Чужая сказка
У Женькиного велика сидел Ленчик. В темноте размыто белело пятно его матроски. Опираясь на одно колено, он цветными мелками подрисовывал тускнеющее пятно «отсвета витражей». И на ее шаги обернулся сердито:
— Час же давно прошел! Дольше в Городе быть нельзя, это самые бестолковые даже знают! Потому что эти пятнышки – они дольше не держаться. Как бы ты вышел, если б я не…
И тут он осекся. Замолчал. Перепугано хлопнул глазами, разглядывая Женьку. Такой совсем не современный мальчик, похожий на мальчиков из фильмов о прошлом. И не просто фильмов, а фильмов-сказок. Или на мальчиков со старинных открыток. С ясными, светлыми глазами, тоненький и беззащитный. Совсем не такой, как грубоватый Жека или вся компания «драконят».
Только вот Жеки-то больше и не было. Кепка ведь осталась в магазинчике, где она ее машинально сняла. И не вспомнила потом, что нужно надеть. Ветер трепал рыжие волосы. Пусть короткие, но на мальчишечью стрижку они совсем не были похожи.
— Ты что, девчонка? – в голосе Ленчика слышалось удивление, смущение и обида. И что-то еще, чего Женька сразу не поняла. – Ты девчонка, да?! Или… Жека твой брат, а? Вы двойняшки?
Вот теперь непонятные нотки стали ясней. Как ни странно, последние слова Ленчик выдал почти просительно. Он очень надеялся, что все так и есть. Ему просто было нужно, чтобы все так и оказалось!
Как просто было сейчас кивнуть! Выдать себя за сестру Жеки. Продолжить свою игру, только усложнить ее. Но врать почему-то не хотелось. Женька молча присела рядом. Коснулась ладонью асфальта. Цветные пятна послушно легли поверх ее кожи – совсем яркие сейчас. Подновленные. Только вот не мелом Ленчик их рисовал. Совсем не мелом.
— Девочка я. Да. А кто ты? – тихо спросила она. Мяус приткнулся у ее ноги, грел мохнатым боком. Она машинально его гладила, как живого кота. Может, он еще и не ожил, но зеленые глаза казались вопросительными. Словно он тоже очень хотел понять – кто этот мальчик?
— Ты ведь из этого Города? – Женька повела подбородком куда-то в сторону дощатого тротуара, что все еще не исчез. — Да? Это ты приносишь в него брошенных кукол?
Она хотела спросить: «Зачем ты делаешь это? Ведь они отнимают силу у вашего мира, у вашей Сказки. Ты же знаешь это! Так почему?!». Жека бы спросил. А она – нет. Не дало какое-то странное смущение. Предощущение догадки. И она совсем не удивилась, когда Ленчик ответил так, словно она все же спросила:
— Потому что я и сам… кукла.
А потом он заговорил быстро-быстро. Словно боялся, что она не дослушает, перебьет. Спеша выплеснуть то, что жило внутри холодным болючим комком. И теперь уже она могла тронуть его волосы, светлые, как лен. Потому что уже не была Жекой. Но тогда он бы наверняка заплакал. И потому она просто слушала. Слушала чужую и совсем уж недобрую Сказку. И было ей зябко и немножко жутко. А как же тогда должно было быть Ленчику, который в этой Сказке жил? Да что там – жил. Он был ее главным героем. Одним из двух.
…Их звали похоже: Ленка и Лёнька. Брат и сестра. И были они почти одинаковыми. Только у Ленка могла ходить сама, а Лёньку нужно было возить в коляске. Хотя выглядел он даже постарше ее! Но это никого не смущало: Ленку в ее три года тоже чаще всего так и возили. Им даже купили одну коляску на двоих. Прохожие умилялись на дружных детишек, а Ленка держала Лёнчика за холодную руку, и очень гордилась им.
— Мой братик самый красивый! – так и говорила она всем.
