Талант и слеп, и слишком тонок,
Чтоб жизнь осилить самому
И хам, стяжатель и подонок
Всегда сопутствуют ему.
И. Губерман
— Вы меня обманули! Требую полного возврата денежных средств!
Фёдор Михайлович молча наблюдал за метаниями старика по кабинету. Широкая цветастая рубаха, свободные шорты, шлёпанцы на босу ногу: тот словно только с пляжа явился. Долговязый скелет, обтянутый загорелой морщинистой кожей. Голова его подергивалась то ли от возмущения, то ли от нервного тика.
Фёдор Михайлович с невозмутимым выражением лица откинулся на кресле, сложил руки в замок. Он наблюдал за мельтешением мушек над лысиной старика: те появлялись из ниоткуда, пролетали по случайной траектории и вновь исчезали. “Броуновское движение”, — вспомнилось Фёдору Михайловичу.
Он несколько раз моргнул и потёр глаза, отгоняя назойливые чёрные точки.
“Пора показаться окулисту”.
Старик тем временем прекратил шаркать от стены к стене и замер около стола. Тёмные глаза из-под густых бровей упёрлись взглядом в Фёдора Михайловича, будто норовя пригвоздить к кожаной обивке кресла. Подбородок старика подрагивал.
— Присаживайтесь. — Фёдор показал клиенту на свободный стул.
Старик помедлил, в нерешительности поджав тонкие губы, но всё же сел.
— Итак, Павел… — короткий взгляд на экран ноутбука. — Эдуардович. Что стряслось?
— Писательство! Талант ваш! Не работает! — Старик взмахнул костлявой рукой, вскочил со стула, задыхаясь от негодования. Навис над столешницей, уперевшись в нее ладонями.
— Давайте подробнее, — осадил его Фёдор. — Талант, он как старый автомобиль с механической коробкой передач, помните такие? Надо учиться…
— Я читал инструкции, — отмахнулся старик и вернулся на место. — Писательство от двух лет практики…
Писательство от двух лет, изобразительное искусство от двадцати месяцев, актёрское мастерство от восемнадцати. Фёдор Михайлович подумал, что честнее было бы добавить “...и до бесконечности”, но тогда у него не было бы клиентов.
— Продолжайте.
— Что продолжать? Я два года продолжал! Даже больше... Писал каждый день, закончил книгу…
— И она вам не понравилась?
— О нет, наоборот! Книга шедевр! Так говорят все, кто её читал.
Не дождавшись выводов, Фёдор Михайлович вопросительно посмотрел на старика. Вздохнул.
— Так в чём дело?
— Да в том, что “все, кто читал”, — это десять человек! Включая мою жену, моего помощника и двух моих дочерей.
Для Фёдора Михайловича картинка сложилась, но он решил зайти издалека.
— Сколько вы вложили в продвижение?
Эдуардович поморщился.
— Я такие деньги вам плачу и должен ещё во что-то вкладываться? Русским языком говорю: я выложил книгу на сайт, а там десять просмотров! Зачем мне такой талант, если хорошая книга не может продать сама себя?
Фёдор Михайлович молча дождался, пока клиент успокоится и перестанет брызгать слюнями себе на колени.
Сколько он уже таких навидался — халявщиков, привыкших приходить на всё готовое, и людей бизнеса, почему-то убеждённых, что творчество лишь игра, не имеющая к бизнесу никакого отношения.
— Если вы читали договор…
“Они никогда не читают”.
— … то должны были обратить внимание — мы не гарантируем коммерческого успеха или популярности от применения наших талантов. Тем более в литературе.
Фёдор позволил себе лёгкую улыбку.
— Вы создали хорошую книгу, значит, талант у вас есть. Значит, наши обязательства исполнены. Но, чтобы заявить о таланте, надо проявить некоторые способности… Понимаете, о чём я?
Старик кивнул, не поднимая глаз. Царапал ногтем край стола с выражением человека, не привыкшего признавать очевидное. Не по глупости, а лишь ради упрямства.
— Наймите хорошего маркетолога…
— Да Бог с ним, с писательством этим, — покачал головой старик. — Книга хорошая, потомкам останется. Пускай потомки и продвигают. Я вообще о другом хотел спросить.
На этот раз Фёдору Михайловичу не удалось скрыть удивления в голосе, уж слишком быстро старик переключился.
— О чём же?
— Хочу попробовать что-то ещё. Посоветуете? Может, скульптура? Живопись?
Фёдор Михайлович коротко взглянул на ноутбук с открытой “карточкой клиента”. Павлу Эдуардовичу вот-вот стукнет восемьдесят, и, добившись в жизни всего, на что рассчитывал, а то и больше, он напоследок решил ломиться в двери, которые еще совсем недавно казались наглухо закрытыми.
“У меня не так много времени, чтобы барахтаться в болоте посредственности, собирать навык по крупицам, — сказал он в первую встречу с Фёдором Михайловичем. — Я мог позволить себе приключения, когда строил бизнес в двухтысячных. Тогда я был на сорок лет моложе. Сейчас мне нужны гарантии”.
“Никак не уймется на старости лет”, — подумал тогда Фёдор Михайлович, и та же самая мысль пришла ему в голову сейчас.
