Начало здесь
Потекла мирная гражданская жизнь. Саша жил как обычный крестьянин. Плотничал, столярничал. Чинил нехитрый крестьянский инвентарь. Даже освоил гончарное ремесло. Жили небогато, но и не бедствовали. Быт семьи Фонвизиных был наполнен тихим человеческим счастьем. Бури и катаклизмы Октябрьской революции, волею судьбы обходили стороной «тихую заводь» имения Фонвизиных.
Холодной, мартовской ночью тысяча девятьсот восемнадцатого года, в деревеньку вошла войсковая часть «красных», сопровождающая комиссара по военным делам, Николая Васильевича Крыленко.
- Николай Василич! – докладывал ему порученец.- Ахвицерика обнаружили тута. Селяне донесли. Бывший хозяин именьица. Гутарят, хороший человек. Не пакостничает, работящий. В «контрах» не замеченый. Что прикажете делать?
- Да, что с ним можно делать? Живет, и пусть себе живет, раз никому не мешает.
- А может в распыл его от греха подальше?
- Какой ты кровожадный, Никодимыч! За что ж его в распыл? Я тоже бывший офицер, так меня и шлепни от греха подальше!
- Та не, Николай Василич, не кровожадный я. Это так, с дуру. Да и жалко его. Баба у него дюже красивая, и дитё малое имеется. Боюсь, жеребцы наши голодные, ссильничают бабу евоную , а ахвицерик-то с орденком! Постреляет кобелей, как пить дать.
- Ладно, Никодимыч. Веди его сюда. Посмотрим, какого полета птица.
Крыленко оценивающим взглядом окинул стройного молодого мужчину с военной выправкой, аристократическим лицом, и натруженными мозолистыми руками. – Присаживайтесь, господин офицер, не стесняйтесь.
- Смею вам заметить, как вас там, я не офицер.
- Зовите меня Николай Васильевич. Можете просто – товарищ Крыленко. Вся ваша внешность так и кричит, что вы, человек военный. Так кто же вы на самом деле?
- Моё «офицерство» прекратило свое существование в феврале семнадцатого. Кем я являюсь теперь, мне неведомо. Был подданым Российской Империи. Теперь её нет. И, как вы изволили выразиться, «товарищем», тоже никому не стал. Я просто гражданин непонятно какого государства.
- А как звать-величать вас, гражданин непонятно какого государства?
- Зовите, как вам удобнее. Фонвизин, Александр Эрнестович. Бывший штабс-капитан Императорской Армии.
- Вот как?! Редкая фамилия! Вы, вероятно, являетесь далеким родственником вашему великому пращуру? Смелый был человек! Вольнодумец! Не боялся перечить самой Императрице! А скажите-ка, уважаемый Александр Эрнестович, может ли военный человек быть «бывшим» в стране, которая нуждается в специалистах, да ещё прошедших боевое горнило?
- Может, господин Крыленко! Офицер является офицером, пока защищает свою Родину. Когда он повернул ствол пулемета в толпу кормильцев-крестьян, только потому, что им захотелось жить немножечко лучше, он становится братоубийцей.
- Да! Логика у вас своеобразная, господин Фонвизин. А знаете, я ведь тоже офицер. Бывший. И стал на сторону этих самых крестьян-кормильцев, чтобы помочь им жить немножечко лучше. Правда, у нас с вами имеются некоторые расхождения. Вы дворянин, а я из крестьян.
- А разве кто нибудь издавал манифест об отмене понятий достоинства и чести у нижнего сословия, товарищ Крыленко?
- Упрямый вы человек, Александр Эрнестович! И понятия о чести и достоинстве у нас разные. Давайте больше не будем заниматься пикировкой. Наш спор беспредметен. Хотя, вы мне нравитесь. Такие убежденные и прямолинейные люди, скажу я вам, встречались мне редко. И потому я даю вам настоятельный совет. Собирайтесь, и сегодня же уезжайте. Время тяжелое, народец служит разный. Не жалуют они вашего брата. А уследить за всеми я не в состоянии.
