В моей комнате стоял небольшой четырёхрядный книжный шкаф. Полное собрание сочинений Ленина занимало полтора верхних ряда, разделив одну полку с Бальзаком. На второй полке снизу жили Макаренко и Виктор Гюго, Аркадий Гайдар и Еремей Парнов, нижняя использовалась под всякий хлам и мои учебники. До пятнадцати лет я никогда не прикасался к этим томам. Мой брат и все школьные друзья любили фантастику. Советская фантастика несла огромное воспитательное значение в развитии социалистических идеалов у детей и молодёжи. Партия руководила строительством развитого социализма, а советские фантасты рисовали в наших мечтах истинный коммунизм – светлое будущее. Поэтому папа потворствовал фантастике, хоть и ворчал, что читать нужно классику, а не всякую муть про нелепых чудовищ. Еще я любил книги про шпионов, но к классике и поэзии совсем не влекло. Памяти не хватало, чтобы запомнить стихотворение, и разума, чтобы его осознать. Вдобавок, с самого детства я путал буквы в некоторых словах, и с этим нельзя было ничего поделать. Говорил «равзе» вместо «разве», «флуктловый» вместо «фруктовый». Читать буквы я научился раньше, чем помню себя, но осознание прочитанного не приходило. Папа в таких случаях часто рассказывал, как катался со старшим братом на лодках. Маленький Серёжа попытался взять инициативу в руки, и при служащем пляжа изрёк:
– Папа, дай мне вёсла, я буду грепсти.
– Сынок, надо говорить «грести», запомнил?
Таким образом, Папа старался помочь моим учителям, которым пришлось непросто.
В первый класс я пошел в шесть лет, и познание заходило в меня с трудом. Вместо учёбы я слонялся по нашему району Большеохтинского проспекта и примыкающих к нему улиц. Левая сторона была застроена нашими кооперативными домами, их называли «еврейский квартал». Он и впрямь на девяносто процентов был заселён контингентом. Папе еще повезло: цены подняли на четверть уже на стадии строительства соседнего, восьмого дома. По правой же стороне сплошняком стояли немецкие дома. Эту сторону строили после войны пленные немцы. Крепкие дома, очень тёплые и хорошие. Чуть вглубь во дворах – дома дореволюционной постройки. Там кулак легко пробивал толстую стену. Теперь от них избавились, а самые крепкие дома отремонтировали и покрасили. На правой стороне Большеохтинского стоял невзрачный двухэтажный домик. На нем висела памятная доска, оповещавшая, что здесь когда-то бывал Ленин. Потом этот домик снесли, и я очень удивлялся, что там бывал вождь, а здание снесли, причем ещё в семидесятых годах. На его месте вырос небольшой ведомственный кирпичный жилой дом. Постепенно весь проспект заполонили строительные заборы. Старые трёхэтажные домишки сносили, водружая на их место новые, двенадцатиэтажные. Охта в районе Невы очень красива, и наши дворы облюбовали телевизионщики. То здесь, то там они разворачивали передвижные телевизионные станции, выволакивали по три камеры наружу и снимали музыкальные телефильмы прямо на улице – уж больно современной была натура, куда ни посмотри. То Эдиту Пьеху увидишь из окна, то Людмилу Сенчину. Тем жарким летом наш двор превратился в киноплощадку. Прямо под нашим окном вырыли круглую яму и установили в ней маленький бассейн из оцинкованной жести. Месяц снимали фильм «Подзорная труба» и даже мне там нашли роль. Однако, родители вновь приобрели мне путёвку в лагерь, теперь уже на две смены, и кинематографистам пришлось переснимать сцены, где у меня был текст. Но, пара кадров всё-таки осталась. Можно сказать первые в жизни цветные кадры. Моё первое кино.
Летний отдых в лагере вновь ничего хорошего нам не принёс. Неприятности начались уже на стадии проводов. Папа привёз меня к месту сбора, где стояло с десяток автобусов. Невдалеке папа заприметил очень толстого паренька и, показав на него, тихонько сказал:
– Вот видишь, сынок?
– Вижу, - растерялся я.
– Не дай бог, - сказал отец.
– А почему он такой? - удивлённо спросил я.
–Не знаю, может быть, больной. Это самое страшное, сынок, быть толстым. Такие люди живут недолго, и безо всякого удовольствия.
Я даже не стал спрашивать, почему. Без того было ясно, что ничего более мерзкого на свете быть не может. В лагере я старался обходить его стороной. Среди моих друзей никогда не было толстых.