И очень удивлялась, что взрослые часто после этих слов смеются. Ну да, он был куклой. Но он был братик! Ведь в детстве все куклы живые.
Идея подарить Ленке на ее третий день рождения куклу-мальчика, больше ее самой ростом, пришла в голову ее дяде, маминому брату. Родителям это показалось забавным, кроме того, Ленкина мама еще и сама казалась практически девочкой. И с большим удовольствием поиграла в такую роскошную куклу. Но мама – та понимала, что это только игра. А Ленка полюбила новую игрушку, как живое существо. Шептала братику на ухо перед сном свои секреты, умела понимать, когда он весел, а когда – грустит, и не хотела расставаться с ним ни на минуту.
К пяти годам разница между Ленкой и Лёнькой стала заметной. Да и возить на коляске маленькую непоседу больше не было нужды. Ленчик теперь сидел дома. Смотрел через окно на то, как его сестренка резвиться во дворе с другими детьми. Скучал.
Шли годы. Она росла. А он – нет. И пусть она по-прежнему относилась к нему, как живому, его глаза все чаще смотрели невидяще. Он превращался в обычную, просто очень большую, куклу. Дорогую шутку не слишком умных взрослых. Ленка все чаще плакала, сама не понимая, почему. Только ощущая, что теряет что-то очень-очень важное. Теряет Сказку. Но что она могла сделать?
И вот, когда сестре стало семь лет, а братику все так же оставалось четыре, случилось чудо. Впрочем, ничего особенного не произошло. Просто однажды на плачущую Ленку наткнулся во дворе ее сосед. И вышло так, что была у него свободная минутка, чтобы не только выслушать и понять ее рассказ пополам с ревом, но и, высморкав девочку и утерев ей слезы, рассказать о Куле наследника Тутси. Вероятно, это был очень вольный пересказ «Трех толстяков». Ленка запомнила из него только то, что вот была у мальчика кукла, сестренка. А потом упала из окна и разбилась. Ее склеил добрый доктор. И она ожила.
Девочка вернулась домой, и решительно пошла к окну. Ей было очень страшно, но Ленчика было просто необходимо выкинуть наружу! Разбить… чтобы потом он ожил, и стал таком же, как она сама. Настоящим. Это, конечно, ужасно: сделать братику больно. Но она сможет, она справится! Ведь из них двоих что-то исправить может только она, Ленка. И надеяться больше не на кого.
— Все будет хорошо. ¬— Шепотом заверила она своего друга, и обняла, прижимаясь горячей своей щекой к его совершенно холодной щеке.
Хорошо, что она не успела открыть окно – жили они довольно высоко. Могла б ведь и сама бултыхнуться вниз. Но зато бестолковые родители, едва успевшие снять дочь с подоконника, наконец-то всерьез задумались о последствиях своей шутки.
Девочку отправили с бабушкой на море, искренне считая, что разноцветные камушки отвлекут любого ребенка от любой беды. А Ленчик был срочно подарен. И не кому-то, а Женькиной тетушке. Ольге. С обязательным условием: перерисовать мальчишку. Так, чтобы Ленка его никогда потом не узнала. Мало ли на свете кукол, похожих на живых детей?
Выполнила это условие тетушка или нет, о том сказка умалчивает. Но однажды ночью во двор вышла одна бестолковая молодая особа. Вольный художник. Фантазерка, начитавшаяся книжек. И почти верящая в то, что если поселить в городе сказочное существо, оно непременно сказку эту самую к городу и притянет. Озираясь по сторонам, она украсила старую трансформаторную будку граффити. Странным черно-белым рисунком. Чумным доктором, на полях шляпы которого был целый сказочный город. Рисунок полюбили, особенно ребятня. И стали по вечера ложиться на тротуары разноцветные отблески витражей нездешнего Города…
Надо ли говорить, что тетушка и нашла дорогу в сказку первой? И поселила там Ленчика. И все получилось, как нельзя лучше: он стал мальчишкой и начал расти. Нашел Ленку, и показал дорогу в Город остальным ребятам. Только вот он же и нарисовал на шляпе Привратника желтые цветы, которые никогда не росли в Городе. И он же брал с каждого ту самую клятву. Потому что знал: иначе им с Ленкой придется расстаться. А они, понятное дело, этого не хотели.
