Звездная метель
Как они не спешили, как ни гнали железных своих лошадок, одуванчик к их приезду остался всего один. Зато – огромный. Словно большущий воздушный шар. Он даже тут, в нашем мире, казался волшебным, мерцающим. Это падали на него отсветы витражей Города.
Маленькая девочка в красной футболке и джинсовом сарафанчике старалась поймать разлетевшиеся с других одуванчиков семена: тянула руки вверх. Женька сразу поняла, что это и есть Ленка. Она узнала бы ее даже в толпе, настолько они с Ленчиком были похожи – одно лицо.
«Драконята» столпились у одуванчика, и смотрели на него, забыв дышать. Каждый думал об одном: а как его донести-то? Придется идти осторожно, словно со свечкой, когда не хочешь, чтобы погас огонек. Хорошо, что деревянный тротуар – вот он. До Города рукой подать.
— Я понесу! Я сама! – ревниво пискнула малявка Ленка, едва Дан аккуратно срезал цветок ножиком. И никто не думал с ней спорить. Все понимали: это ее сказка. Взядли велики «под узцы» и молчаливой толпой двинулись в город. «А нас ведь теперь тринадцать, вместе с Ленкой» — Мысленно отметила Женька. «Чертова дюжина. Самое сказочное число. Эх, жаль Мяус не черный кот, а то нам бы по всем приметам повезло!» У Женьки вообще были свои отношения с приметами. Не такие, как у всех. И она искренне верила в свою правоту.
…Это само по себе было сказкой. То, что началось, едва они вошли в город. Одуванчик словно засветился изнутри, превращаясь в волшебную серебристую вязь. Казалось, он соткан не из пушинок, а из лучистых звездочек. Ленка высоко подняла цветок над головой, и на него дружно дунули. Семена полетели пушистой мерцающей метелью. Казалось бы – сколько их там, на одном-то цветке? Но они все не кончались, и ветер подхватывал их, уносил прочь. Все зачарованно смотрели вверх. А потом Дан снова скомандовал:
— По коням!
И первый оседлал свой велик. Подхватил Ленку посадил перед собой. И дружная стая помчалась по улицам сказочного Города, оставляя за собой звездный шлейф.
Негромко жужжали разогнавшиеся велики, иногда что-то позвякивало: «Самые замечательные в мире звуки!» – так считала Женька. Звуки скорости. Каким-то шестым чувством она понимала, что все они сейчас ощущают одно и тоже. Что каждый в стае, как и она, полностью захвачен и этой скоростью, и творящимся прямо сейчас волшебством. И красотой этой ночи. Что у каждого звенит в душе, поет в каждой жилке, в каждом нерве восторг. Что ко всем разом пришло то самое состояние, когда ты знаешь, что не упадешь с велика, ни за что на свете. Птому что ты сросся ним. И можешь сейчас все.
То тут, то там зажигались в темных домах все новые и новые окна. Ложились на камни мостовых теплые отсветы витражей. Звездные парашютики семян тоже становились разноцветными, искристыми. Это было невероятно красиво. Но все-таки немножечко грустно. Они прощались не с городом, а с общей сказкой. Может быть, кто-то из них сюда еще попадет. Тот, кому будет очень-очень надо. Но это будет уже совсем не то. И перестанут ложиться по ночам на тротуары их собственного города цветные отсветы витражей…
Разговорные разговоры
Утром Женьке очень не хотелось просыпаться. Они с ребятами разошлись по домам чуть не после полуночи, и она, естественно, получила от тетушки Ольги заслуженную взбучку. Но потом как-то так само собой вышло, что они сели пить чай. И Женька, уплетая земляничное варенье, все-все рассказала любимой тетушке. Ведь именно она когда-то начала эту сказку. Значит, имела полное право знать, как та закончилась.
Тетя Оля слушала, улыбалась чему-то, и взгляд ее казался каким-то мягким, сияющим. В полутьме комнаты она была очень красива, Женькина тетя. Несовременно какой-то красотой. Словно барышня на старинном портрете.
— Привратника не я придумала, а Игорь. Отчим твой. Он с восьмого класса сказки строчил в общих тетрадях, а мы потом друг у друга эти тетради вырывали, на одну только ночь почитать выпрашивали: так хотелось узнать, что там дальше-то. А потом стали собираться в том же гараже, где и ты сейчас пропадаешь. Читали вслух, чай пили. Бывало, и продолжение историям вместе придумывали. И верили во все, что придумывалось. Так верили! Казалось, что мир весь наполнен чудесами, что в каждом старом доме есть домовой, в каждом лесу – леший. Что машину времени и правда можно найти в старом подвале. И что если нарисовать на стене Привратника – он оживет. И откроет проход. Только мы не говорили «в Сказку». Стеснялись как-то этого слова. Рассуждали о параллельных мирах и других пространствах. Но какая разница? Душа ведь хотела именно чуда, Сказки этой самой...
Женька замерла. Заерзала. И потому, что речь зашла о дядя Игоре, и потому. Что вспомнила она один их разговор:
— Я ведь сказочник, Женя. Ну, детский писатель. Хочешь, какую-нибудь сказку вместе придумаем?
