Однако, как и в ситуации с кучей другого барахла, избавиться от него довольно сложно.
Особенно, когда это барахло тебе дорого.
Я, уроженец маленького сибирского городка, предпринял классическое решение, сделал, так сказать, ультимативный ход провинциала — купил билет в Москву без обратного поезда. Там мне удалось попасть на второй курс института, куда я перевёлся из своего провинциального вуза, так что пришло время переезжать. Честно говоря, я очень переживал по этому поводу, потому мне было трудно представить, как выглядит жизнь на новом месте, когда рядом нет родителей, привычного, хоть и старого окружения, а так же своей любимой комнатки. Мне казалось, что перебираться куда-то ещё во многом было бессмысленным. Меня ужасали все эти новые «перспективы»... Ну да хватит уже о чувствах, ведь главное – путь.
А путь мой проходил через три буквы, знакомые каждому русскому человеку. В основном они известны в качестве ругательства, хотя, конечно, в каком-то смысле они все равно нам очень близки, эти буквы. Речь, конечно, об РЖД.
В день икс я прибыл на платформу, где рядом с киоском стоял машинист с больно знакомым мне лицом – я был уверен, что мы виделись ранее. Большого внимания я этому, однако, не придал, и пошёл искать свой вагон – оказалось, он был последним в составе. Людей ехало удивительно мало, поэтому я без проблем одолел бежево-красный коридорчик и отыскал своё купе, где находился всего один пассажир — у окошка сидел, смотря на перрон, маленький молчаливый якут, который вообще никак не отреагировал, когда я с ним поздоровался.
Выглядел он необычно: даже в летнюю жару, что превращала вагон в подобие газовой камеры, на нём был надет серый деловой костюм с красным значком летних олимпийских игр 1980 г. На его спальном месте лежала большая сумка с национальными узорами. Малость удивившись такому соседу, я всё равно обрадовался, т.к. остальные две койки никто не занял, так что в любом случае ехать было бы не так душно.
Первые полчаса поездки прошли спокойно: восточно-сибирские пейзажи с реками, что так и излучали прохладу, дразнили меня своим видом, пока я варился в жаркой купешке. Однако, стоит сказать,я всё равно находил в этом что-то очень уютное. В то же время, мне в голову так и лезли мысли о том, что скоро я начну жить очень далеко отсюда, и эти виды останутся лишь в прошлом: на ум приходили все те светлые моменты, пережитые мной на малой родине.
Затем пришёл кондуктор и, проверив мой билет, обратился к якуту, но тот по-прежнему продолжал игнорировать окружающий мир. Наконец, когда проводник слегка коснулся его плеча, мой сосед резко обернулся и протянул ему билет:
«Та-ак. Владлен Романов... Да, всё, спасибо. Приятного пути!».
Я сразу же оценил имя своего попутчика.
——
Стоило кондуктору оставить нас, как Владлен заговорил:
— Чую, печалишься ты, мой друг, — я крайне удивился его проницательности, но в то же время не очень горел желанием что-либо обсуждать.
— Ну есть такое, да, — бросил я коротко.
— Дом – это важно. Дом – это любовь. Но дом нужно покинуть... Ведь он же может стать и твоим надгробием. А а вот юрта – нет. Поэтому я кочевник. Чую, в тебе тоже есть этот дух!
— Что ты имеешь в виду? — я не понимал, откуда Владлену известно, о чём я думал в последнее время, и почему он вообще завёл этот разговор.
— Я – шаман, — сказал он с крайне серьёзным выражением лица, — я чувствую. Может, чайку?
— Ты чего? – резкий перевод темы сбил меня с мысли, – Жарень же невероятная, куда чай-то ещё?
— Ты поймёшь. Чувствую – всё поймешь… Он освежает.
— Что же за чай такой?
— Чай «Народный»: листья берёзы и мои собственные добавки. Он пробуждает в нас то, что наши люди любят больше всего на свете, и тем самым бодрит тебя даже в самую жаркую погоду. Как ушат холодной воды! Сам увидишь.
Я невольно усмехнулся этим сказкам, и мне показалось, что он меня щас как-то разводит:
— Ну а что же наш народ так сильно любит? – поинтересовался я.
— Воспоминания о прошлом, конечно же. Чё ты – не русский что ли? — сказал Владлен и на его лице показалась добрая, но непонятная улыбка.