— Но вы все равно же расстанетесь, ведь твой мир умирает? – шепотом спросила у замолчавшего мальчишки Женька.
В ответ он молча кивнул:
— Я знаю.
— А что делать, тоже знаешь?
Ленчик опустил голову. Отрицательно мотнул подбородком. По щеке прокатилась капелька-слезинка, заблестела разноцветно – отсветы витражей еще жили:
— Если он умрет, я стану просто куклой. Потому и стараюсь побольше быть с ребятами. Это мое последнее лето.
— А почему с «Драконятами», а не с Ленкой? Где твоя сестренка? Я не могу вспомнить ее в среди драконьей компании.
— А ты ее ни разику и не видела. – Лёнчик мотнул головой, и отросшие волосы упали ему на глаза. — Она… я… — мальчишка замялся, и по его голосу Женька поняла, что глаза-то эти самые у него сейчас мокрые. И это уже не одинокая слезинка. Он едва сдерживает плач, потому и говорить толком не может. Но чем тут помочь, она не знала. Потому просто молчала. Просто ждала. Наконец, мальчишка выдохнул: — Я делаю вид, что мы раздружились. Пусть Ленка обижается, зато ей не так больно будет… когда…
И тут Женька не выдержала:
— Но не лучше ли отпустить Привратника? Вы так и так же с сестренкой расстанетесь, но ты хоть живым мальчишкой будешь.
У Женьки это вышло грубовато, по Жекиному. Но ведь это правда! Только вот это была ее правда. А не Ленчика. Он упрямо мотнул головой. Он надеялся на чудо. На то, что в самый последний момент что-то случится, и спасет их с Ленкой сказку. Точно так же надеялся. Как и Ленка, когда собиралась выкинуть с пятого этажа любимую куклу. Только вот одно чудо после этого уже произошло. Будет ли еще одно? Сомнительно.
— А, может… — начала Женька, и сама толком не знающая, что тут можно сказать. Но ее прервали:
— Глупые вы все, мяя…
Голос, раздавшийся рядом, был мультяшным. С легким «кошачьим» акцентом.
— Самый умный нашелся… – буркнул не удивившийся Лёнчик.
Он понимал, что волшебство Города действует еще тут, и кот, отогретый Женькой (а она не переставала его гладить), вполне мог и ожить, и заговорить. А вот самой Женьке пришлось ловить нижнюю челюсть. И ставить ее на место, да. Все-таки настолько к чудесам она еще не привыкла.
— Да уж поумявней некоторых… тех, которые поторые помирать собрались. — Мяус зевнул и встряхнулся. Теперь это был самый обычный кот. Только что странного, песочного цвета. Женька машинально погладила его вновь. – Слушайте и запомяуинайте, я говорить-то скоро перестану. Хочу обычным-мя котомяу быть. Живым-мя. Одуванчики. Они должны расти…
И тут отсвет витража пропал. Погас. И Мяус только мяукнул недовольно, недоговорив. Но его и так поняли:
— Они должны расти в Городе!
Женька и Ленчик разом вскочили, удивленно уставились друг на друга. Ну, конечно! Если семена одуванчиков прорастут в Городе – то Привратник сможет закрывать свой мир, отгораживая тот от нашего. Чтобы не умирала сказка. Но ведь сам-то он останется жив! И ничто не помешает ему пускать к себе иногда… ну… пусть не всех. Но хоть кого-то. Верно же? Так они думали хором (да-да, хором вполне можно думать) и глаза их светились, словно звездочки.
(Продолжение следует.)