Олег Сергеевич, сорокатрехлетний слесарь-наладчик второго цеха, которого все звали Штырь, проснулся в заводской подсобке. Открывшимся правым глазом долго и бессмысленно смотрел в потолок на бурое пятно, по форме напоминающее материк Австралию. Грязными пальцами помог открыться второму глазу, отковыряв запекшийся на ресницах гной, со стоном принял на топчане сидячее положение. Нога нашарила на полу слетевший ботинок из кирзы и привычно в него нырнула. Оглядел подсобку: на залитом бормотухой столе среди засохших хлебных корок, грязных стаканов и упаковок какой-то китайской дряни, лениво передвигались мухи. Всё было как всегда, но чего-то не хватало: гудящая после вчерашнего голова не могла сообразить сразу.
Вчера после смены его пригласили "к столу", где разогнались сначала водкой, потом догнались денатуратом, который на заводе выдавался для технических целей и был всегда под рукой в нужный момент, запивали его молоком, выдававшимся работникам "за вредность". Молоко было самого отвратительного качества, которое не пили ни кошки, ни собаки, поэтому его никто не уносил домой, а применяли в цехах для запивона такого же гадкого по качеству пойла. Идти до дома в таком состоянии не представлялось возможным, поэтому Олег добрался до своей подсобки, где убившись уже окончательно в хлам принесенной из дома бормотухой, отрубился навзничь на грязном топчане. Это было нормально, часто и выходные между сменами он проводил в подсобке цеха, не найдя в себе желания, сил и смысла идти домой, в панельную двухкомнатную хрущёбу, где обитали его оплывшая неряшливая жена и двое сыновей придурков. После выходных он возвращался к работе, держась за печень и шатаясь. Всем было на него пофиг. И ему было пофиг на всех
Завод, один из последних гигантов советской эпохи, был единственным крупным предприятием в городе, почти всё взрослое население кормилось от него, отдавая предприятию здоровье и время, взамен получая зарплату, на которую можно было жить не очень бедно, но и не слишком долго, так как в производстве активно использовалась какая-то химическая дрянь. Заботиться о здоровье здесь не имело смысла, поэтому народ, осознавая собственные перспективы, бухать начинал уже со школьной скамьи.
Наконец, до слесаря дошло, чего же всё-таки недоставало в этом обычном похмельном пробуждении: было необычно тихо: молчала загаженная мухами радиоточка, которая обычно не утихала - днём вещали какую-то шнягу из заводского радиоузла, ночью переключали на молодежные эфиры. Сколько было времени, неизвестно. Нащупав в кармане старый кнопочный Самсунг, выругался, увидев пустой дисплей.
Отпив из чайника, Олег направился на улицу. Захламлённая территория цеха была пуста, хотя, по всей видимости, уже было за полдень: прямо над ним висел непривычно огромный солнечный диск, казавшийся оранжевым из-за дымной завесы, исходящей из многочисленных заводских труб. Никого не было, ни машин, ни людей. Только где-то далеко, со стороны заводоуправления с перерывами гудела сирена. «Чё за фигня? Праздник что ли какой?». Хотя и по праздникам завод работу не останавливал, за исключением администрации и некоторых представителей ИТР, почти все цеха функционировали. «Куда все подевалисть-то?» - мутно думал слесарь, направляясь за угол цеха для того, чтобы отлить. Оттуда открылся привычный вид родного городка, отделяемого от завода полуторакилометровым пустырём: панельные хрущёвки, двухэтажные бараки, сползавший к реке частный сектор, городской сквер, разделяющий два района, лес, начинающийся за окраинами. Олег отыскал взглядом свой дом, и его посетило какое-то подобие привязанности: «Когда я звонил им? Вчера звонил? Могли бы и сами позвонить» Но вспомнив, что телефон его разряжен, выругался ещё раз. Город, обычно серый и неприглядный в предрассветных лучах выглядел довольно свежим. «Чё-чё!? Какой рассвет, какое утро?!»
Но это не был зрительный обман. Действительно, отражаясь в окнах и отбрасывая блики на асфальт, из-за леса над городом поднималось солнце. Олег резко повернулся в сторону, где висело над заводом другое, огромное оранжевое светило. Он несколько раз крутанулся вокруг своей оси, всё ещё надеясь на то, что два солнца – мираж. Но нет. Их было два. Одно поднималось там, где и должно подниматься, другое висело там, где висеть не должно.
С пересохшим ртом слесарь таращился на небо, пока в его пропитом, но всё еще хоть и с трудом, но функционировавшем мозгу, не стал складываться пазл: Вчерашнее собрание в цехе после обеда, какое-то распоряжение, которое подписывали все, по очереди подходя к наспех сооруженному столу из металлических ящиков, вырубившийся телефон, молчащая радиоточка, пустота на заводской территории, гудящая сирена, которая то замолкала, то начинала выть с новой силой. Второе светило вдруг задрожало и подскочило выше.
Опустившись на четвереньки, слесарь смотрел поочерёдно на город, на трубы, на город… «Что же вы твари наделали-то…». И тут его одолела неимоверная тоска по жизни, которая должна была закончиться, по всей его прожитой в беспросветности жизни, по детским метам, которым всё равно никогда было не сбыться, по нормальному уютному дому, которого уже никогда не будет. Всё это слезами, слюнями и рвотой выходило из Олега, когда он драл траву и выл на город, над которым поднимался необычно яркий рассвет. "Не надо... не сейчас, только не сегодня… Господи, не надо!"
Из цеха вышли люди. Впереди шёл высокий сухопарый мужик в джемпере, за ним молча человек пятнадцать. Олег так же молча наблюдал за ними. Когда процессия поравнялась, мужик в джемпере сказал как робот, без всяких эмоций: «Пожалуйста, без паники. Вам нужно пройти в убежище во избежание поражения радиацией. О дальнейших действиях вас оповестят», и даже не взглянув на Олега, продолжил движение. "Спасибо... а куда идти? Где убежище? – хрипло спросил Олег. Мужик так же бесцветно ответил: "Я не знаю", и пошел дальше. Олег поднялся с колен, судорожно сглотнул, и двинулся за сухопарым мужиком, присоединяясь к молчаливой процессии.