——
Взяв два РЖД-шных подстаканника с гранёными сосудами, мы разлили по ним кипяток, после чего Владлен положил в воду ситечко для заварки. Чаепитие шло без эксцессов: мой новый знакомый говорил о различных мистических практиках и расспрашивал меня о моей жизни, пытаясь понять, почему я переезжаю, и по каким причинам меня это так волнует.
Я с иронией относился к его историям об общении с духами, однако всё равно с интересом выслушал рассказ о шаманской «профессии» Владлена. Его специализация – путешествия в «Нижний мир» для лечения людей: он “спускается” туда, чтобы найти и вернуть душу больного, тем самым восстанавливая душевное равновесие «пациента».
«Насочиняют же», — смеялся я про себя, — «А в целом – чай как чай, ничего такого».
Время близилось к ночи, и за окном уже ничего не было видно. Количество выпитой жидкости дало о себе знать, поэтому я решил сходить уборную.
Владлен как-то чудно отреагировал, увидев, как я выхожу:
— Да, друг. Пора, — он протянулся через стол и взял меня за руку, — «Там» главное – не зассать, — сказал он очень серьёзно, не уточняя, что такое «Там». Я же решил не спрашивать.
— Да, хорошо, — быстро ответил я и открыл дверь нашего купе.
«Какой же странный тип...».
——
Выйдя в коридор, я не обратил внимания не абсолютную тишину, что царила в вагоне, и отправился в туалет, который, благо, был всего в десятке шагов от нашего купе. Справив малую нужду, я вновь открыл маленькую дверку и понял, что планы придётся поменять: по неизвестной причине все двери купе, кроме нашей, куда-то пропали. Когда же я попытался попасть хотя бы обратно к нам – у меня никак не получалось отпереть её, а Владлен не откликался.
Весь коридор сузился до десятка метров, и единственный путь, который мне был доступен, вёл к тамбуру, что открывал проход к другим вагонам. За окном царила зловещая темнота, однако, поняв, что другого выхода у меня нет, я решил продвигаться вперёд. Свет в окошке двери следующего вагона успокаивал меня – это значило, что кто-то там точно да был.
В тамбуре стало намного легче. Из ниоткуда в пространстве заиграла музыка, что я любил в детстве, и на фоне прокуренного тамбурного воздуха я невольно окунулся в прекрасную реку воспоминаний. От жары окна запотели, и я, дабы наконец узнать, что находится в следующем вагоне, открыл дверь, за которой меня поджидала огромная радость.
Мои друзья детства! И Лёха, и Ванёк, даже Аринка! Все, все, все там! Весёлой гурьбой расположились они в нескольких плацкартных купе, что-то обсуждая и смеясь. Как только я зашёл внутрь, они резко замолчали, смотря на меня. Пару секунд тишины – я уже начал волноваться, как вдруг взрыв радостных криков заполнил вагон, и все наперебой начали звать меня к себе, бежали обниматься и постоянно норовили чем-нибудь меня угостить. Как же хорошо! Просидев вместе с ребятами где-то час, я понимаю, что мне хочется остаться с ними навечно, однако любопытство берёт верх: я ещё не изучил вторую половину вагона.
Кто же ещё может тут быть?
Через силу заставляю себя идти себя дальше. За окнами поезда был день, но я почему-то не удивился такой ни такой перемене времени суток, ни тому, что под этим солнцем находилось: можно было видеть, как пролетают мимо нас многоэтажки, дачи, гаражи – все те места, которые могут вызвать прилив детской радости, если посмотреть на них сквозь ностальгию.
Со всех сторон мне машут люди, которых, мне кажется, я всегда бесконечно любил: «А ка-а-ак мы по заброшкам-то лазали!», – с удовольствием протягивает один; «Ещё круче было, когда школу на пару дней закрыли... Ну мы ещё в футбик тогда пошли!», – вторит другой смеющийся голос, что тоже связан для меня с чем-то очень светлым. Я твёрдо решаюсь остаться здесь.
Ближе к концу вагона мне в глаза бросается одинокий человек, что лежит лицом к стене на верхней полке. Удивившись, что есть люди, которые вообще могут спать во время такого праздника, я пошёл к нему в купе, дабы выяснить, кто это вообще такой. Я приблизился, и, дёрнув тело за плечо, повернул незнакомца к себе.