Лагерный отдых закончился очень быстро: как-то впятером мы отправились за территорию, чтобы поесть черники, что росла кругом в огромных количествах. Собрали от души, налопались от пуза и слегли с какой-то редкой и стойкой формой дизентерии. Нас привезли в больницу Боткина, и там я пролежал почти два месяца. Придя меня забирать, папа охнул:
– Что они сделали с тобой, сынок?
За эти два месяца я прибавил около десяти килограммов веса и раздулся, как пузырь, став невероятно толстым. Сейчас все подобные моменты в жизни я воспринимаю не иначе, как небесную кару. В данном случае в наказание за брезгливость и пренебрежение к людским недугам. А как еще это объяснишь?
Родителей настигло настоящее горе. Папа не знал, что предпринять. Я стал съедать на завтрак целую сковороду жареной картошки, и в учёбе проявлял еще больше лени, чем раньше. Из школы стали поступать тревожные сигналы – я стал очень нервным, стал дерзить учителям. В конце концов, мама наткнулась на газетную статью, объясняющую природу человеческой лени, и возможные причины её возникновения у детей. Врач советовал проверять у ленивого ребёнка функциональность щитовидной железы, и будто бы именно этот орган влияет на запоминание материала, стойкость нервной системы и работоспособность мозга. По результатам первого обследования стало ясно, что щитовидная железа функционирует на четверть мощности из-за того, что другой орган внутренней секреции в груди генерит слишком много эстрогена. Жир начал откладываться в таких местах, где от него трудно избавиться, а со временем и вовсе никак. Мне прописали какие-то таблетки, уколы, назначения. Сказали, что пронаблюдают за развитием, и потом, может быть, нужно будет сделать операцию по удалению источника эстрогена, женского полового гормона. Правда, что-то врачам всё-таки удалось поправить. Вдруг захотелось получать хорошие оценки и приносить их домой. Просто, чтоб были. А может врачи и не причём: в начале пятого класса меня исключили из пионеров. Это был жёсткий удар, потому что пионером я очень хотел быть и очень гордился своим красным галстуком.
Однажды учительнице английского, крайне строгой и пожилой Лие Петровне, преподававшей в группе, параллельной с нашей, – на «иностранном» класс всегда делили пополам, – нагрубил наш приятель Димка Перлин, за что был изгнан с урока. Тогда мы все вписались за него и беспрестанно звонили училке домой из телефона-автомата, постоянно её третируя. Моя реплика содержала английскую речь:
– Лия Петровна, you are a fucking fat monkey.
Получили мы за это по-крупному. Классный руководитель придумала отличный воспитательный ход: на её сдвоенном уроке математики была прочитана книга:
художественный роман с детективным уклоном о том, как в спортивной среде подставляют эмоциональные подножки. Речь шла о фигуристах — семейной паре, обожавшей друг друга. Прозвучал звонок об окончании урока алгебры, но класс не шелохнулся. Следующий урок геометрии прошёл так же. Нас отпустили на перемену, объявив после уроков классный час и пионерское собрание. Остальные ученики не понимали, что за математика такая с геометрией, но слушать аудиокнигу ребятам явно нравилось больше, чем писать в тетрадки. Они радовались чему-то своему, а над нашими головами уже сгущались тучи. Мы-то все понимали, зачем это всё, и жить нам осталось недолго. После уроков на классном часе Нина Яковлевна продолжила читать книгу. Конкуренты нашей пары фигуристов решили сделать так, чтобы тем стало неуютно вместе танцевать. Накануне выступления злоумышленники совершили несколько телефонных звонков семейной паре: мужику капнули, что любимая ему изменяет, а фигуристке наговорили своё. В итоге, танец у них не получился, хотя потенциал их выступления был много выше, чем у всех остальных. Зато злоумышленники показались во всей красе: несмотря на то, что их номер был проще, они откатали его идеально, получив финальный кубок. А задолбанная телефонной достачей пара не вошла даже в тройку призёров! Когда книга закончилась, класс произвёл тяжёлый выдох, после чего к доске попросили выйти нас пятерых. Всё объяснили классу, то есть рассказали про нас, Лию Петровну, телефонные звонки и fuckingbigmonkey. Голосование прошло единогласно: нас попросили снять пионерские галстуки и сдать их в комитет.
