Обведя взглядом кабинет, зацепив на полках названия заголовков «История открытия Врат» и «Последнее противостояние сильнейшего литомага и Врат», я обнаружила родителей мирно спавшими в дальнем углу кабинета в кресле. Папа, зарывшись носом в мамину прическу, одной рукой обнимал ее за талию, а другой цепко придерживал за гриф любимую гитару. Мама мирно спала на папиной груди и даже улыбалась. Оба лица были невероятно расслаблены.
Как-то раз я услышала от отца фразу, что лучше всего, а самое главное, спокойнее он спит только дома. Я после несколько раз пыталась поймать его на мирном сне, но безрезультатно – он, словно часовой на посту, вскидывался и просыпался при любом, даже самом бесшумном моем приближении. Ни разу я не видела, чтобы родители спали так сладко и спокойно одновременно. Они уверяли меня, что мое беспокойное детство с простудами и прорезыванием всех зубов, даже сменных, приучило их к чуткому варианту сна. И теперь в этой комнате под настоящий базарный гвалт, который устраивали старшие родственники ежеминутно, эти двое даже не думали просыпаться. У меня в груди защемило от осознания, что вот что они подразумевали под словом «дом» - свой мир и своих родителей.
Я сняла с одного из кресел у окна легкий клетчатый плед, укрыла им родителей, сняла с мамы туфли, прислонила к креслу гитару и, оборачиваясь к центру кабинета, осознала, что почти все эти действия проделала в абсолютной тишине. На меня смотрели четыре пары глаз, в которых с удивлением увидела тепло, плохо скрываемую нежность и…зависть. Зависть к моим действиям. Не знаю, на чьем месте они хотели бы сейчас очутиться: моем или родителей – они жаждали того тепла, которое я отдавала, а родители получали, даже не осознавая сейчас.
И тоску я тоже увидела. Надеюсь, они все же смогут наладить отношения и наверстать упущенные двадцать пять лет.
***
Платье мне подобрали красивое – бабушки постарались на славу. Я бы такое себе выбрала, если бы начала всерьез готовиться к свадьбе с Васькой. Оно было почти идеальное: лиф с мелкими морозными бисерными рисунками плотно облегал верх, подчеркивая, но не открывая грудь, обнажая плечи и часть спины, демонстрируя тонкую талию, юбка мягко спадала к полу, легким облаком при движении обтекая стройные ноги. Если бы в юбке неожиданно появился разрез от бедра, я бы решила, что кто-то из бабушек подглядел мои розово-сопливые фантазии. Оно было не белым – голубым, вернее разбеленый голубой, едва уловимый, но я рано радовалась. Как сказала бабушка Бразис, в этом мире такое платье надевают на свадьбу невинные невесты, а вот белое не наденет никто – это цвет неопределенного будущего. И, я тут конечно включила стервозность, мое платье перекрасили в белый цвет. В конце концов, могу я порадовать себя хотя бы платьем, раз все остальное далеко от моего идеала. И, что лукавить, было очень интересно, как бабушки будут перекрашивать платье: щелкнут пальцами, достанут волшебную палочку, осыпят меня мерцающей пылью? Они водили вдоль платья камнями, а из-под гладкой поверхности выходило идеально белое полотно, ровное, сияющее. Решив немного похулиганить, я завертелась и даже подпрыгнула пару раз, а на платье образовались бело-голубые разводы, словно морозный рисунок на стекле.
- Так и оставим,- решительно заявила я, когда в зеркале полностью разглядела получившийся шедевр, а обе бабушки, поджав губы, заявили, что у меня все-таки присутствуют зачатки вкуса. Суровые они – лишний раз не похвалят.
Мои волосы убрала в прическу мама, стараясь скрыть их зеленый оттенок, но зелень, как будто назло, с каждым часом становилась все интенсивнее. И, так получилось, кроме родителей мой защитный купол из другого мира не видел в бабушках и дедушках врагов и безропотно пропускал их сквозь «мыльную пленку», а вот служанок пришлось отослать, поэтому с платьем мне помогали еще и бабушки, которые успели поругаться за это время еще раз десять, чем довели маму до состояния, когда она включила акулу шоу-бизнеса и разогнала старших родственниц по дальним углам комнаты. При этом я уловила во взглядах обеих женщин удивление и уважение.
Когда открылся портал и мама с бабушкой Бразис прошли внутрь, Эльвира Горач задержалась и проговорила:
- Ритуал болезненный. То, что в его конце обязателен поцелуй, неспроста – он снимает боль. Как только почувствуешь, что силы уходят, и где-то на периферии начинает саднить и ныть, целуй этого идиота сама. Поверь, если будешь тянуть, станет только хуже, но никто не оценит твои попытки казаться гордой и сдержанной. Все всё равно сделают для себя выводы, что ты выскочка из другого мира, заарканившая завидного жениха либо беременностью, либо шантажом.
Эльвира прошла в портал, а я еще целую минуту подбирала упавшую челюсть. Вот, оказывается, кто проходил этот ритуал в нашей семье. В ее голосе было столько горечи и досады, что невольно сочувствуешь этой сильной женщине. Надеюсь, в моем случае, злопыхателей будет минимум, ведь никто меня не знает в этом мире, кроме небольшой кучки с поляны и моих новоиспеченных родственников.
Этим наивным мыслям суждено было прожить ровно одно мгновение, что я делала шаг через портал.
Из спальни в императорском дворце я вышла на большую благоухающую поляну, ослепляющую натуральностью зелени. Признаться, после той поляны, на которую мы вышли из нашего мира, я опасалась, что все здесь будет слишком ярким и люминесцирующим.
Так вот, выйдя на поляну, я увидела перед собой красную ковровую дорожку (натуральную, без шуток), с обеих сторон от которой стояли около тридцати рядов стульев (около, потому как я сбилась со счета на этой цифре), полностью заполненных людьми. И все их взгляды были устремлены на меня и не выражали ничего, кроме жадного любопытства и презрения. А на противоположном конце этой дорожки стоял император, и только через несколько метров от него, у настоящего каменного дерева (не могу назвать его гранитным, пока не подойду поближе) спиной ко всем этим людям стоял Лансер Карридан-Блау.
Не знаю, что я испытала, когда увидела Лансера возле дерева, но точно могу сказать, что сердце начало медленно ползти на свое место из пяток, куда оно свалилось при виде императора – дуреха от неожиданности решило, что мне придется выходить замуж за Третьего Руха. А император быстрым размашистым шагом прошел всю дорожку и, легко поклонившись, велел сделать вид, что держу его за локоть, пока иду к алтарю. Видите ли, это великая честь для меня, и позволит заткнуть рты сплетникам, которые уже готовы обсуждать столь скоропалительную свадьбу. Наивный он что ли?