— Увы, это невозможно, — ответил он старику. — Мы не знаем, как новый талант приживётся поверх уже привитого. Множественный интеллект — штука сложная, и нет никаких гарантий, что вербально-лингвистическая предрасположенность сработается с пространственной… Не буду вас утомлять терминологией, но именно поэтому перед процедурой мы настоятельно рекомендуем клиентам окончательно определиться с выбором.
— Да помню я, но как же…
— Леонардо да Винчи? Уинстон Черчилль? Или кого вы собирались упомянуть? Поверьте, я без всякого усилия назову ещё с три десятка личностей, обладающих сразу несколькими выдающимися талантами. Увы, такие встречаются редко, а мы не можем повторить нечто подобное. Открывая один свой секрет, природа всегда подкидывает новый. Тем не менее, наша организация будет рада помочь обрести талант художника кому-нибудь из ваших родственников или друзей, кому вы нас порекомендуете. Возможно, ваших дочерей заинтересует?..
Когда за недовольным стариком закрылась дверь, Фёдор Михайлович спросил:
— Лара, время.
— Аренда офиса ещё пятнадцать минут, — отозвался женский голос в наушнике.
Он подтянул ноутбук поближе, коснулся гладких клавиш. Четверти часа хватит дописать отчёт, это хорошо.
Правила в организации Фёдора Михайловича простые, но обязательные: только почасовая аренда офисов, только через поддельный аккаунт и только для личных встреч. В офлайне стало скрыться проще, чем в сети.
Мушки вернулись, полезли на экран, прилипли к буквам. Фёдор уже почти дописал, когда строчки задрожали, подёргиваясь помехами, как в чёрно-белых кинескопах из далёкого детства.
Зажмурился на несколько мгновений.
Дотянулся курсором до облепленной чёрными точками кнопки “сохранить”.
Снова зажмурился.
И услышал, как распахнулась дверь кабинета.
Когда открыл глаза, мушки исчезли, а к столу подошли двое. Чёрные пиджаки, белые рубашки, военная выправка. На таких и костюмы сидят как форма.
— Вы ошиблись помещением, уважаемые.
— Нет, Фёдор Михайлович, — сказал скуластый, старший в паре и по возрасту и, судя по тому, как заговорил первым, по званию. — Работа у нас такая — не ошибаться.
И протянул раскрытое удостоверение. Не пластиковую карточку и не экран смартфона с цифровой версией, как у охранных ведомств, не голограмму, как у сотрудников МВД. А старомодное, из балакрона с красной корочкой. Такие удостоверения у сотрудников Комитета государственной безопасности Республики Беларусь не менялись уже почти полвека.
— Фёдор Михайлович, прибор у вас с собой?
***
Второй гэбист, что помоложе, сел за руль, и это непривычное зрелище отозвалось у Фёдора Михайловича противным зудом между рёбрами. Дело в старомодности, или у КГБ свои причины сомневаться в беспилотниках?
Самого Фёдора усадили на заднем сидении рядом с полковником Вороховым. Тот предпочёл ограничиться лишь фамилией, а имя-отчество Фёдор Михайлович в удостоверении прочесть не успел.
— Мне нужно позвонить, — повторил он в третий раз.
Полковник задумчиво крутил в руках черную коробочку с короткой трубкой из белого пластика. Прибор выглядел как примитивный алкотестер.
— Нет.
— Мне нужно, — с нажимом добавил Фёдор. — Моё руководство заинтересуется, куда я пропал. Поймите, я всего лишь региональный менеджер…
Ворохов демонстративно зевнул. Молодой сосредоточенно вел машину.
— Хорошо. — Фёдор Михайлович облизнул губы, подбирая слова. Теребил края лежавшей на коленях сумки с ноутбуком. — У меня есть права. И адвокат. Я могу позвонить адвокату?
— Нет.
Полковнику надоело разглядывать прибор, и он спрятал его во внутренний карман пиджака.
— Куда едем хоть, расскажете? — спросил Фёдор без всякой надежды.
Ворохов посмотрел ему в глаза.
— Где вы их берёте?
— Кого?
— Таланты.
Фёдор Михайлович отвернулся к окну. Если на его вопросы не хотят отвечать, он тоже не будет. Ворохов будто и не ждал ответа, продолжил, рассуждая:
— Да и что это вообще такое — талант? Меня воспитывали, что нужно трудиться, не отлынивать, ставить перед собой задачи, и тогда нет ничего невозможного. А талантом или прикрываются самые удачливые, или оправдываются лентяи.
Фёдор Михайлович помолчал немного. Сказал:
— Талант — это способность сказать или выразить хорошо там, где бездарность скажет и выразит дурно.
— Завернул, ты, конечно, менеджер, — впервые заговорил водитель. Голос его был низкий, приятный. С таким голосом атмосферные аудиокниги записывать, а не людей в неизвестном направлении увозить.
— Это не я. Это Достоевский.
— Вот, кстати, тёзка ваш, — сказал Ворохов — Все говорят “талант, талант”! А меня ещё со школы от него воротит.
Фёдор Михайлович не ответил. Дальше ехали молча.
Водитель хорошо держался в потоке беспилотников. Ехали без мигалки и спецсигналов. Машина, как успел заметить Фёдор Михайлович, была совершенно обычной: не слишком дорогой, не самой дешёвой, в меру грязной, с неприметными номерами.
И обычность эта, контрастируя с представлениями Фёдора Михайловича о Госбезопасности, навевала смутную тоску, усиливала зуд под рёбрами.
Когда они выехали на проспект, Фёдор уже догадывался, куда его везут, хоть сердцем и надеялся ошибиться.