Сонные часовые, провожали ленивыми взглядами дрожки, уезжающие в ночь, запряженные старой тощей кобылкой. На передке сидели, мужчина в офицерской шинели и фуражке военного образца. Во внутреннем кармане у него лежали офицерские погоны, орден «Святого Георгия», и горстка семейных драгоценностей, да зашитая в подкладку Петровская грамота о даровании Российского дворянства. Укутанная в старенький салоп молодая женщина держала на руках ребенка. Маленький Петя сладко спал, улыбаясь во сне чему-то своему, радостному, и причмокивал пухлыми губами. Последний, отверженный отпрыск славного рода фон Визенов, четыре века верой и правдой служившего во благо Отечества, навсегда покидал свою неприветливую, суровую Родину.
Под вечер неожиданно ударил сильный мороз. Ледяная крупа забивала глаза, залепляла нос, тяжелым комом липла к бороде и усам. Уставшая, чахлая лошаденка тащить свой груз категорически отказалась, остановившись, как вкопанная. Катенька мелко дрожала, прижимая к себе тихонько плачущего Петю. Как Саша не пытался стронуть с места упрямую лошадь, она только мотала головой и жалобно фыркала. Он был в полном отчаянии. Выхода из тупика не было. Саша расстегнул шинель, лёг на жену и сына, накрыв их своим телом, и с боков подоткнул полы. Больше он ничего не помнил.
Очнулся он от того, что кто-то сильно тряс его за плечи. –Подымайся, мил человек! Околеешь! – кричал ему в ухо мужичок с крепким сивушным запахом. – Жонка вон, с дитем, поди, дюже сомлели! Нешто хаты не заметил, рядом совсем изба-то! Ай,яй яй! Беда-то какая! Бери жонку, тащи в тепло, а я дитенка понесу.
Катенька умерла в бедной избе, глухой деревеньки где-то под Лугой. Никакие отвары и примочки хлопотливой, жалостливой хозяйки избы не помогли .
Нигде и никем не востребованный маленький осколок рухнувшей Империи, бывший её защитник, бывший штабс-капитан, Александр Эрнестович Фонвизин, сидел обхватив голову руками у свежего земляного холмика, с грубо сколоченным крестом, на старом деревенском кладбище. Впервые, за всё время, он пожалел о подаренном полковнику «Маузере». -Ну, вот, Катюшка, и закончилось наше счастье, так толком и не начавшись. Прости меня грешного. Не смог я обеспечить тебе достойную жизнь. Не смог и от смерти уберечь. Жил, как слепой котенок, не понимая, отсидеться в серединке не получится. У каждого должен быть свой берег. Жить не хочется. А жить надо. Петюня у нас, сынок, есть. Я у него в большом долгу.
Саша выкопал в холмике небольшое углубление, достал из кармана офицерские погоны, орден, и огромную фамильную брошь. -Твоя любимая! Это все, что я могу для тебя сделать. -Положил дорогие для него вещи в лунку, и присыпал землей. -Ну, вот и всё. Прощай, любимая! Я обязательно навещу тебя, ты только жди. -Саша тяжело поднялся, и побрел к русской гостеприимной избе, оглядываясь на постепенно отдаляющийся одинокий земляной холмик, под которым лежал самый близкий ему человек на земле.
- Барин! Ты б ребятенка-то оставил? – молвил Тит Силыч, теребя жидкую бороденку. – Куды тебе с мальцом, да ишшо за засеку к супостату? Давно ты с им воявал? Да и у нас времечко смурное, татей на дороге тьма. «Белаи», «краснаи», и ишшо шут знает какие! Не ровён час… Ты, мужик здоровай, можа и пронесеть, а мальца жалко будя!
- Типун тебе на язык, Тит Силыч! Не брошу я Петрушку. В долгу я у него теперь. Мать ему не уберег, его сберегу. Даже ценой собственной жизни. Он вырастет настоящим Человеком!
- Ну, гляди, барин! Тебе видней!
- Что ты, Силыч заладил – барин, да барин. Какой я тебе барин? Спаситель ты мой. И земной поклон тебе за это! Жене твоей огромное «спасибо» за сострадание к ближнему. – Саша полез в карман шинели, и протянул мужичку золотой портсигар. -Держи, Тит Силыч. В тяжелую минуту пригодится. Ну, прощай, добрый русский человек!
