюхивался рукавом или шевелюрой собутыльника.
Иногда, впрочем, колдыри варьировали ассортимент. И в ход шли: денатурат, политура, клей БФ, антифриз, одеколон, особо почитаем был “Шипр”, лосьоны, туалетная вода (тут как не вспомянуть и Пушкина: “Ах, туалетная вода мне бы не наделала вреда”), зубную пасту и даже, знающие люди говорят, гуталин. Это, впрочем, случай клинический.
Но более прогрессивная и сознательная часть общественности к водке присовокупляла соленый огурец.
Как правило, квашенный, а ни в коем разе не маринованный. Еще более продвинутая и зажиточная – холодную закуску (селедочка с лучком, нарезанным кольцами, квашенная же капустка с хрустом или соленые помидоры) и даже украинский борщ.
Бывало, что злоупотребляли и под варенную картошку, осыпанную бисером укропа, с тушеным мясом. Но таких гурманов - были единицы.
Обязательным сопроводительным звуком к стопке или водочному глотку полагался кряк.
Как писал Глеб Горбовский: “Пили водку, пили много, по-мужицки пили, с кряком!”
Кстати, автор пил с Глебом Горбовским. Но кряка не слышал. Глеб Яковлевич читал стихи!
Здесь надобно заметить, что история русского кряка требует отдельного разговора и своего биографа. Ну а мы лишь заметим, что грамотно, правильно и, главное, вкусно крякать после стакана умел не каждый. Большинство отдавало дань банальному в своей первозданности мычанию и носовому свисту.
Кряканье несло на своих утиных крыльях сразу несколько эмоционально-оценочных смыслов.
Во-первых, пьющий выражал таким образом удовольствие.
Во-вторых, в зависимости от качества напитка ставил ему оценку. К примеру: “Кр-р-ря, хорошо пошла!” Или выражал пожелание: “Первая, дай Бог, не последняя” и т.д.
Наружность лица при этом обыкновенно сминалась в гармонь. Стакан цокал копытом об стол.
Здесь в самый раз что-нибудь спеть. Необязательно, песню. Можно просто какие-то слова. Допустим: “Шумел камыш, деревья гнулись и пьянка страшная была!”. Или: “Ну здравствуй, аист, мы наконец тебя дождались”. Или вот еще: «И только щас понятно мне, что это было Каберне. Лай-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла» и так далее. Можно и вовсе не знать слов.
И все-таки спеть надо, потому как душа просит. В пьянке должен быть какой-никакой финальный аккорд. Иначе это будет не пьянка, а чистой воды алкоголизм.
Песня, как правило, исполнялась поздно вечером под окнами жилого дома под традиционный аккомпанемент брани только что уснувшей супруги и нечутких соседей, гавкающего хора мосек и духовой секции грохочущих ведер и тазов. И, что тоже немаловажно – надрывным и надсадным со слезой голосом певца. Но в общем, с душой.
Если вы не один такой хороший, то можно было поцеловать в губы своего собутыльника.
И наконец-таки задать ему сакраментальный вопрос: “Ты меня уважаешь?”
Вот, собственно, ответ на этот злободневный вопрос и являлся в основном поводом у народа для распития горячительных напитков.
Поскольку хмель сближает, раскрывает сердца навстречу друг другу. То бишь, роль пития в нашей жизни не сводится к безобразному в своей обыденности пьянству. А служит средством, если так можно выразиться, коммуникации. И потому его роль в общественном сознании, особенно в трудные моменты жизни, как сегодня, неоценима и непреходяща.
Что же касается пития, то оно, пронзая пространство и время, благополучно пересекло границу ХХ века и устремляется туда дальше. Через тернии, как говорится, к звездам.
Не тем, которые на коньяке, а тем, до которых мы еще по причине нашей страшной занятости еще не добрались. Чтобы они, эти самые звезды, оттуда, из глубины миров, освещали нашу земную, как говорится, юдоль. И плакали от радости за нас и наше богатырское здоровье, позволяющее нам изредка предаваться утехам пития!