Мимо здания КГБ, его бельведера и коринфских колонн ежечасно сплошным потоком проезжают тысячи машин и прогуливаются тысячи пешеходов. Видят лишь фасад. Когда-то его архитектура определила внешний вид всего проспекта.
Попасть во внутренний двор Комитета, к двухэтажному СИЗО, суждено немногим, ещё меньше тех, кто приходит сюда по своей воле.
Круглое, ничем с виду не примечательное здание, которое невозможно рассмотреть с улицы, построено по планировке Паноптикум, как и большинство тюрем в Штатах, и этим заслужило народное прозвище “Американка”.
Вывалившись из машины, Фёдор Михайлович почувствовал предательскую слабость в ногах. С каждым шагом тело его становилось всё тяжелее и тяжелее, и колени подгибались под этой ношей. Перед самой дверью молодому гэбисту пришлось даже поддержать его за локоть.
Фёдор думал о тех поэтах, журналистах и писателях, о всех деятелях культуры и науки, кто не вернулся из застенок “Американки” за больше чем век ее существования: сначала при большевиках, а после и… Сколько приказов было отдано после?
Думал: “Вот оно, воплощение цензуры, выложенное из кирпича, холодное, как провал пистолетного дула”.
Фёдора Михайловича повели по узкой лестнице вниз, где дежурили двое в форме. Один попросил поднять руки и проверил его ручным металлоискателем, второй залез в сумку с ноутбуком.
Воздух тесных коридоров после свежести улицы казался тяжёлым и безжизненным, приходилось чуть ли не через рот дышать, иначе кружилась голова. Вдоль стен чёрными искрам пробегали неуловимые мушки. Стучали каблуки гэбистов, стучала кровь в висках Фёдора Михайловича.
Ворохов подошел к железной двери, пискнул датчик распознавания лиц.
— Прошу. — Полковник жестом пригласил Фёдора войти.
Тот помялся немного, сделал глубокий вдох и переступил через порог.
Кабинет для допросов, за железным столом человек, его руки сведены за спиной. Бритая голова на длинной шее. Резкие черты лица и острый нос придают ему сходство со старым французским актером.
Больше всего Фёдору Михайловичу не понравился взгляд заключённого: не испуганный или встревоженный, не уставший и даже не равнодушный. Любопытно-оценивающий. С таким бродят вдоль витрин или читают характеристики товара в сети, а не смотрят на людей. Не в этих стенах, не в наручниках.
— Знакомьтесь. Григорий Виссарионович Балтинский, общественности больше известный как Критик.
Услышав своё имя, Балтинский широко улыбнулся, демонстрируя розовые дёсны — у него не хватало передних зубов.
— У вас красивые руки, — сказал он Фёдору. — Красивые пальцы. Клавиши? Скульптура? Покажете свои работы? У меня большой опыт составления рецензий…
— Ну вот и познакомились, а теперь на выход. — Ворохов потащил Фёдора Михайловича обратно в коридор. Молодой гэбист, который так и не представился, остался ждать там, прислонившись к стене и с интересом наблюдая за лицом “гостя”.
— С ним будете работать, — полковник кивнул на дверь. — Нужно забрать его… Гхм, талант.
— Кто это? — Фёдор Михайлович сглотнул, захотелось пить.
— Вы не слышали о Критике? Совсем новостей не читаете?
Фёдор пожал плечами.
— В том кабинете сидит один из самых разыскиваемых убийц последних десятилетий. Его жертвами становились молодые таланты: начинающие актёры, никому не известные поэты, художники… На протяжении двадцати лет он выписывал рецензии, как он это называет.
— И вам нужен его талант убийцы?
Губы полковника дрогнули, будто он в последний момент сдержал улыбку.
— Таких талантов у нас самих хватает. Двадцать лет, Фёдор Михайлович, вдумайтесь в цифру. Мы шли по его следу в пятидесяти четырех городах Европы по дороге из ста тридцати шести жертв. Восемь лет за его преступления отсидел человек, которого он мастерски подставил. У него особые… способности заметать следы, уходить в последний момент, чувствовать западню. Талант, не побоюсь этого слова.
— Так, может, дело не в беглеце, а в том, кто искал?
Ворохов скривился.
— Фёдор Михайлович, мы с вами почти ровесники, а выпады у вас, как у подростка. Честное слово, не серьёзно. Мы старались, поверьте, и мы, и спецслужбы ещё двух десятков государств. Европол подключили. А попался он нам из-за досадной — для него, конечно, — случайности.
Фёдор кивнул. Иногда случайность — самая сильная карта в колоде. Ему почти удалось вернуть себе привычное самообладание, мысли о работе действовали успокаивающе.
— Не думаю, что получится, — он покачал головой. — Вы спрашивали, где я беру таланты, и вы правы: забираю.
— Воруете, — на этот раз полковник не стал сдерживать улыбку.
— Забираю, — повторил Фёдор. — Но лишь зёрна. Выкапываю ростки, которые едва проклюнулись, а не выкорчевываю деревья. Понимаете? Если талант развивали годами, если он пустил корни, если человек взрастил своего внутреннего гения… Его не отделить. Думаете, никто не захотел бы забрать таланты Илона Маска? Тарантино? Стрельченко? Это невозможно.