- Прощевайте… барин. И Силыч украткой перекрестил удаляющиеся фигуры.
Возможно, не прими он решения взять Петеньку с собой, его кости давным давно лежали бы в земле, покрытые горькой полынью, и серебрящимся на ветру ковылём. Но, кто и в чем заподозрит уставшего, заросшего, грязного мужика, меряющего истоптанными офицерскими сапогами версты бескрайней, вставшей на дыбы матушки России, с плетущимся рядом таким же чумазым мальчишкой?
На окраине тихого, чистенького городка Веймарской республики, снимал маленькую квартирку беглец из совдепии, то ли полунемец, то ли полурусский, Алекс Фонвизин, со своим сыном Петером. Хозяином доходного дома являлся выходец из Лифляндии, некий худородный баронишко, Макс фон Шлиман. Обер-лейтенант рейхсвера, не раз крепко битый свинцовым кнутом из амбразуры стальной колесницы своего постояльца. Знал бы он, какие кульбиты порой выделывает судьба.
Жизнь была трудной. Блестящий инженер-автомобилист Фонвизин перебивался случайными заработками. Чинил толстосумам шикарные автомобили, бюргерские велосипеды. Не брезговал ни чем. Надо было учить и кормить сынка Петруню, как две капли воды, похожего на почившую мать. Работа заглушала глухую, неизбывную тоску. Ему часто снился холмик с грубым, деревянным крестом на взгорке печального сельского погоста.
Денег катастрофически не хватало. Бешеная инфляция съедала все. Если хлебный батон сегодня стоил триста тысяч марок, завтра его можно было купить только за триста пятьдесят. А месячный доход Алекса Фонвизина не превышал ста миллионов марок. Тем временем, где-то в темных закоулках Веймарской республики, уже потрескивала скорлупа яиц вылупляющегося на свет божий, нацизма. Ефрейтор рейхсвера, с задатками художника, видел себя вождем Великой Германии.
Жизнь в Германии с большим трудом постепенно налаживалась. Впервые, прогуливаясь по вечернему городу с сыном, Алекс увидел факельное шествие. Народ неистовствовал. Кричал какую-то политическую околесицу. И с горящими глазами, тянул руки в странном приветствии, оглашая окрестности воплями: «Хайль Гитлер!» Действо произвело на Сашу гнетущее впечатление. «Вакханалья. Что-то, сродни семнадцатому году» - промелькнула мысль. – «Из огня, да в полымя».
- Папа, а знаешь, у нас в школе тоже происходит нечто подобное. Одноклассников словно подменили. Поголовно вступают в какую-то организацию, называемую «Гитлерюгенд». Меня стали чураться. Говорят, славянам не место в немецкой школе, и что скоро они доберутся до нас, недочеловеков. Давай уедем? Что мы забыли в этой стране?
Что мог сказать русский дворянин Алекс фон Визен своему сыну, барону Петеру Алексу фон Визену, подданому зарождающегося Тысячелетнего Рейха?
- Куда мы можем уехать, сынок? Надо постараться не потерять человеческий облик здесь. И стиснув зубы, бороться с этим мракобесием в меру своих сил. Потерпи. Это скотство не может длиться целую вечность.
Александр Эрнестович сидел в уютной пивной, и расслабившись, потягивал вкусное Баварское пиво. Вдруг дверь с шумом распахнулась, и в пивную ввалилась изрядно хмельная компания в коричневой униформе со свастикой на рукаве. Среди них находился Макс Шлиман.
- О! Алекс! Гутен абенд! Позволь присесть? – И не дожидаясь приглашения, грузно опустился на жалобно заскрипевший стул. Нимало не смущаясь, схватил начатую кружку с пивом, сказал «прозит!» и залпом выпил, смачно крякнув. И тыльной стороной ладони стер пену с жирных губ. – Скажи мне, дружище, ты немец, или славянин?
- А я – немецкий славянин, - улыбнулся Фонвизин.
- Опасно шутишь, Алекс! Не ко времени!
- Да какие уж тут шутки. По национальности я немец. Но, мои предки без малого полтысячелетия прожили в России.
- А чем ты можешь доказать свое происхождение?
