А моя утренняя печальная мелодия набирает силу, но слова - звучат слова из «Волховской (Ленинградской) застольной»:
«Выпьем за тех, кто командовал ротами,
кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
горло ломая врагу».
Почему-то в детстве пелось: «В горло вгрызаясь врагу».
Раньше много пели. Пели, когда работали и когда отдыхали. А какое застолье без "Лучинушки"?
В детстве я много болел. Профессор Углов, рассматривая снимок легких, сказал, что пока операция может подождать.
Для больных легких требовался чистый сухой воздух, и меня мать забирала из школы в начале мая и вывозила на дачу, расположенную на Карельском перешейке. А в июне отправляла (на месяц или два) в Вапнярку на Украину.
В Вапнярке цвели сады, зрели вишня и черешня, цвела картошка, которую пожирал «американский» (колорадский) жук.
И в соседнем доме была девочка Оля. Она качалась на своих качелях и пела песни (по-украински), а я качался на своих и орал песни на русском. В общем, кацапёнок он и есть кацапёнок.
При сильном ветре ветки черешни шевелились, и между ними мелькали её платье и белобрысая голова.
Осенью, повстречавшись с очередной пневмонией, я много времени проводил в кровати. Мы жили в коммуналке на первом этаже (полуподвальное помещение – пол на уровне асфальта на улице). В комнате проходила чугунная фановая труба (канализация), и в метре от неё обои всегда были сырые.
Это фото брата, но спальное место мое. Над головой книжная полка, на которой, кроме книг, радио. Шестичасовой и полуночный гимн мой.
Через несколько дней после начала болезни температура спадала. Горчичники, дышание над варёной картошкой, приём жира норки и горчица в носки были вечером. Рано утром родители уходили на работу, и весь день была свобода.
Можно было вспоминать лето. Вспоминать Вапнярку, черешню и девочку Олю. Можно было вспоминать Нахимовское озеро, белые грибы и друзей. Можно было читать.
Правда, у меня была одна «постельная книга» - книга о Иване-солдате, Фрице-рыжем лисе и краюхе хлеба. «Настольная книга» (зачитанная до дыр) появится через несколько лет и это будет томик Любови Воронковой «След огненной жизни» и «Мессенские войны»).
Но самым лучшим лекарством были пластинки. Огромные диски, маленькие гнущиеся вырезки из журнала «Горизонт» и пластинки среднего размера были моим богатством.
У изголовья родительской кровати, которую я занимал днем во время болезни, стоял проигрыватель на четырех тонюсеньких ножках. Поднял крышку, нажал кнопку «ВКЛ», аккуратно поставил пластинку (несмотря на перенесенный ковид запах пластинки чувствуется и сейчас), сдвинул большим пальцем вправо кнопку «Пуск», поставил звукосниматель и ты уже далеко-далеко…
Мне было совершенно не важно, кто был исполнитель, насколько он популярен, какие у него были титулы и регалии. Даже музыка казалась только фоном. Важны были слова: «Вот солдаты идут…», «А у нас во дворе…», «Самолет поднимается выше и …», «По Молдавии гуляли развеселые…», «Враги сожгли родную хату…», «По переулкам бродит лето…», «Он вчера не вернулся из боя…», «Я вас любил так искренне …». Можно перечислять и перечислять. Была и пластинка на почти непонятном языке. Так в Вапнярке пела Оля.
Конечно, музыка важна. Душа поет или нет? Музыка важна, как важен голос, важен тембр, важен звук.
Что-то поменяется, и именно для Вас впечатление от песни будет иное.
Оказывается, песня, о которой я веду речь, чуть ли не основная в одном известном фильме. Но там я её не заметил.