— Значит, остаётся надеяться, что ваш талант — делать невозможное, — серьёзно сказал Ворохов. — Если вам нужно подумать, решиться, поверить в свои силы, пожалуйста. Апартаменты на втором этаже в вашем распоряжении. И будут столько, сколько нужно.
Фёдор Михайлович передернул плечами от мысли об “апартаментах “ СИЗО.
— Вы представляете, на какую я организацию работаю? — решился он на последний аргумент. — Знаете, какие люди за ней стоят?
— Нет, — ответил полковник, и эта прямота почему-то обескуражила Фёдора больше всего. — Не знаем. Но догадываемся. Именно поэтому мы предлагаем, слышите, именно предлагаем сотрудничество. Можете расценивать даже как просьбу. А потом идите на все четыре стороны. Но вот забавная штука, Фёдор Михайлович — вы уже здесь. А здесь не принято упрашивать слишком долго.
Фёдор какое-то время смотрел, как пляшут чёрные точки по пиджаку Ворохова, потом со вздохом протянул гэбисту руку. Тот вложил в неё прибор.
...Фёдор Михайлович приставил трубку к виску Критика, дождался короткого сигнала. Обошёл сидящего сзади, приставил к затылку. Всего нужно отсканировать восемь точек на голове.
Заключённый сидел смирно, лишь вращал глазами, открыв рот, и в нетерпении облизывал пустые дёсны.
— Что исследуете, доктор? Меня уже исследовали, у меня и справка есть.
От его влажных интонаций у Фёдора вспотела шея.
— Я не доктор.
— Мы с вами не встречались? Ваше лицо кажется знакомым.
Фёдор проигнорировал вопрос, перепроверил настройки прибора.
— Тут пока всё, можете расслабиться.
— Так быстро? — спросил Ворохов, присев на край стола.
— Нет, это лишь тест. Сбор информации перед калибровкой.
Фёдор Михайлович опустился на стул напротив заключённого и достал из сумки ноутбук, подключил к нему прибор. Запустил программу. Заметил, как молодой гэбист поглядывает на его компьютер, такой непривычно громоздкий, когда даже мощнейшие игровые платформы сейчас помещаются в карман.
Но то, чем занимался Фёдор Михайлович, игрой не было.
В творческом направлении, на котором он и специализировался, работать было проще всего. Группа пространственных талантов сопутствовала дизайнерам, архитекторам и скульпторам, вербально-лингвистических — поэтам и писателям, сценаристам и редакторам.
Цифровые таланты математиков и программистов также выявлялись без труда.
Гораздо сложнее обстояло с талантами физическими, требовательными к показателям получателя. Бессмысленно пересаживать одаренность балерины в толстушку, а талант бегуна в умирающего старика.
И почти невозможно работать с талантами сложными, межличностными, слишком неявными или слишком многогранными. Искать, к примеру, таланты политиков — всё равно что самому сесть за руль без навигатора в незнакомом городе.
— Сознавайтесь, вы медийная личность? — не унимался Критик. — Творческий человек? Я вас точно где-то видел. Если пишите ЛитРПГ, я настаиваю на рецензии!
Фёдор Михайлович старался не поднимать лишний раз головы, не встречаться взглядом с Балтинским, не видеть беззубого рта и пены в уголках губ. Искать таланты в голове маньяка приходилось не просто без навигатора, а буквально методом тыка.
Если обычная процедура вместе со всеми настройками длилась не больше двадцати минут, сейчас Фёдор Михайлович провел в допросной пять с половиной часов. Снова и снова программа подвисала, плевалась ошибками.
Молодой гэбист дважды приносил ему кофе, один раз под конвоем Фёдору разрешили сходить в туалет. Критик успел вздремнуть, не меняя положения, будто затёкшие руки совсем его не беспокоили. Проснувшись, он больше не улыбался, оглядывался беспокойно, бормотал себе под нос:
— Откуда я его знаю, откуда?...
Фёдор, у которого от усталости перед глазами вновь мельтешил рой мушек, уже хотел огрызнуться, но его отвлекло всплывшее на экране сообщение. Он пробежал взглядом три коротких строчки, затем ещё раз и ещё, не в силах поверить.
Иногда случай становится сильнейшей картой в колоде.
— Получилось, — сказал он хрипло и повернулся к полковнику. — Получилось!
Хотелось смеяться, но он вовремя себя одёрнул. Смех в этих стенах позволителен лишь безумцам вроде Критика.
Четыре секунды у головы заключённого, и откалиброванный прибор забрал талант одного из самых разыскиваемых преступников последних двадцати лет.
— Куда его теперь? — спросил Фёдор.
Ворохов не ответил, вызвал конвой и дождался, пока уведут беспокойного Критика. Тот до последнего пытался обернуться и заглянуть Фёдору Михайловичу в лицо.
— Юра, твой выход, — сказал полковник молодому, впервые назвав его по имени.
— Что я почувствую? — спросил гэбист.
— Сейчас — ничего, — ответил Фёдор, переключая прибор в режим отдачи.
Его снедал интерес, но он так и не решился спросить. Да и кто бы ему ответил? Юра мог быть кем угодно. Разведчиком, борцом с терроризмом… диверсантом? Фёдор Михайлович действительно почти не читал новости, но и без этого догадывался — государство всегда найдет применение способностям неуловимого преступника.
— Напоминаю: я не могу гарантировать, что талант приживётся. Его нужно постоянно тренировать, последовательно, но постепенно. В суете процветает лишь бездарность.