- Косвенно – могу. – Алекс достал из внутреннего кармана пиджака Петровскую грамоту, с которой последнее время не расставался, во избежание неприятных последствий возможных эксцессов с патриотически настроенным населением.
Шлиман долго вертел её в руках, пытался что-то прочитать, усердно шевеля губами, пока, наконец, просветлел лицом. – Алекс! Но, это же совсем другое дело! Почему ты молчал раньше?!
- А у меня никто, ничего не спрашивал.
- Да эта бумага – ключ ко многим дверям! Это, наконец, дорога к твоему благосостоянию!! Да ещё с твоим дипломом! Черт тебя подери, твоей глупой скромностью! Дай мне эту бумагу на пару дней, и ты увидишь, что Макс Шлиман знает, о чем говорит! И немедленно, слышишь, немедленно! вступай в НСДАП! Я буду твоим поручителем. А я не последний человек в партийной ячейке города.
- Видишь ли, дорогой Макс, я еще не проникся идеями герра Шикльгрубера, и не достоин столь великой чести находиться под сенью столь одиозного человека.
- К черту! К черту! К черту! Прекрати болтать своим глупым языком , пока тебе его не укоротили по самую шею вместе с головой! Скажу тебе по секрету. Думаешь, меня трогает глупая трескотня этих зарвавшихся психопатов? Нет! Партия, это прежде всего карьера! Молчи, и выполняй приказ. И ты на коне!
- Конь, конечно, животное прекрасное, но, я предпочитаю коней несколько другого плана. Со стальными башнями, и парой пулеметов, из которых я охлаждал горячие головы желающих откусить кусок пожирнее от моей Родины. И на этом не сделал никакой карьеры.
- Алекс! Ты философ, и неисправимый болтун! И хватит об этом! А чьи головы ты «охлаждал» я, кажется, понял. И не в обиде. Как говорят у вас в России, что было, то быльем поросло. Я тебя спрашиваю последний раз, ты принимаешь моё предложение?
« А что? Может попробовать? Кто-то же должен подгрызать эту взбесившуюся стаю изнутри?» - Ну, что же, дорогой геноссе Макс, убедил. Принимаю!
В маленькой квартирке Фонвизиных раздался телефонный звонок: « Герр Визен? (Ого! А Макс слов на ветер не бросает. Уже – Визен! А куда делось баронское достоинство?) Вам надлежит явиться в городской магистрат по касающемуся вас делу. Бургомистр ждет вас.
- Герр Визен? Очень рад! - радушно улыбался пухлощекий толстячок, широко расставив руки. Приветствую нового подданого нашего Фюрера и Великой Германии, Алекса Эрнеста Визена! Вручаю вам документ, свидетельствующий о вашей принадлежности к славному, Германскому народу!
- Благодарю вас, герр бургомистр. Позвольте спросить, куда делась приставка «фон», говорящая о том, что я действительно представитель древнего Германского рода?
- Видите ли, наше великое государство семимильными шагами идет по пути демократизации. Перед Фюрером все равны, и кичиться своим происхождением не совсем этично. Советую вам оставить всё, как есть.
- Не смею возражать, герр бургомистр. Пусть так и будет. Я могу идти?
-«Хайль Гитлер!» неожиданно рявкнул бургомистр, и с грохотом выскочил из кресла, взметнув руку в нацистском приветствии.
- «Хайль!» - как-то не радостно ответил Александр Эрнестович. И неуклюже, словно отгонял назойливую муху, махнул в сторону рукой. Бургомистр недовольно покосился на визитера, но промолчал.
Вскоре, стараниями Макса Шлимана, в торжественной обстановке, под бравурные марши, и велеречивые, истеричные речи присутствующих, Алексу Визену вручали билет члена Национал-социалистической Немецкой Рабочей партии.
Буду всем благодарна за отметку " мне нравится".
Продолжение рассказа здесь.
Уважаемые друзья канала и читатели, которые не подписались на канал!
Не забывайте оценивать рассказ.
ЛАЙКИ , очень, важный момент для рассказа и канала!! Таковы правила Дзена. Иначе рассказ написан в "стол".
Благодарю Вас за то, что читаете рассказы и комментируете.
Канал "Стэфановна" существует только благодаря Вам, и предлагает Вашему вниманию жизненные истории на разные темы: