Утро, росистое, студеное, с висящими по кустам туманами и капающее холодом с ветвей темных елей, ворвалось в жилища дребежащим звоном молотка о железный стержень, что был подвешен тут же, на ближайшем дереве.
Петька, чудаковатый парень, который не мог работать наравне со всеми, но выполнял простые поручения начальства, с удовольствием долбил, широко замахиваясь и слушая, как звон, рождаясь в одной точке, разливается по всему металлу.
-Давай, давай! Буди этих лодырей! – приговаривал Андрей Кириллович, царь и господин поселения, затерянного в таежных лесах. - Пусть вылезают из своих нор, работать пора!
Мужчина уверенно, вразвалочку шагал по глинистой тропе к своему срубу. Он шел окольными путями от Вареньки, крупной, пышной, с косами, обвивающими голову, точно корона, женщины. У Варвары недавно умер муж, раздавленный в лесу бревном. Ну, а Андрей Кириллович занял вдруг освободившееся так удачно место.
Варвара не стала возражать, приняла, обогрела. Но всегда гасила свет перед тем, как Андрей Кириллович уляжется спать, никогда не оставляла даже маленькой лучинки. Так было легче не видеть кривых, пожелтевших зубов нового «мужа», не замечать его костлявого, уродливого тела. Варвара стала жить с комендантом, потому что так было легче- легче выжить, прокормить себя, так у нее появлялась надежда, что когда-то она уедет отсюда, что Андрюша увезет свою пышногрудую Вареньку на «большую землю», поможет позабыть прошлое… Если только он действительно любит ее…
Андрей Кириллович вот уже который год руководил жизнью поселения заключенных, отправленных на прокладку железной дороги. Им даже обещали срезать срок, если будут хорошо работать, да что-то, видимо, так до них, этих грязных, оборванных мужчин и женщин, времени и не дошло. Наоборот, те, кто работал особенно усердно, так и оставался жить здесь, Андрей не отпускал своих работников, отбирал документы.
-У меня план, сроки! Уйдете, кто работать будет?! – визгливо кричал он в своем кабинете на стоящих толпой рабочих, чей срок близился к концу. – Документы не отдам, а если будете бузить, так еще и похлеще статью подберем! Никогда не отмоетесь!
Так и жили здесь люди, женились, рожали детей, грелись у одного костра в глухом лесу, а потом, простыв или надрубив себе по случайности ногу или руку, помирали, освобождаясь от всего разом – от срока, боли и власти Андрея Кирилловича...
Больница, а, скорее, ее некое подобие, стояла на краю поселения. Ее возводили наскоро, прилаживали бревна криво и косо, лишь бы было, куда перенести заболевших одним махом сразу дюжину работников. Все знали, что зараза пришла с болот, что гиблое место выбрал когда-то Андрей Кириллович для своих владений, но сделать ничего уже было нельзя.
Врач, Михаил Романович, молодой, долговязый, с бородкой-клинышком, понуро ходил от больного к больному, делая вид, что понимает, как не дать вылететь последнему вздоху из уст бледного, бьющегося в дрожи телу, что занимает койку такую-то или такую-то…
-Ну, что, Мишенька, сколько мне осталось? – хрипел старик на жестких, сколоченных из кривых досок, нарах. – Ты Аннушку мою ж спас. Помоги мне!
Но Миша только качал головой. Ни знаний, ни медикаментов, ни нормальных условий для излечения таких больных у мужчины не было. Когда-то, «на большой земле», в комфортных, светлых палатах, все казалось намного проще. Там были флаконы и таблетки на все случаи жизни, там были медсестры и старшие товарищи, которые помогали, подсказывали и направляли, там были чистые простыни и подушки, а не свернутые в несколько раз телогрейки, пахнущие душным, кислым мужским потом, там была жизнь, здесь же существование, балансирующее на грани животного.
-Андрей Кириллович! - Миша стоял перед комендантом, вытянувшись в струнку и опустив глаза. - Мне бы помощника. По женской части.
-Что? – хохотнул Андрей. – Что ты несешь? Сам, что ли, не справляешься? Да тут дело нехитрое!
-Вы сами видите, сколько у нас в поселке женщин. Почти все детородного возраста, почти все с мужьями. Нужно бы выделить отдельный корпус – для рожениц, для матерей, новорожденных. Вот на днях Варвара Семеновна обратилась за помощью. Срок маленький, но…
-Кто? Варька? – Андрей Кириллович вскочил. – Какой такой срок?
-Ну, ей рожать где-то надо будет. Да и многим помимо нее, - Михаил помолчал. - Плодится, растет наш поселок, люди обрастают семьями. Нужно бы поспособствовать… Ну, и вам в плюс, увеличение рабочей силы…
Миша мысленно похвалил сам себя. Это как же он ловко ввернул про увеличение рабсилы!
Но Андрей отчего-то нахмурился еще больше. Варвара ничего не говорила про ребенка! А что, если она заставит его признать отцовство? Это ж какой позор – спутаться с вдовой заключенного, да еще и стать родителем ее отпрыска…
Комендант молчал долго, Миша стоял тихо, не шевелясь.
-Ладно, подумаю, - Андрей Кириллович смял лежащую на столе бумагу. – Иди, будет тебе родилка, но при одном условии.