… Оказавшись на проспекте, Фёдор Михайлович обернулся на здание Комитета, всё еще не веря, что его так просто отпустили. Даже телефон вернули.
Рядом шумел сплошной поток — электромобили кажутся тихими только поодиночке.
На случай, если талант не приживётся, Ворохов попросил Фёдора пока не выезжать из страны. Знает он такие “просьбы”! Камеры с распознаванием лиц теперь не пропустят его ни на одной границе.
Телефон Фёдор выбросил в первую же урну. Новый купил в автомате за углом, подключился к городскому вайфаю, авторизовался в системе “помощника”.
— Лара?
— Добрый вечер, Фёдор. Вы вошли с нового устройства, необходимо подключение к сети. Желаете скопировать данные из резервного хранилища?
— Погоди. Закрой мои счета, переведи деньги через второй закрытый аккаунт на третий. Отмени все мои подписки и перепроверь, где я ещё мог наследить. С четвёртого аккаунта сними мне квартиру где-нибудь неподалеку от границы. Скажем, в Бресте?
Может, он не так хорош, как Критик, но держать себя на поводке, как поставщика талантов, гэбистам не позволит. На первое время его бесхитростных манипуляций должно хватить, чтобы спутать следы, а там придумает ещё что-нибудь. Попросит о помощи организацию.
— Фёдор, в соответствии с Законом “Об обязательной регистрации граждан в Сети”, иметь больше одного действующего аккаунта запрещено.
Фёдор замер. У него пиратская версия Лары, хорошая версия. Настолько, что стоит втрое дороже лицензии. Почему ей не вырезали это предупреждение?
— Так сделаешь? — осторожно переспросил он.
— Конечно. Чувство юмора можете настроить в…
Пока ждал машину, Фёдор Михайлович с беспокойством думал о прощальных словах полковника. “Он ведь и вправду уверен, что вы знакомы”. Тогда Фёдор ничего не ответил.
Конечно, они знакомы. Он узнал Балтинского, едва переступил порог допросной. В прошлом перспективного живописца, одного из первой сотни, кто согласился принять участие в исследовании талантов двадцать лет назад, когда приборы занимали целую комнату, а обработка данных могла длиться неделями.
Что же с ним стало? Можно ли было это предвидеть? Ведь если талант угадывается по одному-единственному проявлению, чтобы угадать характер, требуется продолжительное время и постоянное общение.
Обычно вместе с талантом люди теряют и страсть, она остывает быстрее забытой в пепельнице сигареты. Чувство утраты пройдёт, лишь если вовремя переключиться.
Но Балтинский, видимо, так и не смирился с творческой импотенцией. Каждая работа теперь казалась ему хуже предыдущей, он застрял, не в силах переступить на следующую ступень, и то, что он раньше воспринимал в себе как золото, покрылось тёмными пятнами.
Тогда он стал Критиком. Сам того не зная, заполнил пустоту. Отточил новый талант.
Фёдор Михайлович подумал, что обязательно занесет эту версию в отчёт.
***
Нелепо.
Пошло.
Вторично.
Скучно.
Третий день Фёдор Михайлович просматривал работы финалистов. Талант как птица, гнездится где захочет: иногда в глухой тайге, иногда в ухоженном парке. Своих птиц менеджер ловил на конкурсных площадках.
Из полутора тысяч заявок до лонг-листа добралось пятьдесят. Фёдор внимательно читал один синопсис за другим, лишь изредка, заинтересовавшись, открывая сценарий. Часть из них станет ярким и высокобюджетным попкорном для зрителя.
Ждать решения жюри и оглашения победителей смысла не было, по опыту Фёдор Михайлович знал — то, что он ищет, вряд ли займёт пьедестал, но будет где-то неподалеку.
Закончив, он откинулся на диване и устало потёр переносицу. Отобрал двоих. Двоих из пятидесяти, в ком заметил искру, которую при должном подходе можно развить в пожар. Пламя его способно сжечь всё на пути будущего таланта, обернуть пеплом привычные границы.
Надо будет написать тем двоим, предложить “тест на творческие способности”. За хорошие деньги, разумеется. И обязательно упомянуть их в отчёте.
Но сначала — взбодриться.
Фёдор отложил ноутбук. Удобнее было бы выводить изображение прямо на стену, управлять голосом и жестами, но мужчине нравилась тяжесть компьютера на коленях, тихие щелчки клавиатуры и кнопок мыши.
— Лара, сделай кофе. Как обычно.
— На двоих?
— Что?
— К вам гость из госбезопасности.
Фёдор Михайлович вскочил.
— Не впускай! Скажи, что меня нет!
— Я не могу отказать представителю власти.
— Да что б тебя, ты же пиратская програм… Гхм, — он осёкся. На пороге комнаты стоял знакомый гэбист. — Здравствуйте, Юрий. Кофе?
Юра изменился за четыре месяца. Костюм мятый, без галстука, спину сгорбила невидимая тяжесть. Глаза будто глубже засели на бледном лице.
— У нас мало времени, поэтому говорить буду быстро, ответы жду чёткие. — Он сделал долгую паузу, вопреки своим же словам. Добавил негромко: — Я убил человека.
Фёдор Михайлович помолчал, обдумывая услышанное, уточнил:
— По работе?
Юра криво ухмыльнулся.
— По работе? Вас это волнует? За кого вы меня приняли тогда, за киллера?