Повторюсь, это был первый настоящий жизненный удар со всеми вытекающими слезами. Невероятное унижение, такое строгое наказание, как нам тогда казалось, за совершенно безвинный проступок. Никто из класса не пожалел бы учителя английского, всем было жаль фигуристов, и педагог нашла самое верное воспитательное решение. Зато появился новый стимул к учёбе. Иного пути возвращения статуса пионера не было, приходилось стараться. И вдруг, как-то сам собой материал начал укладываться в моей голове. Учитель рассказывает, а я запоминаю – красота! Может йодистые лекарства, наконец, проявили себя? Я как-то очень сильно повзрослел, когда лишился пионерского галстука. По русскому и литературе одни пятёрки. Черчение на отлично. Математика хорошо. Вот так бы всегда. Человеку обязательно нужно пройти череду лишений, чтобы он изменился в лучшую сторону. И 9 мая меня вновь приняли в пионеры за беспрецедентно примерное поведение и хорошую учёбу. Позвали папу рассказать о войне. Папа «принял» несколько октябрят в пионеры, повязав им галстуки. Я немерянно гордился своим отцом и возвращённым мне статусом. Жизнь стала налаживаться.
С тех пор родители никогда не отправляли меня на летний отдых:
– Научили ругаться матом, бить в барабан, отравили, наконец... да будь они прокляты, — так говорили родители про детские лагеря. Друг семьи, дядя Лёня Вовк, пригласил нас с папой за Полярный Круг, в закрытый военно-морской посёлок Вьюжный отдыхать и собирать грибы. В этом месте в огромном количестве росли только подосиновики. Стояли крепенькие, без единого червя. Папа поражался, наступая на явно старые, многодневные грибы без единой червоточинки. Обычно гнилые грибы он давил сапогом для дальнейшего их размножения. На следующий день мы уже собирали лишь только шляпки, потому что ножки подосиновиков нужно втрое дольше отваривать – они по структуре своей очень твёрдые. Папа страшно боялся всяческих болезней связанных с грибами, поэтому он их тщательно очищал от всего не белого и долго отваривал. Но чем больше чистишь подосиновики, тем синее они становятся. За один раз мы вдвоём принесли ровно столько грибов, сколько физически могли унести. Конечно, для нас тот прохладный август стал знаковым, потому что никогда больше мы не видели такого количества подножного корма высокого качества. Папа объяснял это тем, что город закрытый, днём все на службе, а кому собирать? Солдаты не шастают по сопкам, людям тоже особо не надо, приелись, наверное. Тем не менее, полнейшее отсутствие червей в почве папу ничем не насторожило. Мы привезли с собой около десяти килограмм сушеных грибов в большом мешке из-под сахара. Несколько багажных мест с варёными грибами в банках и полиэтиленовых мешках. Мы ели эти грибы целый год, а когда они стали подходить к концу, папа слёг с какой-то неведомой болезнью Брилля, которую врачи именовали, как возвратный тиф. Доктора действительно ничего не могли понять: симптомы налицо, а анализы чистые. В крови никаких косяков нет, а организм реагирует. И со мной кое-что стало происходить непонятное: у всех мальчишек уже прорастают усики, а у меня нет. Забили бы тогда родители во все там-тамы, если бы хотя бы краем мозга знали, что это за посёлок Вьюжный. А там, на протяжении всех времён хоронили корабли с ядерными двигателями. На каком-то этапе произошла авария, сведения о которой были засекречены, и никто из жителей поселка не знал, что живут они рядом с маленькой моделью Чернобыля. Посёлок закрыт, гражданских там не было, а военным что рыпаться – куда пошлют, туда и поедут. А вот у меня не сломался голос. Когда все мои друзья забасили как взрослые, я продолжал пищать писклёй. Лицо моё округлилось, приняв нежные девичьи очертания.
Вот такие грибы. К слову: грибы, в привычном для нас понимании, не являются самостоятельным организмом, коим можно назвать грибницу, размеры которой могут быть с целую поляну, а то и микрорайон. Грибы растут по длине большой окружности, в старину это явление называли «ведьмины круги». На самом деле грибы – видимая часть грибницы – органы размножения лесного организма, путём распространения спор. В них очень много такого вида белка, который плохо усваивается человеком. По сути, едя грибы, мы употребляем половые органы малоизученных биологических организмов, и теоретически, они могут вносить сбой в гормональный фон. Я прошёл полугодовой курс лечения, и учиться стало легче, но память всё равно нужно было тренировать. На уроке русского языка нам поставили задачу выучить не менее двух страниц прозы из любого классического произведения за несколько дней. Надо сказать, задача была не из лёгких. Память была ни к чёрту.
Выпьем, добрая подружка бедной юности моей, Выпьем с горя; где же кружка? Сердцу будет веселей.