Тут он поманил молодого врача поближе к себе.
Миша наклонился. Андрей схватил его за шею и притянул к самому своему лицу.
Врач почувствовал смрадное, чесночное дыхание со следами вчерашнего пьянства.
-Варька родить не должна. Что хочешь, делай, но реши этот вопрос.
-Почему? Она женщина здоровая, кровь с молоком. Там все будет хорошо! Статистика только в гору пойдет! – легкомысленно возразил Миша.
-Дурень! Какой же он дурень! А если самому… Ну, приложить ее разок, глядишь, и не будет никакого ребенка… Нет! Варька хитрая, поднимет шум, да и многие в поселке догадываются о наших отношениях!– подумал Андрей, а вслух ответил:
-Статистика дело мое, мне и решать, кому здесь рожать, а кому повременить. Хочешь корпус, постарайся.
Он больно нажал на острое плечо врача, так, что тот наклонился еще ниже.
-Но я не могу! Это же… Это бесчеловечно! Она мужа недавно потеряла, пусть хоть ребенок останется!
Андрей Кириллович покраснел, сжав руки в кулаки.
-Если не сделаешь, как я говорю, не то, что родилки, твой больницы вообще не будет. Скажу, сгорела. А тебя под расстрел подведу, понял?
Он не договорил, горло перехватила судорога. Комендант стоял и хватал ртом воздух, вцепившись руками в край стола. Ногти и губы его побелели, глаза бешено таращились на доктора.
-Пошел вон! – наконец, закончил Андрей Кириллович. – Я все сказал. Петька! Выведи этого гражданина из моего кабинета! – прокричал он.
Петя, зайдя бочком и косо поглядывая на начальство, виновато взял Мишу за руку и потащил на улицу.
Михаил Романович выдернул пальцы из холодных ладоней юродивого и сам зашагал к выходу. Он все никак не мог привыкнуть, что здесь, в рабочем поселке, нет места человеческому, здесь живет звериная тяга к выживанию, любой ценой, не щадя других. И это было страшно, но это могло врасти в сердце, тогда жить станет легче…
Миша долго не мог уснуть в ту ночь. Нужно было что-то решать с этой Варварой и ее ребенком….
Но все разрешилось как-то само собой. Видимо, Андрей Кириллович взял дело в свои руки…
С тех пор Варя не пускала его к себе в избу. Зло смотрела она на бывшего возлюбленного, взращивая в душе ненависть к жестокому коменданту…
…Елена Юрьевна стояла с чемоданчиком вещей, что успела передать сестра, и испуганно озиралась вокруг. Ее и еще нескольких осужденных на жизнь в таежном поселке высадили из поезда посреди леса. Конвой курил чуть в стороне, внимательно наблюдая за подопечными. Сейчас за ними должны приехать телеги. Лошади, спотыкаясь и поскальзываясь на глине, будут тащить скрипящие повозки с людьми, которые по тем или иным причинам были изгнаны из общества доживать свой век в лесах матушки-тайги…
…-Приехали! Слазь, вещи не забывай, стро-о-ойся! - раскатисто командовал конвоир.
Люди вылезали из телег, разминая затекшие ноги и оглядываясь по сторонам. Лес, кругом один лес, богатый зверьем и ягодами, дышащий терпким, мокрым, хвойным ароматом, трепещущий на ветру изрезанными листьями папоротников и горланящий пересвистом птиц, удивленно смотрящих с веток на этих странных двуногих существ, жмущихся один к другому, умножая тем самым зарождающийся в душе каждого страх.
-Смотрите, белка! – Лена по-детски простодушно, словно забыв, где она и что с ней будет дальше, ткнула пальцем куда-то вверх, где, распушив рыжий, горящий медью хвост, бегал маленький зверек, роняя вниз, на устланную иголками землю, большие шишки.
- Да, смотрите! Это же белка, какая маленькая! – пронеслось по строящимся рядам приехавших.
-Молчать! – конвоир пальнул быстрой очередью вверх.
Белка испуганно метнулась, было, в чащу, но одна пуля настигла ее. И вот уже бездыханная шкурка лежит на земле, так и не полакомившись семенами сбитых шишек.
-Чтоб тебя! – старуха, Ленина соседка, зыркнула на Елену Юрьевну. – Скольких еще ты погубишь!?
Она смотрела в Ленины глаза, и той казалось, что старуха знает про нее все. Знает, что сделала Елена, за какой грех отправили ее сюда, на откорм гнусу и комарам...
Лене захотелось крикнуть, что винить ее не в чем, что она направлена сюда по ошибке, по чьему-то навету, злому, мстительному, мелкому доносу, но старуха лишь качала головой, цокая языком…
…Дальше шли пешком. Гуськом, по одному, слыша, как стучит приклад ружья конвоира о пряжку ремня, чувствуя, как ноги то и дело проваливаются в топь, поднимая затхлый аромат спящих болот…
Комендант лично встречал конвой, осматривал присланных рабочих и распределял их по работам.
Долго, очень долго, казалось, целую вечность, стоял он перед Еленой. Она ему сразу понравилась. Стройное, крепкое тело, притягательные формы. А глаза… Два озера, темных, без дна, зеленых и манящих. Андрей Кириллович любил таких, как эта приезжая. Хорошо, что Варька больше не живет с ним, место освободилось.
