Отсветы витражей
Найти «отсветы витражей» оказалось не сложно. Правда, в нашем мире они потеряли свою сказочную прозрачность. Казалось, что кто-то просто развлекался, оставляя на тротуарах и мостовых разноцветные пятна, заштрихованные мелом. Едва заметные в темноте. Но тот, кто уже успел побывать в Городе, конечно, не спутал бы их ни с чем.
Женька ехала от одного к другому, пока не оказалась у знакомого уже дощатого тротуара – мостика в сказку. Тут она и оставила свой велик, зашагав пешком.
И шла так, пока не шевельнулась у здания темная клювастая тень. Привратник бросил ей короткое: «Идем». И дальше они пошли вместе.
А идти было далеко. Женька едва поспевала за рослой фигурой в черном по камням мостовой. Сперва она крутила головой, рассматривая странные дома, витражи окон, узорчатые заборы. А потом вдруг ощутила, что не может больше молчать:
— Вы похожи на… На одну картинку в учебнике.
Она не посмела сказать: «На Чумного доктора». Побоялась обидеть его. Смягчила свои слова буквально в последнюю секунду. Но Привратник ее понял. И, не оборачиваясь, кивнул:
—Что ж… это так и есть. Те доктора стояли на самой грани: болезни и здоровья, жизни и смерти. И я… на грани. Вашего мира, и этого. И так же, как они, должен лечить… этот мир.
— От… нас? — Женька вдруг стала очень понятливой. Словно всеми нервами подключилась к этому странному существу. К пленнику чужого мира и мальчишечьей прихоти.
— От вас.
— А разве мы чума?
— А разве нет?
Тогда Женька решила обидеться, и промолчала. Но обижаться тут, в сказочном городе, получалось плохо. Молчалось тоже плохо, хотя она и старалась. Велик остался валятся там, в витражных бликах. Кто его тут возьмет? Вон они уже сколько идут, а улицы все пусты. Только окна светятся, и то не все. Редкие теплые огоньки. Она как-то сразу этого и не заметила. Город был еще жив, но словно и вправду болен. Словно он… умирал. Ощущение пришло сразу — вместе с запахом увядающей травы. Горьким, но все еще таящим в себе солнечные и летные нотки.
— Это… Из-за нас так? — не выдержав, она нарушила молчание.
Привратник обернулся к ней, кивнул клювастой маской:
— Я же уже сказал: этот мир нужно спасать. Тот, кто «пришил» его к вашему миру, хотел Сказки. И Сказка откликнулась ему, пришла на зов. Но любая Сказка умирает, столкнувшись с реальностью. Особенно с вашей. К нашему несчастью, только люди могут придумывать сказки, и оживлять их – просто поверив. Поэтому все мы, сколько нас ни есть, связаны с вами крепче, чем хотели бы того. Но мало кто из вас понимает: придумав сказку, ее нужно отпустить. И только тогда она оживет.
Некоторое время они шли молча. Только шелестели шаги по камням мостовой. Женька успела подумать, что не раз читала о том, как мальчишки и девчонки открывали дверь в сказку. И ни разу – о том, что эту дверь надо еще и закрыть потом. А еще она заметила, что Город очень похож на их собственный городишко. Узкими улочками, старинного вида фонарями, бегущими то вверх, то вниз, лестницами. Ее мысли прервало негромкое:
— Мы пришли, Женя. Входи.
Голос Привратника тоже был, как запах увядающей травы — ровный, доброжелательный и горький. Он не сердился на нее, на Женьку. Он просто очень устал.
И она не стала спорить, шагнула в низкую полукруглую дверку. В холод полуподвального помещения. Страх скребучими коготками прошелся по позвоночнику: а что, если он ее тут и оставит? Запрет? И она станет такой же узницей, как и он? Заложницей? Женька качнулась назад, в тепло летней ночи. Перепугано бухало сердце. Но холодная твердая ладонь остановила ее движение, впихивая в помещение. Привратник вошел следом. И Женька услышала, как грохнула, захлопываясь, тяжелая дверь. Навалилась абсолютная, непроглядная темень. И полнейшая тишина.
Несколько секунд Женька стояла, боясь шевельнуться, и боролась со своим страхом. Не страхом… Натуральным ужасом.
— Что это? — Пискнула она, неприятно удивляясь своему голосу. — Где мы?
И почти сразу страх закончился. Затрещал зажигаемый факел. А потом еще один. Женька скованно огляделась, боясь поворачиваться назад, чтобы не увидеть клювастую белую маску, похожую на голый череп. Она уже понимала, что это не темница. Страх, продержавший ее в пелену несколько секунд, оказался глупым.