Так он ей сказал тогда, дядя Игорь. А она лишь фыркнула в ответ:
— Кому они сейчас нужны, эти сказки ваши? Прошлый век!
И хлопнула перед его носом дверью своей комнаты. Потому что при слове «сказки» вспоминалось ей что-то малышовое, типа «Курочки-рябы». Ну или «Конька-горбунка». А она и в детстве терпеть ничего подобного не могла. И была уверена: никаких сказок ей не надо! А надо только одно: чтобы он ушел. Прислонившись к двери спиной, она слышала, что мама и дядя Игорь о чем-то спорят. Маминых слов она тогда не разобрала, а вот его ответ запомнился: «Чудеса там, где в них верят. И чем больше верят, чем чаще они случаются». О чем он говорил тогда, ее отчим? На какое чудо надеялся? Может быть, просто хотел, чтобы она увидела его? Его, настоящего. Того, которого полюбила мама. А не маску, которую она, Женька, успела ему придумать. Вот ведь, оказывается и он был в детстве частью такой же стаи, как и Женька стала сейчас. И даже в том же самом гараже они собирались! И… как оказалось, очень даже нужны ей сказки. Правда, нужны! Такие, в которые захочется поверить. А... может, он такие и пишет? Сказки, в которых живут разноцветные отсветы витражей.
А ей с Чумным доктором, неведомым и страшным, поговорить оказалось и то легче, чем с тем, кто его придумал. Стыдно? Да не то слово! Женька машинально потерла вспыхнувшие от таких самокопаний уши.
Тетя Оля, кажется, угадала ее мысли. Вновь улыбнулась. Но ничего говорить не стала. Не такой она была человек, чтобы читать нотации.
— Спать идти, пичуга! Завтра я же тебя не подниму. А велопарад рано начнется…
И вот – тетушка как в воду глядела! Уж и будильник прозвонил на мобиле, и ребята во дворе успели покричать: «Жека! Жек, ну выходи! Жекааа!», и тетя Оля одеяло сдергивала, а Женька все никак не могла проснуться.
— Женька, вставай! – тетя Ольга потрясла девочку за плечо. — Поднимайся, давай. Проспишь свой велопарад.
— Сейчас… – бормотнула Женька в подушку, пытаясь отвоевать себе право еще хоть на минуточку под одеялом. Но тетя Ольга была неумолима. Она щекотала и тормошила. И у сна не осталась ни одного шанса.
Пришлось вскочить, наскоро побрызгать в заспанное лицо водой, впрягнуть в любимые джинсы и желтую футболку. И:
— Оль, я ушла!
Это уже перед самым хлопком двери, а потом – тр-р-р-р-р-р! – и Женька пересчитала ступени подошвами кроссовок. Сегодня она была без велика, ведь ей предстояло ехать на Горыне! Третьей головой.
Малышня восторженно завопила во дворе, когда девочка, наконец, выскочила из подъезда. Ее облепили, стараясь взять за руку, потащили к гаражу. Женька ощущала себя щепкой, попавшей в поток. И не противилась этому потоку. Начинался новый день, и не было в нем никаких страхов. Одно только ожидание хорошего.
Ну, что сказать? Он и стал хорошим, этот день. Горыня по праву завоевал приз зрительских симпатий, и вся компания отправилась в кафе – заедать этот успех мороженным и пирожными. Потом ненадолго разбрелись по домам (каникулы-то каникулами, но свои дела есть у каждого), и вечером снова собрались в гараже. Пили чай, со смехом вспоминали, как делали Горыню. И никто не заговаривал про Город. Словно молча согласились не трогать пока эту тему. И все было хо-ро-шо. Только иногда мягкой лапой, словно собравшийся запрыгнуть на колени Мяус, трогала душу печаль: нигде не было видно привычного белого пятнышка. Светлых волос Лёнчика. Но Женька говорила себе: «Он просто уехал домой. Гостил тут, как и я. А потом уехал. Ничего. Еще приедет». И становилось легче.
А когда расходились по домам, они с Даном пошли вместе. Ну, вроде бы это и понятно: живут-то в одном подъезде, только Дан на этаж выше. Только почему-то никогда так раньше не получалось. Шли, болтали, вспоминая день. Смеялись. Но Женька почему-то старалась на Дана не смотреть, хотя сама постоянно ощущала щекой его взгляд. Странный взгляд – как тогда, в гараже. И уже у самой двери, когда она звякнула ключами и развернулась, что бы сказать обычное: «Ну давай. Пока!», Дан вдруг протянул руку. Осторожно дернул рыжий Женькин хвостик. И засмеялся:
— Не поверишь, никогда девчонок за косички не таскал. В первый раз вот. Знаешь, чего я не могу понять, Жень?
— Чего? — несмело бормотнула она, не став уточнять, что хвостик – не косичка. Так что ему, Дану, был явный незачет: придется ждать, пока отрастут Женькины волосы, чтобы дернуть именно за косичку.
— А того, как я вообще мог тебя с мальчиком спутать! Хоть с какими волосами, ты же все равно – девочка. Красивая.
И только застучали кроссовки по ступеням. Сказал, и убежал. Она все стояла, мигая. Пока сверху не донеслось:
— До завтра!
(Окончание следует.)