-Ты врач? – усмехаясь, спросил комендант, рассматривая поданные ему документы.
-Да, там все написано, - сухо ответила Лена.
-Теперь будешь работать у нас, в лазарете утки будешь выносить! – Андрей Кириллович нарочито близко подошел к женщине и ухватил ее за подбородок. – Только у нас с начальством не спорят. Поняла?
Лена отпрянула назад и быстро кивнула.
-Определите ее в шестой барак, - велел он.
Шестой был близко от его избы. Будет время приглядеться к этой новенькой…
…-Вот, дохтур, - Петька стоял перед Мишей, широко улыбаясь. – Вам в распоряжение поступает Елена, - паренек запнулся, читая отчество, указанное на документах. – Юрьевна. Как заказывали!
Петя был очень рад, что Андрей Кириллович поручил именно ему отвести эту красивую женщину к врачу.
-Что? Что я заказывал? – Михаил рассеянно поднял глаза от тетради, где записывал ход лечения каждого больного. – Кто это?
Но Петя уже ушел, захлопнув за собой дверь, а Лена так и стояла со своим чемоданом, не спеша осматриваясь.
-Кто вы? Вы больны? Вы прибыли с очередной партией поселенцев? - Миша то поднимал на гостью глаза, то снова смотрел на кривые строчки своих записей. – Говорите, не задерживайте меня. Скоро обход.
-Я врач, - начала объяснять Елена.
-Врач? Откуда? – Миша быстро положил ручку и посмотрел на гостью.
-Я с этапа, - пожала она плечами.
Михаил нахмурился.
-За что вы осуждены? – тихо спросил он.
Лена сначала молчала, громко дыша, как будто ребенок, не решающийся признаться в проступке.
-Мне сказали, что я убила человека. Я его лечила, а, получается, убила. А вообще, я просто родилась в «не той» семье, с не той фамилией…
Елена Юрьевна посмотрела в черноту, повисшую за окном.
-Многие из нашего отделения тоже арестованы. Так уж получилось… Ну, уж, чего теперь говорить, надо жить дальше.
Лена пожала плечами, безнадежно и смиренно.
-В ваших документах написано, что вы – враг народа! - прошептал Михаил. – Господи! Неужели нет на этом свете нормальных людей!?
-А вы приглядитесь, - также тихо ответила Елена. – Может, вы их просто не замечаете? А вы-то здесь по какому поводу? Душевный порыв? Вы, часом, не святой мученик, добровольно отправившийся в столь далекий край для исцеления заблудших душ?
Лена ехидно улыбнулась. Никому она не позволит обижать себя.
-Нет, не добровольно, - отрезал Михаил. – Это не ваше дело. Вы поступаете в мое распоряжение, завтра приходите к семи утра.
-Хорошо. Вы, наверное, совершили что-то поистине ужасное, в чем стыдно признаться.
Михаил почувствовал, как его лицо краснеет, а руки сами сжимаются в кулаки. Как смеет эта кикимора дерзить ему?!
-Не смейте так со мной говорить. Не нравится, идите на валку леса. И вот что, сейчас же со мной на обход. Вы ведь врач, посмотрим, что вы из себя представляете!
-Да. Но я вся в дорожной грязи. Я не могу так идти!
После нескольких минут препирательств Михаил все же разрешил новой работнице уйти, чтобы привести себя в порядок…
Лену поселили в бараке с еще девятью женщинами. Нары стояли вдоль стен, а там, где было свободное место, были натянуты веревки, на которых сушилось белье, детские распашонки, пеленки и простыни.
-Где я могу помыться? – растерянно озираясь по сторонам, спросила Елена у женщины, которая привела ее сюда.
-Ишь, ты! Помыться! Слыхали, девоньки! Ты городская, поди? Баня у нас дело редкое. А хочешь, иди, тут ручей недалеко, правда, студеный шибко…
-Ну, Паша, зачем над новенькой измываешься! – осадила говорившую сидевшая на табуретке седоволосая женщина. - Баньку бы надо. И нам тело поскоблить. Риточка, сбегай, попроси у дяди Вани баньку потопить!
-Боюсь. Он вчера пил, сегодня лютует, - заупрямилась девчонка в цветастой, слишком длинной, и поэтому подоткнутой за пояс, юбке.
-Иди, Ритка, тебя не тронет! Иди, кому говорю!
Лена положила свои вещи и повторила:
-Мне завтра на работу в больницу идти. Мне нужно помыться!
-В больницу? Кем же тебя туда определили? Мишку нашего охмурять? Так он твердокаменный, что гора, - женщины заулыбались.
-Ваш Михаил меня не волнует. Я буду лечить ваших детей, ну, и вас, наверное.
В бараке повисла тишина. Все замерли, рассматривая Лену.
-Сейчас воды согреем! – засуетились вдруг женщины. – Сейчас, сейчас! Ты подожди!
Рита облегченно вздохнула. К дяде Ване она не побежит, взрослые сделают все сами…
Женщина-доктор была для этих замученных, словно выеденных изнутри, жительниц поселка как манна небесная. Идти к Михаилу они частенько не решались, стесняясь и страшась, что он начнет трогать их, вгоняя в краску. А теперь, если эта женщина с коротко стриженными, черными волосами и бледным лицом, не врет, дело пойдет по-другому, «по-правильному»!...
На следующий день Елена Юрьевна пришла рано, еще до завтрака.
-Доброе утро! Я здесь! – громко поздоровалась она, распахнув дверь жилой части больницы.
-Не кричите, я хорошо слышу, - Михаил сонно посмотрел на новую коллегу.
-Когда у вас утренний обход? Где помыть руки? – Лена, привыкшая к строгим условиям жизни больницы, засучила рукава и выжидательно посмотрела на мужчину.
-Там, у входа, ведро. Полили, помыли.
-А полотенце? – крикнула она в распахнутую дверь.
-Рядом, на крючке.
Серая, давно не стираная тряпка висела на гвозде, вогнанном в стену.
- Ужас какой! Фу! – Елена Юрьевна. – Где здесь таз, где мыло?
-Зачем вам? Здесь это никому не нужно. Поверьте!
-Почему? – растерянно выпрямилась Лена.
-Потому что у нас нет лекарств, бинтов и инструментов, потому что здесь все равно никто не выживает, а так, долеживает до даты своей кончины.
-А, может быть, это потому, что вы такой плохой врач? – буркнула женщина.
Михаил Романович махнул рукой и вышел на улицу.
…Лена прошла через комнатку, где жил Михаил, обогнула его кровать, наспех застеленную, бросила взгляд на стол с крошками от еды, осторожно распахнула дверь и оказалась в темном коридорчике. Видимо, он соединял комнату с палатами и смотровыми.
Большое помещение, с посеревшими стенами и грязными окнами служило единственной, общей палатой для всех больных, коих, к счастью, сейчас было всего пятеро.
Сколоченные из досок подобия кроватей, стол, придвинутый к окну и тяжелый, затхлый запах, который, смешиваясь с тонким, едва различимым ароматом лекарств, стоящих тут же, на полке, заставили женщину замереть.
Больные смотрели на вошедшую выжидательно, с интересом рассматривая новое лицо.
-Ой, смотрите, какая девчина к нам пожаловала! – прохрипел мучающийся бронхитом мужчина, лежащий ближе всех к двери. – Ты чего, девонька, перепутала? Женского отделения у нас отродясь не было.
Все улыбнулись.
Лена растерялась, но потом, увидев на кровати мальчика, который, отвернувшись к стенке, тихонько постанывал, комкая руками уголки одеяла, быстро подошла к нему.
-Что у тебя? – сказала она, тронув ребенка за плечо. – Меня Елена Юрьевна зовут. А тебя?
-Меня Сашей. Живот болит. Сильно, тетенька, очень сильно.
-А что Михаил, ну, как там его по отчеству, сказал? – Лена нахмурилась, стараясь вспомнить, как зовут врача.
-Сказал, что надо лежать, дал что-то мне попить.
-Давай, я посмотрю, - Лена аккуратно повернула мальчика на спину и стала щупать живот.
-И давно лежишь? – с испугом спросила она. – Надо же срочно…
Она осеклась. Незачем мальчику знать, что аппендицит в запущенной форме сведет его в могилу…
Женщина выскочила из комнаты и побежала на улицу.
-Вы что! – закричала она, налетев на Михаила. – Там у вас ребенок с аппендицитом! Надо оперировать!
-Надо, - спокойно ответил Миша.
-И? Вы вообще это умеете? – Лена ударила его в плечо, вложив в сжатый кулак всю вдруг накатившую ненависть.- Какой вы ужасный человек! Вы палач!
-Замолчи! – он дал ей пощечину. – Пойдем за мной!
Он потащил ее куда-то, мимо палат, мимо уборной, от которой разило нечистотами, мимо каких-то кладовок, пристроенных, видимо, чуть позже.
-А вот наша операционная! – торжественно сказал он и распахнул дверь из нестроганных досок.
-Здесь? Не может быть…
Она охнула. Бараки, «нужники» во дворе, баня раз в неделю – она могла себе представить все. Но такое… В ее прежней жизни операционные блестели белым кафелем, чистые окна были заклеены белой бумагой, а операционный стол соседствовал с подносом, на котором блестели чистые, стерильные инструменты.
-Так, - она выдохнула. – Так, ладно. Инструменты есть? Есть, где их прокипятить? Вы тут вообще что-то делаете?
Миша раскрыл стоящий на столе чемоданчик. Минимальный хирургический набор там все же был.
-Я боюсь, - честно признался Миша.
-И я боюсь. Давай, готовь мальчишку. Я посмотрю, что с лекарствами. А медсестра есть?
Миша покачал головой.
-Хорошо, ну и пусть. Ты за медсестру, я все сделаю сама! – Лена решительно вынула инструменты и, бросив их в таз, залила водой и поставила на печь.
-Не надо. Все равно помрет! – как-то обреченно прошептал Михаил.
-Пошел вон, тряпка! – заорала на него Елена. – Убирайся. Ты не врач, ты палач. Уходи!...
…Через несколько часов Саша снова лежал на своей кровати, а Лена сидела рядом и, глотая слезы, держала его за руку, меряя пульс.