Это был магазин. Магазинчик даже — совсем крошечный. И очень странный. Заброшенный какой-то. За прилавком из толстых старых досок не было продавца. А на полках стояли, сидели, и валялись, задрав потертые лапы или руки с обгрызенными пальцами, старые игрушки. Она иногда видела такие у развалин домов или помоек… Верней — видела таких. Потому что тут они казались живыми. Только спящими. Замершими в ожидании теплых рук, которые их разбудят.
— Где мы? — повторила Женька опять, и голос уже не сорвался на писк. — Что это за магазин?
— Магазинчик забытых игрушек… — Привратник сел на прилавок, словно мальчишка. Осмотрелся тоже.
— Это игрушки из вашего мира. Они стремятся сюда, потому что хотят жить. Их притаскивают ваши мальчишки, не зная зачем — забывая на улицах. Их приносят и те из наших, кто ходит к вам… Не вздрагивай, есть и такие. Но ты не сможешь узнать их на улицах — никаких странных костюмов или чего-то еще. Разве что… у них особый свет в глазах.
— Особый свет? — машинально повторила Женька, представляющая сейчас бесконечную череду лиц.
— Ну да… Добрый свет сказки. Таких людей раньше рисовали на старых открытках, если попадутся тебе такие – глянь. Тогда поймешь меня.
Они помолчали, а у Женьки вдруг что-то щелкнуло в голове. Родилась какая-то догадка. Но она не успела понять, какая. Потому что привратник продолжил:
— Наши жители не могут бросить этих несчастных, приносят сюда. И сказка начинает умирать — потому что некому их оживить. Они же не из этого мира, а из вашего. Им нужно тепло ваших рук.
— А я… Могу? — Женька медленно шла вдоль полок, вдыхая запах плесени и грязных тряпок. Ей было не по себе. Но она испытывала уже не страх за себя, а острую жалость к зверятам и куклам, оказавшимся на полках.
— Что можешь? — голос Привратника звучал с ненатуральным удивлением и даже подначкой. Или ей это показалось?
— Ну… оживить? — это вышло совсем уж шепотом. Сейчас он скажет «нет» и будет прав: сколько раз она проходила мимо выброшенных игрушек, почти не замечая их. А тут вдруг разжалобилась. Надо было раньше думать — так ей казалось. Но она же не знала! Она только вот тут, сейчас, совсем недавно ощутила: какой это ужас, когда ты один в темноте, и совсем не знаешь, что с тобой будет дальше. А они ведь в этой темноте лежали не по одному дню, наверное. Ожидая, что вспыхнет факел. И что хоть кого-то из них коснуться теплые руки.
— Можешь.
Это слово заставило вздрогнуть, обернуться обрадованно. И тут же Женька обняла себя руками, поежилась. Опустила глаза. Чумной Доктор по-прежнему внушал ей страх. Несмотря даже на одуванчики, растущие на его шляпе.
— Можешь, но придется выбрать одну игрушку. — Уточнил он, когда молчание затянулось.
— И… она оживет?
— Не сразу. Тебе придется забрать ее домой, отмыть, починить. Полюбить.
Привратник пожал плечами, словно объясняя очевидные вещи.
— И вернуть сюда?
— Да. Это оживит маленький кусочек сказки. Моет быть, один дом в Городе. Или — одно окно.
Женька обернулась было опять к полкам, но Привратник вдруг хлопнул себя по гладкому белому лбу маски:
— Я совсем забыл! Конечно, надо будет заплатить.
Девочка растерялась. Сунула руку в карман, и показала на ладошке пригорошню монеток и одну мятую бумажку в 100 рублей:
— А… У меня больше нет…
— Да не деньгами.
Привратник спрыгнул с прилавка, и сжал ей пальцы. Заставил сунуть руку в карман. Женька опять удивилась: какая холодная у него ладонь.
— Чем же тогда? — она поспешила отойти от него, отвернуться к полкам.
— Не знаю. Сама придумай. Чем-то живым.
— Ээээ… Котенком или кузнечиком, что ли? — Женька была сбита с толку совершенно и абсолютно. И тут она впервые услышала, как Привратник смеется. Это был тихий, мягкий смех, чуть приглушенный, как и голос раньше.
Стоп. А чем приглушенный? Женька почувствовала себя охотником за тайнами, которому вот-вот поддастся очередная загадка. Чем-чем, маской, конечно! Значит, там, за ней, обычное лицо? Человеческое?