Это был Владлен, облачённый в национальную одежду народа Саха. Выглядел он очень и очень нервным. К этому моменту я уже окончательно растворился в происходящем, так что не понимал его состояния:
– Владлен? Всё нормально? Давай к нам. Здесь просто невероятно!
– Машинист. Иди к машинисту, акаары! – (*«Акаары» – «Дурак» по-якутски).
Сказав это, Владлен превратился в двуглавого орла и вылетел в окно поезда.
– –
Не знаю, что конкретно заставило меня послушаться его, но факт остаётся фактом: я пообещал ребятам в вагоне, что, конечно же, скоро вернусь. Сами они очень не хотели меня отпускать.
Дальше я отправился в тамбур, и через него попал в третий вагон – последний перед головным. Там было гораздо тише, чем до этого: на весь вагона было лишь одно купе.
«Что же за “редкий” образец такой здесь едет?», – спрашивал я сам себя.
Вскоре я узнал. Дверь купе открылась, и из неё вышла рыжая красотка в белой домашней маечке и спортивных шортах. Я моментально узнал в ней Машу – мою школьную любовь, которая затем стала моей первой девушкой:
– Бедная Маша, как же я тебя доставал! – несколько виноватая, но всё равно счастливая улыбка наползает мне лицо. Мне становится неудобно за свои ребяческие поступки, которыми, как и многие другие мальчики, я маскировал позорную по тогдашним меркам слабость.
– Ой, да брось. Ты мне тоже всегда нравился вообще-то! Иначе зачем бы мы потом встречались? – говорит она своей красивой улыбкой, стоя в артистичной позе «руки на пояс».
Её зелёные глаза всё так же скрашены лунно-голубым отливом, и вот – я уже влюбляюсь в неё, как раньше. После короткого разговора она заводит меня к себе в купе и мы страстно целуемся – так я вновь ощущаю вкус дней моей юности, из-за потери которых безумно переживал. Мне казалось, что я не успел прочувствовать всё, что нужно.
Вообще трудно начинать молодость, если не до конца раскусил юность.
Я забыл о предыдущем вагоне. Мне хотелось быть только с ней.
Мы начинаем раздеваться, пока за окном красуются крымские пляжи, куда весь наш класс ездил летом. Там я впервые увидел, насколько прекрасно машино тело…
Вдруг в окне появляются четыре орлиных глаза, что смотрят прямо на меня. Заворожённый двумя парами зрачков, я слышу клёкот птицы, похожий на человеческий крик: «Акаары! Акаары!», после чего она кивнула обеими головами в сторону головного вагона и полетела дальше. Я почему-то сразу понял, что надо продолжать следовать зову Владлена.
– Прости, Маш. Мне нужно идти, – говорю я, когда на ней осталось только бельё.
– Че? Ты совсем что ли? Чего стряслось?
– Не могу объяснить, – мне было крайне неловко перед ней, – но так надо. Прости ещё раз.
Я быстро оделся и снова оказался в коридоре. Твёрдо решившись идти до конца, я двинулся в сторону двери, за которой должен был быть тот самый машинист, однако вскоре ситуация поменялась.
– –
На подходе к последнему тамбуру меня окликнули, и, обернувшись, я увидел, как все те люди, что повстречались мне в этом видении, оказались со мной в одном вагоне. Маша была во главе этого «отряда».
Все по очереди начали они говорить со мной, убеждая не идти никуда дальше. «Да кто тебя там ждёт? Какой машинист, господи, о чём ты?», «Да пусть тебе кажется, что так нужно – глупостей на надо делать всё равно!», «Тут тебе всё знакомо, так зачем лишний раз париться?», и множество других подобных фраз окутало меня со всех сторон.
– Подумай хотя бы обо мне. Не уходи – Маша с нежностью опять прильнула ко мне, – ты и забыл небось уже, почему мы расстались. И я забыла. Так пускай будет же всё как прежде.
Слова Маши были самым тяжёлым ударом – я понял, что хочу именно этого. Однако я по-прежнему не понимал, как работает мой «сон»:
– Хорошо… Но как мне это сделать? Как мне остаться?