-Просыпайся, милый! Ну, просыпайся же! – она легонько дотронулась до его щеки, потом провела рукой по жестким, мокрым от пота волосам ребенка.
-Ты кто? – мальчик вдруг открыл глаза.
-Я Лена. А ты выздоравливай, пожалуйста. Только не двигайся и выздоравливай!
Миша стоял в дверном проеме и наблюдал за ними. Он грустно снял марлевую повязку с лица и, развернувшись, ушел. Он был здесь не на своем месте, нет, не на своем! А эта женщина - она настоящая, пусть нелепая, похожая на недовольную, злую белку, но она послана самим Богом в эту таежную дыру…
Прорубленные топорами конечности; болезни, заработанные ночевками в холодных, набитых до отказа бараках, стариковские немощи, которые, рано или поздно, наваливались на свезенных сюда людей, женские хвори - больница никогда не пустовала. Медикаментов не хватало, да и Михаил был не лучшим работником. Лена все никак не могла взять в толк, как можно быть таким рассеянным, неумелым доктором. То ли сломалось что-то внутри этого парня, то ли и не было там ничего, что когда-то превратило его из обычного выпускника в медика, которому не важно, в городской ли клинике, или в этих походных условиях ты встретил больного…
-Вы просили у коменданта помощи? Лекарства, постельное белье? Почему нет постоянных работников, чтобы стирать, убираться? – Елена Юрьевна, положив голову на руки, закрыла глаза. Ее голос звучал глухо и тревожно. – Так нельзя, Михаил Романович. Мы сами не справимся.
-Просил. Один раз. Андрей Кириллович обещал к осени все наладить.
-К осени? Вы шутите? Мы тут скоро зарастем в бронхитах и пневмониях! Ладно, я сама, - вздохнув, сказала она. – Миша, сколько вам лет? – вдруг спросила она.
-Мне? Мне тридцать.
-А мне тридцать четыре.
-Ну, и?
-Нет, ничего, я просто не могу так работать! Я не могу работать с тем, кому не доверяю, кого совсем не знаю. А вы?
Миша поднял на нее тяжелый взгляд.
-А я могу!
Он больше не хотел ни с кем дружить, раскрывать перед кем-то душу, а потом быть растоптанным, преданным. Однажды так уже случилось, и теперь он гниет в тайге, так пусть эта стриженная Елена не лезет к нему в душу. Там нет места для нее.
Лена медленно встала, помассировала шею и, повесив халат на гвоздь, ушла. Она даже не попрощалась с коллегой. Ведь с чужими можно и не прощаться…
…-Нам нужны лекарства, вот список, вот список инструментов, а вот – белья. Мне сказали, что вы все это можете достать! – Елена Юрьевна стояла перед комендантом, а он, крутя в руках сигарету, неспешно рассматривал ее.
-А, и вот еще! – Лена схватила у него со стола карандаш. – Побелка нам нужна. Надо привести стены в порядок, а еще законопатить дыры, чтобы не дуло…
-Ой, ли? – перебил он ее. – Да все равно помрут! Не суетись. Приходи сегодня вечером, потолкуем, обсудим твой список!
-Куда приходить? – не поняла Лена.
-Ко мне приходи, я тебя угощу пирогами. Любишь пироги? – он слащаво улыбнулся.
-Мы с вами на «ты» не переходили! – одернула коменданта женщина. – Список я вам подала, будьте добры, распишитесь на копии, что вы его получили.
-На копии?..
Андрей Кириллович встал и, подойдя к Елене, наклонился к ее лицу.
-Где тут у тебя копии? – он потянулся, чтобы поцеловать женщину в губы, но она быстро увернулась и, оттолкнув мужчину, выбежала на улицу.
Сердце бешено колотилось в груди, щеки пылали. Лена бежала по тропинке к своему бараку.
-Лена! Лена, что? – жительницы барака сидели вечером и раздирали руками сушеную рыбу, что припасли себе на «поздний ужин». Они удивленно подняли глаза, следя за тем, как новенькая мечется по бараку. -Да что случилось-то?
-Ничего. Комендант ваш руки распускает.
Женщины переглянулись и вздохнули. Все они были в его власти, все связаны, свернуты в один стог. Тесно, душно, маетно им, но нет избавления, нужно терпеть…
…Елена Юрьевна, переобувшись в резиновые сапоги, вышла из барака и направилась в лес. Тяжелые ветки елей мешали солнцу согреть землю, превращая ее в мертвую, усыпанную иголками скатерть. Где-то стучал дятел. Этот стук разносился далеко, замолкая, наконец, где-то, порвавшись в ветках деревьев.
Лена вышла на небольшую поляну. Ажурная кислица, нежно-розовая кошачья лапка, Иван-Чай, качающий головками-фитильками на ветру… После серо-коричневого существования в набитых до отказа людьми вагонах, после грустных, тягучих песен женщин в бараках этот фейерверк красок заставил Елену Юрьевну радостно захохотать, закружившись и хватая руками высокие колоски разнотравия.
-Ягоды! – Лена быстро наклонилась и стала ползать по земле, собирая последние, чудом не сгнившие ягоды земляники. – Сладкие! Боже мой, какие он сладкие!
Женщина вытерла испачканные в соке губы и вдруг почувствовала, как кто-то схватил ее сзади.