— Снимите маску… — шепотом попросила она.
И теперь уже отошел сам Привратник. В самый темный угол подвальчика.
— Не могу. На ней одуванчики.
— Ну, одуванчики, ну и что… — забормотала Женька. – Они на шляпе же растут, а не на маске… Да и потом — обычные цветы…
Ей было неловко, потому что она вновь вспомнила, что он — пленник. И ее, между прочим, в том числе. Пусть она того и не хотела, но так вышло. А еще что она знает, как его освободить. Только не хочет. Ну как можно найти этот мир, этот Город, и сразу их потерять? Немыслимо!
— Тут не растут одуванчики — пояснил Привратник. — Это цветок вашего мира. Нарисовавший из заколдовал меня. Ведь моя шляпа — и есть этот город. А теперь… Она не правильная. И я вынужден быть межу миром-где-есть-одуванчики и своим миром. И не могу закрыть его.
— Тогда мои ключи бы вам не помогли? — Женька спросила это с робкой надеждой. Все-таки ей хотелось знать, что Клювастый мучается не из-за ее нерешительности.
— Мне — нет. А Городу — да. Я бы закрыл дверь к нему… Оставшись в вашем мире. Вообще я тебя сюда потому и привел.
Привратник вздохнул, и опять уселся на прилавок. Было видно, что оставаться вне своего мира ему очень не хочется:
— Живая плата — это рисунок, стихи… Что-то такое. Можешь нарисовать те ключи, например.
Это было простое решение. Выход, к которому подталкивало все. К которому привела сама сказка, казалось бы. Но Женька медлила, не поднимая опущенной головы:
— А куда тогда вернется ожившая игрушка? И… Что будет с вами в только нашем мире?
Привратник вздохнул снова. Протяжно и печально. Потер клюв. Как люди потирают переносицу в задумчивости:
— Я тебя обманул.
— Игрушка бы не ожила?
— Да нет. Игрушка бы ожила. Верней, она бы казалась тебе живой. Все понимающей, меняющей выражение лица или морды… не знаю, кого ты там выберешь. Но так было бы лишь для тебя, и тех, кто ее тоже полюбит. По-настоящему живой она бы, конечно, не стала. Только вот, взаправду если, игрушке этого и не надо. Ей нужно, что бы ее любили, играли в нее. Фоткали. Спасть с собой клали. Не знаю, что там еще. А сюда, к нам, хотят только те игрушки, которых выкинули. Твоя бы не хотела. Хотя бывают и исключения, конечно…
Женька не дослушала, спросила вновь:
— А вы? Что будет с вами?
— Меня не будет.
— Совсем?
— Совсем.
Женька подумала несколько секунд. И мотнула головой:
— Я так не хочу.
— Игрушку не хочешь, потому что не станет живой? — осторожно уточнил Привратник.
— Да нет же… — замотала головой Женька. — Не хочу, что бы тебя… Вас… Ну, что бы не было. Как вас зовут-то?
Привратник встал… Поправил на полке какого-то зайца. Не оборачиваясь, сказал:
— Игорь Петрович.
Женька растерянно мигнула:
— Прямо как моего… отчима. — Последнее слово далось ей с трудом. И Привратник вздрогнул. Развернулся к ней. Хотел что-то сказать. Но она не заметила этого, продолжила: — А игрушку я себе уже выбрала. Мяуса.
— Кого?
Он не понял, и Женька с непонятной досадой повторила:
— Мяуса… Вот его.
Она потянула за лапу большущего затрепанного бежевого кота с зелеными газами. Чем оплатить игрушку она уже знала. Потому что внутри, как пузырьки от газировки, щекотали ее строчки. Просились на волю. И тихо, сбивчиво, Женька прочитала их, отчетливо понимая, что лучшей платы и придумать нельзя:
Магазинчик забытых игрушек,
Магазинчик пропавших вещей.
«Может быть, я кому-то нужен?
Я ведь был же когда-то… чей?
Чей, ну чей же? Уже вспомнить!
Лишь ладоней мне снится тепло.
Ты желание можешь исполнить?
Может быть, мне опять повезло?
Я хочу быть домашним снова!
Загляни мне в глаза и пойми!
Позови, я ведь жду только слова.
Забери же меня, ну возьми!»
Вот что тут говорят тебе взгляды
Зайца, куклы, медведя, слона.
Пыль на полках. Помяты наряды.
Ждут игрушки. Твоя – лишь одна.
(Продолжение следует.)