— Я по-прежнему не понимаю, какое это имеет отношение ко мне, — сказал Фёдор спокойно. — А вы так и не задали свой вопрос.
— Хорошо, сейчас. Я… Слушайте. После вашей процедуры во мне что-то поменялось. И мир вокруг тоже поменялся! Я стал замечать изъяны: в музыке, кино, литературе. Поначалу это просто отвлекало, но потом затянуло так, что я не смог себя контролировать. Та девушка… — Юра потоптался на месте, отвёл взгляд. — Я боюсь сделать это снова. И вот мой вопрос: что ещё кроме таланта вы мне пересадили?
От некогда приятного тембра не осталось и следа. Теперь это был голос человека потерянного, охрипшего от постоянных криков в пустоту.
— То есть вы убили с тем же мотивом, что и Критик?
Юра кивнул. Он терпеливо ждал, пока Фёдор Михайлович сделает несколько кругов по комнате, уткнувшись взглядом в пол.
— Как считал известный итальянский художник: талант на одну треть состоит из инстинкта, на одну треть — из памяти, и на одну треть — из воли. Он жил пятьсот лет назад и даже не представлял, насколько близок к истине.
— Я просил — чётче.
— А я уже всё сказал, — огрызнулся Фёдор. — Вы услышали про инстинкт. Критик был в первую очередь убийцей, и его инстинкт сросся с его талантом, стал единым целым. Неудивительно, что вы не смогли противиться.
— То есть вы знали? — Юрин голос окреп, покрылся льдом.
— Я... Я предупреждал, что закостенелые таланты неделимы, что с ними сложно! Но вы ведь не слушали, такие как вы никогда не слушают…
Он даже не увидел кулака, пол в один миг оказался слишком близко к лицу, а мгновением позже скулу пронзило болью, горячие иглы обожгли челюсть. Следующий удар, такой же точный как и первый, по печени. Фёдору казалось, что он кричит, что вот-вот порвётся глотка, раскрошатся зубы, и лопнут перепонки, но на деле из широко раскрытого рта не вырвалось ни звука.
Когда снова удалось дышать, а глаза протереть от слёз, Фёдор Михайлович отполз в сторону, обернулся и посмотрел на Юру. Тот остался стоять на месте и, спрятав руки в карманы, внимательно изучал лежащего.
— Давно волнует вопрос: какой же талант у вас?
— Видимо, попадать в неприятности. — Фёдор со стоном сел, обхватил руками бока. — Чего вы хотите?
Юра подошел, поднял его за шкирку, толкнул к дивану с ноутбуком.
— Работайте! Достаньте из меня это дерьмо.
Фёдор Михайлович послушно взял компьютер, отнёс его к столу. Потянулся к верхнему ящику, но передумал и открыл следующий, достал прибор.
Восемь точек на голове, восемь коротких звуковых сигналов, похожих на писк микроволновки.
Спустя двадцать минут Фёдор Михайлович убрал руки от клавиатуры, давая программе обработать данные. Коснулся скулы и тотчас зашипел, поморщившись.
— Та девушка. Кто она была? — спросил он.
— Выступала с уличными музыкантами, — нехотя ответил гэбист. — Она фальшивила. Одну и ту же мелодию, одни и те же ошибки. Каждый день.
— Кто-нибудь ещё знает?
— Нет, у меня же теперь талант заметать следы.
Фёдор проигнорировал ехидную интонацию.
— А вы уверены, что дело в нём? Не замечали раньше за собой необычных… наклонностей?
Гэбист с минуту смотрел на него не моргая. Сказал сухо:
— Вам не надо быть ни психологом, ни следователем. Только сделать свою работу. На этот раз качественно.
Ещё через минуту добавил вполголоса:
— Робин Гуд наоборот…
— Простите?
— Вы Робин Гуд наоборот, — пояснил Юра. — Вор, который отбирает у бедных и безызвестных и отдает богатым и знаменитым. Разве не так?
— Вы говорите верные вещи неверными словами. Будто дело в одних лишь талантах, но это не так. — Фёдор Михайлович размял затекшую шею. Хотелось кофе. — Заявить о таланте — отдельный талант. Или удача. Или ресурсы. Что плохого в том, чтобы одаренность собиралась у людей с ресурсами? Такой человек не будет годами продавать свои картины за бесценок в социалках, а откроет выставку в центре Парижа. Найдёт режиссёра и оплатит фильм по своему сценарию. Не будет стучаться в издательства, а пригласит главного редактора погостить недельку на виллу в Испании, и там, под вино из личного погреба, они обсудят будущий тираж. И тогда мир получает очередной шедевр. Гарантированно получает, ведь за талантом стоит армия маркетологов, юристов и пиарщиков. И автор здесь уже не важен, главное, что искусство выигрывает при любом раскладе.
Юра покачал головой.
— Меньшего цинизма от вас и не ждал.
Фёдор фыркнул. Гэбист будет говорить ему о цинизме! Тот, не заметив, продолжил:
— А выигрывает в первую очередь пропасть. Та самая, вечная. Людей, о которых вы говорите, не устраивает её размер, они хотят, чтобы она росла. И вы, услужливый “региональный менеджер”, брали кирку и собственными руками...
Фёдору Михайловичу не понравилось вот это вот “брали” в прошедшем времени. Словно в настоящем для него уже всё решено. Он снова посмотрел на верхний ящик стола и снова не решился его открыть.