Лена быстро развернулась, стала отступать назад, но споткнулась и упала, больно ударившись головой о камень. Комендант нависал над ней, тяжело дыша. От него разило спиртным, немытым, одичавшим телом и сигаретным дымом.
-Ну, чего ты! Чего ломаешься? Со мной тебе легче будет, со мной не пропадешь!
-Отстаньте! Убери руки, скотина!- женщина лупила Андрея по лицу, царапаясь и задыхаясь от ненависти.
Он зажал ей рот рукой. И хотел уже обнять, но тут сзади его ударили прикладом по голове. Ружье опустилось ровно, четко, комендант мотнулся куда-то в сторону, сжал кулаки и затих.
Лена селя на колени, провела рукой по волосам. Перед глазами крутились головки цветов, трава одним большим, зеленым мазком застилала стволы деревьев. Женщина моргнула.
Перед ней стоял Михаил.
-Нельзя тут одной в лес ходить.
-Да? А я думала, что вам на всех плевать, - огрызнулась она, потом добавила:
-Спасибо вам!
-Ладно, пойдем отсюда. Меня он, - тут Миша пнул Андрея, потерявшего сознание. - Не видел. Авось, обойдется.
-Помогите мне, у меня ноги не идут, - растерянно сказала Лена и, опершись на протянутую руку, медленно встала.
-Миша, так какими судьбами вы попали сюда? По «политической»? – спросила она, идя по тропинке.
-Да, я, как и вы, родился не у тех родителей или, - он помолчал. – Или не в то время…
-Время… - повторила она за ним. – А ведь это наша жизнь. Наша с вами. Она проходит именно в это время… Я раньше мечтала попасть в разные-разные точки на карте. Это было так увлекательно – передвигать солдатика, которого я взяла у брата, по карте. Это была я, и это было мое путешествие. Ну, вот оно и началось. До вашего поселения я добиралась долго.
Лена улыбнулась.
- Пол России точно проехала. Вот и стала я тем солдатиком, который ходит по миру. Только тот, деревянный, был свободный… - с грустью добавила она.
Миша вдруг повернул ее к себе.
-Вот откуда ты такая, а? Откуда ты взялась? – с горечью спросил он.-Я и волоса твоего не стою, теперь я чувствую себя ничтожеством. Я учился на врача, потом все маячил за спиной опытных коллег, все боялся сам что-то сделать. А потом меня обговорили, я даже не успел сообщить родным, что меня арестовали. Я ничего не понимал, пока меня не спросили об отце… Я не знаю, жив ли он, его забрали давно. А теперь и я вот тут, врачом… А какой я врач… Знаете, мой первый пациент здесь, которого я не спас – это женщина. Сложные роды, я до сих пор вижу во сне ее глаза, она так испуганно смотрела на меня и что-то шептала. А я растерялся… Она похоронена вон там, на пригорке.
Он махнул рукой, указывая на выглядывающий из-за прозрачных, дымчатых сосен, холм.
-Я часто хожу туда. Совесть, наверное, гонит…
Лена остановилась.
-Надо жить дальше, - тихо сказала она. – Я научу вас тому, что знаю сама. А там, глядишь, и легче станет…
-А зачем жить? Вот зачем, если впереди все равно ничего хорошего уже не будет. Когда нас отпустят? Через десять лет, через пятнадцать? А, может быть, мы тут и помрем от какой-нибудь гадости, что тянет с болот. Уж лучше тогда и не жить.
-Ну, не живите, в чем проблема? – Елена Юрьевна пожала плечами. – Хотел бы, да не могу, - прошептал Михаил.
-А, ну, да. Вы же трус, вы боитесь! А я хочу жить, хочу дышать, хочу мять в руках молодую веточку сосны, с мягкими, точно перышки, иголками, хочу, чтобы кожа загорела от солнца, чтобы отросли волосы; чтобы тот мальчик, Сашка, вырос и как-нибудь, встретив меня на улице, улыбнулся и, кивнув, побежал дальше. Я просто хочу. Много и жадно жить, вот чего я хочу.
Она ускорила шаг и ушла по тропинке вперед. А Михаил так и остался стоять один, опустив ружье и глядя на удаляющуюся женскую фигурку. Вот сейчас он хотел, чтобы она обернулась и позвала его за собой. Но, нет…
…Ночью в бараке хлопнула дверь.
-Елена Юрьевна! Елена Юрьевна! Просыпайтесь! – кто-то тряс женщину за плечо. – Вы в больнице нужны!
Лена села. Голова закружилась, глаза все никак не могли разглядеть говорившую.
-Что стряслось? – сонно сказала она, натягивая кофту и ища ногами сапоги.
-Там Катька наша… Упала она…
-Екатерина? Прохорова? Из второго барака? – Лена моментально проснулась, широко распахнув глаза.
Катя Прохорова, тонкая, даже, скорее, хиленькая, женщина, ждала ребенка. Но рожать ей было только к осени. Лена добилась для нее послабления трудонормы, но совсем от работ Андрей Кириллович ее не освобождал.
-Так что с ней? Где она? – женщины бежали в темноте, держа друг друга за руки.
-Ее к вам отвели. Плохо там все, ой, как плохо!