Я ненавидел алкоголь с самого детства, и эти строки никак не укладывались в моей голове. Будто что-то неведомое мешало мне их запомнить. Тогда мама придумала хитрость: спела Зимний Вечер на музыку М.Л.Яковлева, сочинённую им в 1832 году, и я сразу его запомнил. Папа пошел иным путём. Петь он не умел, зато психологом был отменным. Недаром его так ценили в кадрах. Папа предложил выучить наизусть речь Ленина за десять рублей. Ей-богу, он нашел лучший стимул, благодаря которому я до сих пор помню этот текст в общих чертах. Я читал его на перемене перед контрольной всему классу, ребята таращили глаза. Когда пришло время, учительница уже знала, что я выучил, и почему. Я первым поднял руку и вышел к доске:
– Что такое советская власть? В чём заключается сущность этой новой власти, которую не хотят или не могут понять еще в большинстве стран? Сущность её заключается в том, что прежде государством управляло небольшое меньшинство, взятое на девять десятых из богатых и капиталистов, а теперь государством управляют рабочие и крестьяне...
Я читал с выражением, потому что запомнил текст не с листа, а с пластинки. В детстве немного картавил, звучало смешно. Класс слушал, затаив дыхание. Нервы учителя сдали уже под конец первого абзаца, она махнула рукой:
– Садись, Вишня, пять, — вздохнула учительница, посмотрев на меня с укоризной.
Текст явно не тянул на художественную форму, однако возразить было нечего. В актовом зале над сценой висел бордовый аншлаг с ленинской цитатой, вышитой высоким золоченым шрифтом. Наверное, преподаватель иначе отнеслась к моей победе, если бы не знала, чем я был замотивирован, а я, в свою очередь, не был бы настоль тщеславным хвастуном и болтуном. «Находка для шпионов», - как говорила мама.
Наконец решился вопрос летнего отдыха всей семьи в одном месте. Большой друг наших родителей освободил съёмную дачу, присмотрев отдельный домик на берегу озера в посёлке Шалово Лужского района Ленинградской области. Мы сняли две комнаты в пристройке к сараю, где жили свиньи с коровой, и проводили там время отпусков и летних каникул. Платили родители за три месяца, а приезжали на два, потому что работали. Места были сказочные – очень красивый, сухой и ровный озёрный лес. Первые годы, кстати, там было очень мало народа. Может, не знал еще никто, а может, наоборот, – но со временем город разросся так, что даже за 125 километров от городских спасу не было никакого. На машине пара часов, и ты на месте. Приехал, насрал, и обратно домой. Шалово – лучшие воспоминания в жизни, на самом деле, но если я ими начну делиться, боюсь, что от скуки читателя эта книга сгорит в аду. Каждый из нас, наверняка, испытывал богатый спектр подлинных чувств любви к природе, но изложение этих чувств на бумаге подвластно немногим. Лес дарит нам, прежде всего воздух, а в городе его хронически не хватает.
Существует поверье, что деревья выводят из Земли энергетический поток, оказывающий благотворное влияние на душу человека. Однажды я ощутил это влияние на себе, попросив себе что-то у леса. Лес исполнил моё желание, но больше меня там никогда уже не было, в этом лесу. Он меня больше не принял: сама судьба так распорядилась, что мы потеряли дачу, потому что никогда особо её не любили, и я в те годы не слишком ценил этот жизненно важный ресурс.
Инициатором Шалово стал папа, а мама терпеть его не могла: сортир на улице, за водой нужно ходить, воду куда-то сливать; за стеною всю ночь зевает корова и будит всех, петухи заливаются в шесть утра, а в девять начинают галдеть дети хозяев и их гостей, лают собаки. Папа обожал наших хозяев, а маму они недолюбливали: не нравилась им наша цаца городская. Я целыми днями гонял на велосипеде и домой приходил лишь питаться. Стабильно терял семь килограмм веса, потому что ничего жирного, особо мясного тоже, только рыба да овощи. Однажды кто-то из родителей должен был возвратиться в город по неотложным делам, и меня оставили на даче одного дней на десять. Наш хозяин Сан Саныч временами подкидывал мне в ведёрко картошки, огурцов и помидоров. Зелень и морковь я таскал прямо с грядки, варил себе овощной суп и был счастлив, что впервые почувствовал себя взрослым.
Тем временем, врачи никак не отставали от нас. Я находился под наблюдением у эндокринолога районной детской поликлиники, она звонила маме и требовала очередного визита для сдачи сахарной кривой, так работала тогда наша медицина. Глотать восемьдесят граммов глюкозы – сомнительное удовольствие, и я всячески избегал этой процедуры. Наверное, чувствовал, что врачи копают не туда, потому что сахарного диабета у меня до сих пор нет. Мать неистово боролась со мной: запросто могла выбросить в мусор триста граммов свиной сырокопчёной корейки, которую так мы с папой любили, уличив темноеда на месте преступления. Вот так, просто швырк, и всё – в назидание. На следующее утро папа, в порядке компенсации, жарил мне сковородку картофеля. Мама ругала, а папа жалел. Худеть было трудно, мы просто старались придерживаться указанной диеты насколько могли.