Программа выдала ошибку, и пришлось вновь уйти с головой в калибровку.
Ещё через час прервались на кофе. Гэбист курил в окно, Фёдор Михайлович разглядывал нетронутую молочную пену в кружке.
— Как вы меня нашли? — спросил, будто невзначай.
— Всё еще доверяете пиратским программам? — Юра хмыкнул. — Знали бы вы, кто пираты.
— Почему вы сказали, что времени мало?
— Мне понадобились сутки, но я торопился по личным обстоятельствам, о которых вы уже знаете. Остальные нагрянут со дня на день.
Фёдор поежился, как если бы капля из протекающего кондиционера попала за шиворот, но виду не подал. Пользовался тем, что на его вопросы отвечают.
— Зачем?
Юра потушил окурок прямо в кружке, пепельницы в доме не было. Посмотрел в глаза.
— Когда мы на вас вышли, то не понимали, как подступиться и как реагировать. Боялись влезть не туда. Но вы знали Критика и соврали об этом. Полковник решил копать дальше, отправил запросы в Европу, в Кремль… Не сразу, но ему ответили.
— И… Что?
— Работайте, — отрезал Юра и вернулся на диван.
Фёдор Михайлович стучал по клавишам холодными пальцами, осторожно поглядывал на гэбиста. Сосредоточиться на экране не получалось. Госбезопасность знает слишком много: про Лару, про аккаунты… про что еще? Сейчас Юре нужна помощь, они практически пособники, но чего ожидать от него после?
Где-то на границе периферического зрения вновь заплясали чёрные мушки.
— Вас ничего не смутило, когда вы увидели, во что превратился Балтинский? — спросил Юра задумчиво. — Подающий надежды художник становится убийцей, когда у него отнимают возможность творить…
— Вы еще про Гитлера пошутите, — раздраженно бросил Фёдор.
— А это не смешно. Тем, у кого вы забрали талант, во всяком случае, не до смеха.
— Балтинский мог быть психом всегда. Или сойти с ума позже. Нет доказательств, что существует связь.
Гэбист, склонив голову, долго смотрел на Фёдора, потом кивнул, будто себе самому, и достал из кармана смартфон. Несколько раз ткнул в экран.
— У меня есть. Лара! Подключись и выведи изображение.
Противоположная стена моргнула, и по ней побежала таблица. Имена, даты, таланты…
— Что это?
— Первое время за испытуемыми велось наблюдение. За кем-то несколько месяцев, за кем-то годами. Вы смотрите, Фёдор Михайлович, смотрите на четвёртый столбец.
Напротив половины фамилий значилось: /НЕТ ДАННЫХ/
Но внимание Фёдора привлекли остальные, и он перестал дышать.
/ШИЗОФРЕНИЯ/
/АЛКОГОЛИЗМ/
/БИПОЛЯРНОЕ РАССТРОЙСТВО/
/СУИЦИДАЛЬНЫЕ НАКЛОННОСТИ/
/ДИССОЦИАТИВНОЕ РАССТРОЙСТВО/
Таблица всё плыла и плыла, диагнозы повторялись, менялись лишь фамилии. Чёрные точки перескакивали со столбца на столбец, как блохи по стеклу. Фёдор Михайлович зажмурился, потёр виски.
— Нет, не может быть!
Юра внимательно следил за его реакцией, спросил с подозрением:
— Скажете, видите впервые?
Фёдор открыл глаза, уставился пустым взглядом в столешницу.
— Большинство из них им бы даже не воспользовалось, — сказал он через какое-то время. — Он бы погиб у них, завял среди рутины и забот. Но даже если бы они… Даже если бы решились, их не ждало бы ничего, кроме разочарования. Отсутствие признания, постоянные отказы, непонимание. “Не берись”, “не начинай”, “где великие, а где ты”. Бездарности не оценят дарования, ты лишь видишь, как они зарабатывают, штампуя “контент”. Ничего общего с искусством. Кому-то, конечно, повезёт, кому-то из тех, кто способен жертвовать, повернуться к миру спиной. Добраться до вершины, чтобы найти там лишь пустоту.
— Так было и с вами? — спросил Юра.
Фёдор словно не заметил вопроса.
— Я думал, что помогаю им, что лишаю бремени… Я не знал, к чему это приводит. Мне надо указать это в отчёте.
Он хотел сказать что-то ещё, но его внимание привлекло уведомление на экране.
— Я закончил, — сказал Фёдор с безразличием в голосе. И тут до него дошло: — Если вы знаете о последствиях… И всё равно ко мне пришли. Вы уверены?
Лицо Юры стало еще белее, совсем едва. Он кивнул, потом закурил. Спустя две затяжки утопил сигарету в кружке, рядом с предыдущей, снова кивнул.
— Давайте. Лучше так.
Несколько секунд с трубкой у виска, и гэбист лишился чужого таланта. Фёдор Михайлович вернулся к рабочему месту, поставил прибор на стол.
— Удалите его, — сказал Юра. — Некоторых талантов лучше бы не было.
Фёдор не ответил, посмотрел на таблицу.
“Что написано напротив моей фамилии?”
Гэбист проследил его взгляд. Спросил:
— Какой талант забрали у вас?
Фёдор Михайлович покачал головой. Спустя столько лет это уже не важно.
— Почему вы не вживили себе другой? — не унимался гэбист. — У вас же был такой выбор!