Лена вбежала в так называемую операционную, но, оказалось , что слишком поздно. Катя лежала, вцепившись руками в волосы, и выла, потом жадно глотала ртом воздух, стонала и переходила на крик.
Михаил стоял рядом, остекленевшими глазами смотря на пациентку. Рядом, завернутое в полотенце, лежало что-то маленькое, едва-едва похожее на человека.
-Я не успел, - шептал Михаил Романович. – Я опять ничего не успел.
Елена Юрьевна оттолкнула его и, повернув голову пациентки к себе, посмотрела в ее глаза. Катя не узнавала ее, не отвечала на вопросы. Отслойка, преждевременные роды… Но Екатерине сейчас было плевать на то, как это называется, она оплакивала своего сына, единственную ниточку, что связывала ее с мужем, погибшим полгода назад…
…Лена присела отдохнуть только тогда, когда Екатерина, наконец, уснула.
-Все плохо, Миша. У нас все очень плохо, - тихо сказал она. – Нам нужны лекарства.
Вдруг она встала и, быстро посмотрев на себя в зеркало, вышла на улицу. Ночь дышала влажной прохладой. Где-то ухала сова, небо так и осталось затянутым низкими, бугристо-ватными тучами.
Лена шла по тропинке к дому коменданта. Она примет его условия. Ради Кати, ради других, кто может оказаться на ее месте. В конце концов, тело – это всего лишь оболочка. Душа все равно никогда не будет подчинена никому, кроме своей владелицы…
Елена Юрьевна постучала. Тишина. Комендант, видимо, крепко спал, если вообще был дома. Женщина постучала еще раз и толкнула дверь.
Та с тихим скрипом поддалась, как будто разинуло пасть какое-то дикое, со стальными зубами-петлями, чудовище.
-Андрей Кириллович! – громко, нарочито уверенно позвала Лена. – Вы дома?
Ей никто не ответил, только в углу что-то зашуршало, упало на пол и, постукивая когтями, умчалось на улицу.
-Кошка, - догадалась Лена.
Женщина подошла к столу и зажгла керосиновую лампу, потом прошла в следующую комнату.
Комендант лежал на кровати, отвернувшись к стене.
-Андрей! Вы спите? – громко повторила Елена Юрьевна, подойдя к мужчине. – Андрей!
Тот не шелохнулся. Лена потрогала его за плечо, и тут тело повернулось к ней, показав страшный, нечеловеческий оскал. Широко распахнутые, остекленевшие глаза смотрели куда-то сквозь Елену. Руки были холодные, со скрюченными, посиневшими пальцами.
Лена отпрянула, потом развернулась и выбежала из избы, захлопнув дверь. Из темноты за ней наблюдала женщина. Она дождалась, пока Лена скроется за бараками, потом тихо вошла в дом коменданта, убрала со стола грязную посуду, накрыла тело мужчины одеялом.
-Спи спокойно, Андрюша! Спи спокойно! – прошептала женщина и, взяв что-то из ящиков стола, ушла, погасив керосиновую лампу. – Они больше не будут мучить тебя!..
Немного позже к ней присоединились еще несколько человек. Они ушли в лес, где стояла наготове телега с лошадью. Варвара отомстила за себя, за мужа, за ребенка. Большей ей здесь делать было нечего…
…Елена Юрьевна сидела на поваленном дереве и задумчиво смотрела на вихры розово-сиреневых облаков, пронзенных лучами восходящего солнца. Михаил Романович тихо подошел к ней и сел рядом.
-Я вчера ночью была у коменданта, - вдруг сказала женщина. - Он был мертв.
-Я знаю, - просто, буднично, как будто разговор шел о погоде, ответил Миша. – Здешние женщины хорошо разбираются в травах, знают, какие из них ядовитые…
-Что?
-Ничего. Вот бумаги на выдачу лекарств и всего того, что вы хотели. Они подписаны. Вы их покажете, когда придут посылки с «большой земли». Я думаю, что все у вас будет хорошо.
Тут он встал и, положив Елене Юрьевне на колени пачку листов, кивнул и продолжил:
-Прощайте. Этой ночью я понял, что только мешаю. Я не хочу так. Я ухожу.
-Куда? – она удивленно посмотрела на него.
-Какая разница! Главное, что я больше не увижу этого места. Я стану другим, у меня будет новая жизнь. С нуля, как будто ничего и не было до этого. Я все начну с нуля.
-Вас поймают и расстреляют! – испуганно, обреченно прошептала Лена.
-Кто знает…-Михаил только пожал плечами. – Зато одним чудовищем на земле стало меньше. Я больше не трус, видите?! Прощайте, я думаю, у вас все будет хорошо…
Он ушел, свернув с тропы и углубившись в лес. Лена растерянно смотрела ему вслед, прижав руку ко рту…
…Беленые стены делали палату как будто еще больше, чем она была. Теперь больница разделялась на несколько частей, были здесь и подобия одиночных боксов для инфекционных пациентов. Была операционная и даже медсестра. Рита, подросшая, шустрая, быстро училась всему, что рассказывала ей Елена Юрьевна, помогала на перевязках, стерилизовала инструменты, стирала бинты. Штат врачей арестантской больницы за два года вырос, впустив в свои ряды пожилого доктора, в котором Лена с удивлением узнала своего учителя. Теперь больница могла похвастаться «мужским» и «женским» отделениями. Для ребятишек строили отдельную избу, чуть в стороне.