Маша улыбнулась и кивнула мне в сторону красного рычага, что торчал из стены прямо перед переходом в головной вагон: «Один раз его дёрнешь – и всё. Будем жить с тобой, как ни в чём не бывало»; «Ну давай, чего же ты ждешь!?» – кричал мне ещё кто-то.
Я освободился из объятий и пошёл к рычагу, а мои друзья и любовь замерли в ожидании, с безумным интересом наблюдая за мной. Все их доводы затмили любые аргументы к тому, чтобы идти дальше. «Пожалуй, так лучше», – окончательно решился я и потянулся за рычагом, как в последний момент кто-то выбежал из двери к следующему вагону и схватил меня за руку:
– Стой! Нет! – это был тот самый машинист, которого я видел перед посадкой на поезд, – Это ловушка! За мной, быстро! – он потянул меня за собой, и я сразу понял, что нужно идти за ним.
– – –
Остальные люди, стоявшие недалеко, моментально ринулись в нашу сторону. Они были похожи на толпу зомби из фильмов, настолько много злости появилось в них, как мне казалось, буквально из ничего.
Мы пытались вбежать с ним в последний тамбур, откуда можно было видеть коридор и кабину машиниста, как несколько преследователей нагнали нас и схватили меня за ноги, не давая пройти дальше. Их внешний вид тоже изменился – что-то демоническое сверкало в их глазах, во всём была видна какая-то агрессия, хотя из их уст продолжали доноситься всё те же «дружелюбные» фразы о бессмысленности моих планов о переезде. Машино лицо исказила гримаса ненависти, а вместо аккуратненьких зубов появились клыки.
Они тащили меня назад, а у машиниста не хватало сил их перетянуть. Когда мне уже начало казаться, что шансов нет, окно вагона с треском вылетело, и внутрь влетел двуглавый орёл. Он расправил крылья с каким-то неистовым криком и заставил моих «друзей» отпустить меня, постоянно отталкивая их назад своими огромными лапами.
Мы с машинистом вырвались в тамбур и закрыли дверь, а Владлен, увидев, что мы спасены, пролетел сквозь ряды людей из моего прошлого и испарился в конце коридора.
– –
Я был рад, что нам удалось вырваться, но сразу же появился вопрос:
– Они сейчас прорвутся сюда. Что делать?
– Всё нормально, – отвечал запыхавшийся машинист, – это место – уже следующий «этап», так что у них не хватит смелости. Поэтому они ненавидят всех, кто добрался сюда.
Я вглядывался в его лицо и никак не мог понять, кто он. Но я чувствовал, что знаю этого человека. Буквально всё в нём выдавало более зрелую версию кого-то, кого я знал...
– Ты – это я. Всё правильно, – машинист перебил мои мысли и засмеялся своим задорным смехом, который так нравился моим друзьям в детстве, – вообще, всё это и есть «ты», – он сделал ударение на слове «всё», – ладно, пора отсоединять.
На мой вопрос о том, что он имел в виду, машинист открыл в тамбуре люк, под которым виднелось сцепное устройство между вагонами, что выглядело безумно примитивно даже для такого старого поезда: два железных полукруга, соединяющих вагоны вместе, держал небольшой металлический шест, который можно было вытащить усилием одной руки:
– Тут закон простой, дружок, – начинал машинист, – если хвататься за прошлое – дальше не поедешь. Что думаешь?
На вопрос машиниста я решил отвечать ничем, кроме действия. В окнах тамбура я видел лица друзей, что прижимались лицами к стеклу, смотря на меня, и даже после всего, что произошло, их взгляды по-прежнему каким-то образом трогали меня.
Два простых движения. Не смотреть на них. Ты знаешь, что для тебя лучше.
Я вытащил шест и увидел, как все остальные вагоны «оторвались» от состава и остановились на рельсах. Лица друзей и лик Маши уходили в непроглядную даль всё глубже с каждым мгновением. Головной вагон, в котором мы находились, ускорился до умопомрачительных значений:
«Поздравляю», – услышал я голос Владлена, который заставил меня моментально обернуться. «Теперь ты ведёшь», – продолжал он.
Я посмотрел вниз и увидел, что стою, облачённый в форму машиниста. Я хотел было задать Владлену ещё сотню вопросов, как вдруг он засиял, подобно солнцу, и это свечение ослепило меня. Всё-всё-всё превратилось в однотонное белое полотно, которое затем медленно покрылось сплошной чёрной краской.