— Они не приживаются повторно. Почти не приживаются, вероятность меньше двух процентов. Мы не знаем почему. Наверное, сама природа намекает, мол, получил — держись за него. Другой можно лишь развить с нуля, как это сделал Критик, но там редкий случай.
Фёдор побарабанил пальцами по столу.
— Это ведь не всё? — он повернулся к Юре. — Что ещё вы узнали?
Казалось, тот чего-то ждал, а может, подбирал слова. В комнате будто потемнело от летающих точек.
— На кого вы работаете?
Фёдор лишь хмыкнул в ответ.
— Чей вы региональный менеджер? На какую организацию ссылаетесь?
Он вернулся за компьютер, перед глазами рябило. Мушки ускорились, увеличились в размерах, теперь это была настоящая метель из хлопьев черного снега.
— Я…
“Я не помню”!
— Кому вы отправляете отчёты? — наседал гэбист.
Фёдор Михайлович, подчинившись смутному велению, открыл почту. Чтобы что-то разглядеть, приходилось постоянно моргать.
Исходящие: 0
Черновики: 1316
“Никому. Я никому их не отправляю”.
Голос гэбиста долетал через шум крови в ушах.
— Это не единственная таблица. Когда о них узнали, эксперимент признали неэтичным на всех уровнях. Побоялись огласки. Вашу организацию свернули, менеджеров распустили. Только вам каким-то образом удалось уйти. Более того, по нашим данным, у вас последний действующий образец прибора. Слышите? Вас закрыли десять лет назад!
Фёдор Михайлович качался на кресле, обхватив себя руками. Хотелось отвернуться, вскинуть ладони, защищаясь от несуществующих порывов ветра. Черный снег превратился в пепел, казалось, он летит прямо в лицо, вплавляется в кожу.
— Но это еще не всё, — подался вперед гэбист. — Мы потянули за много ниточек. Некоторые привели к вашим клиентам. В основном к недовольным клиентам. Никто из них так и не создал шедевр за эти десять лет.
Фёдор улыбнулся: “Графоману вроде Павла Эдуардовича только скажи, что у него талант, и этого будет достаточно”.
— Вы брали деньги, но ничего не отдавали взамен. Что вы тогда делали с талантами? Отвечайте!
Фёдор сидел, зажмурившись, стиснул зубы до боли в челюсти. Сердце норовило вырваться из груди.
— Что вы с ними делали?
В голове рос чёрный ком, пожирая мысли, давил на черепную коробку.
— Фёдор?
Фёдор Михайлович открыл глаза. Метель стихла, чёрные точки замедлились.
Он вспомнил.
— Я их стирал.
Юра выругался, вскочил с дивана, прошёлся перед столом взад-вперед, ероша короткие волосы. Уточнил:
— Стирали? Почему?
— Да потому, — спокойно ответил Фёдор. — Они его не заслуживают. Для них это лишь игрушка, ничего серьёзного. Очередной повод похвастаться в социалке. Они разучились ценить то, за что заплатили.
— Так было с вами? Ваш талант отдали тому, кто неправильно им распорядился?
Фёдор Михайлович посмотрел на свои пальцы, вздохнул.
— Ублюдок дал всего один концерт. Опьянённый успехом, предпочёл музыке вечеринки и наркоту. Вывалился обдолбанный с балкона спустя месяц. Убил, таким образом, часть меня.
Взгляд Юры потяжелел, в голосе послышался лязг затвора.
— И кем ты себя после этого возомнил? Ты такой же псих, как и Критик! Десять лет… Сколько талантов ты успел убить? Скольких обрёк на такое же безумие?
Фёдор Михайлович молчал. Понял, вместе с переходом на “ты”, гэбист перешел ещё одну черту. И теперь не отпустит. Не простит.
— Сколько?
“Черновики: 1316”.
Вместо ответа Фёдор Михайлович открыл верхний ящик стола, достал пистолет и выстрелил.
Подошёл к гэбисту с оружием в одной руке и прибором в другой. Юра лежал на спине, со свистом втягивая воздух через рот. Беспокойные пальцы скребли ламинат, взгляд бегал то по потолку, то по лицу Фёдора.
Тот поднял прибор, показал умирающему.
— Этот талант в чём-то уникален. Новый, взращённый на прахе предыдущего. Особо живучий. Со второго раза я очистил его от шелухи, теперь инстинктов убийцы здесь нет. Думаю, мне стоит попробовать. Попасть в те два процента, помните? Как-никак, меня ищут ваши коллеги. На вас и потренируюсь.
Фёдор Михайлович дважды выстрелил в голову гэбиста. Переключил прибор в режим отдачи и приставил к виску.
Чёрные точки застыли, как зола в янтаре. В каждой из них, если присмотреться, он мог разглядеть лицо. Музыканта, поэта или художника — всех, чей талант высосал, всех, кто стал никем, когда Фёдор Михайлович стал их судьбой.
В голове мельтешили будто привычные мысли; он осознал, что третий выстрел был лишним, что использовать любые прошивки Лары глупо, что нужен старый автомобиль без автопилота и набор слесарных инструментов как у деда…
У него много дел: избавиться от тела, найти пути отхода, найти способ вывести сбережения в офлайн. Стать невидимым, сбежать, как и десять лет назад.
Нельзя медлить.
Новый талант нужно развивать.
Автор: Олег Савощик
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ
#рассказ #фантастическийрассказ #талант