Елена Юрьевна переехала жить в комнату, которую ранее занимал Михаил Романович, а потом туда пришла жить и Рита. Потихоньку все налаживалось. Новый комендант, затеяв, было, расследование гибели предыдущего, вскоре махнул на все рукой, то ли поверив Лене, которая утверждала, что смерть Андрея Кирилловича произошла от сердечного приступа, то ли устав разбираться, кому больше насолил погибший. О побеге нескольких поселенцев он, конечно, сообщил, но особых поисков не учинял, потому как решил, что тайга все равно не выпустит беглецов из своего плена. Прошлое осталось в прошлом, дав шанс каждому начать все с нуля…
Годы, сменяя друг друга, летели над землей, проводя по ней широкими, многопалыми ручищами. Кого-то они забирали с собой, прерывая людской бег, кого-то подталкивали вперед, кого-то щелчком отправляли назад, исправлять ошибки…
…Елена Юрьевна шла по больничному коридору, поглядывая на часы. Скоро ее смена заканчивается, можно поехать домой и немного поспать. Последнее время у женщины часто болела голова, не давая, как следует, отдохнуть.
Лена уже представила, как придет в тихую, прохладную комнату на первом этаже коммуналки, как ляжет на кровать и, накрывшись тяжелым, ватным одеялом, провалится в сон. Часы будут тихо отстукивать время, а за окном громыхать по рельсам редкие трамваи. Прошло десять лет с тех пор, как Елена Юрьевна вернулась в свободную, нормальную жизнь, будучи оправданной и реабилитированной. Но ни одной минуты из прошлого она бы не променяла, не отдала. Все было ценно, все помнилось, складываясь в дорогу, дорогу ее жизни. А рядом с этой дорогой бежали тропинки и ручейки, то приближаясь, то отдаляясь от Елены Юрьевны, то расширяясь, то сужаясь. Некоторые ленты-дороги, к сожалению, обрывались. Это были те, кому Лена хотела помочь, но не смогла. Были и те, что специально шли как будто рядом, но противились встрече с женщиной. Это тоже были люди, которые ее окружали, издалека наблюдая за ее успехами, провалами и следами слез на лице. Это были те, кто приложил руку к ее судьбе, но остался неузнанным.
Были тропки, как будто берущие начало из Лениной дороги. Это ребятишки, что рождались, принимаемые ее руками. Она слышала их первый крик, видела, как удивленно рассматривают глазки мир вокруг. И таких тропинок было много…
Была еще одна тропа, неуверенная, сбивчивая, кое-где совсем запорошенная снегами, где-то размытая бурным потоком, но она пунктирной линией шла к Елене. Тропа жизни испуганного, потерянного мужчины.
Вот сейчас Елену Юрьевну, уже надевшую пальто, остановят медсестры. Они позовут ее в Приемный покой.
-Извините, но там мужчина. Он просит именно вас, - развела руками дежурная. – Он очень плох…
Пройдя за девушкой, Лена сразу же узнает в лежащем на каталке человеке Михаила и подойдет к нему.
-Елена Юрьевна! Я рад видеть вас! – Миша, высохший, с серо-коричневым цветом лица, схватил ее за руку. – Вы узнали меня? Вижу, что узнали! Помогите, а? Леночка, пожалуйста!
Но она лишь вздохнет и, просмотрев документы больного, ответит:
-Извините, но у нас много других хороших врачей. Да и вы, вроде как, сами доктор. А мне пора домой. Моя смена закончилась.
-Но мы ведь с вами не чужие люди! Не бросайте меня, мне страшно! – захрипел он.
-А вы когда-то бросили меня. Меня и еще сотню людей, что называли вас врачом. Вы опять боитесь, да? Не стоит. Уже поздно бояться, надо бы начать жить…
И она ушла, кивнув коллегам.
У нее отросли волосы, летом она ходила в лес и вдыхала терпкий, сосновый аромат; дома, слушая болтовню соседок, она варила варенье из брусники, что присылали друзья из таежных городов… Она жила той жизнью, что была ей уготована, не стремясь сбежать, обмануть или переписать свою судьбу. Был ли это плен, в который она добровольно попала, или же мудрое подчинение своему предначертанию, Лена никогда не задумывалась, радуясь тому, что есть.
Михаил же до сих пор все цеплялся за уверенность, что сможет забрать от жизни то, что полегче, получше, не заплатив за это ничем. Вместо того, чтобы лечить, он научился отнимать жизни, вместо того, чтобы жалеть и сострадать, он привык вообще ничего не ощущать, чтобы не волноваться.
Зачем же судьба столкнула его много лет назад с Еленой Юрьевной? Возможно, чтобы потом, в старости, он знал, к кому обратиться за помощью, а, возможно, для того, чтобы дать шанс людям, что были тогда в больнице, выжить, благодаря стараниям Лены, женщины с грустными, темно-зелеными глазами...
Всем был дан шанс, каждый использовал его так, как считал нужным…
#рассказы-зюзино #истории из жизни #врачи #долг и призвание
#выживание #женщины