Привратник
Ночью Женьке спалось плохо. В комнате было жарко, простыня то и дело комкалась и мешала, и звенел над ухом одинокий комар. Но даже обрывки снов были цветными, как стеклышки калейдоскопа. Женьке снился город. Нет, вот так: Город. С большой буквы. Деревянный тротуар был только мостиком в него. А дальше начиналась сказка. На плитке тротуаров, на камнях мостовых лежали отсветы витражных окон. Неяркие, но разноцветные, как стайки прозрачных бабочек — подрагивающих, готовых улететь. Может быть, эти отсветы напоминали бабочек еще и потому, что рождал их живой огонь: пламя свечей и масляных ламп. Такие же лампы горели в пузатых фонарях, освещая кружево решеток, изогнутые спинки скамеек, кованые вывески магазинов и лавочек.
Город был даже не из прошлого. Он был из сказки. И во сне Женьку душили слезы — такие же горячие, как скомканная простыня. Обида, которая ощущается острей, когда мы спим, стискивала горло: она не сможет вернуться в Город. Она нарушила какой-то закон этой сказки, навсегда закрыв себе дорогу в нее. Никто ей такого не говорил, но во сне она почему-то знала, что все вот так.
В Женькиных снах мелькнула стена дома, и растущие вплотную к ней одуванчики: желтые, пушистые солнышки на фоне темно-красного обкрошившегося кирпича. Почему-то очень знакомые. Это было что-то важное, какой-то намек. Но она не успела понять, что говорит ей сон. Потому что проснулась. Села рывком. А потом и встала, с удовольствием ступая босыми ступнями по прохладным доскам пола. Распахнула, наконец, окно (тетя Оля строго-настрого запрещала это делать, но она же спала?).
В комнату ворвался ветер, в единый миг наполняя ее прохладой и запахом душистого табачка. Его заросли, которые сложно было назвать «клумбой», были как раз под Женькиным окном. Они ведь с тетей Олей жили на первом этаже. И сейчас Женька подумала, что это удобно. Можно просто сесть на подоконник, перекинуть ноги на ту сторону, мягко спрыгнуть… прикрыть окно, словно его никто и не открывал. И дойти до Привратника. Ведь солнышки-одуванчики росли как раз на его шляпе. Случайно ли они попали в Женькин сон? Или странное существо, кочующее с забора на забор и со стены на стену, позвало ее? Позвало… или дало какую-то подсказку?
Женька стиснула пальцами край подоконника, и низко нагнула голову, вспоминая. Она даже зажмурила глаза, чтобы ничего не мешало ей думать и представлять. Черная краска — балахон и шляпа. Белая краска — птичья маска. Серая краска — смесь этих двух — те самые тени, что делали фигуру объемной и почти живой. Только эти две краски и были у того, кто рисовал Привратника.
А вот тот, кто дорисовал одуванчики, пришел в набором яркого акрила. Женька была в том уверена. И если вся фигура привратника казалась туманной, стертой, почти прозрачной, но живой — такой, какими мы видим фигуры людей в сумерках или тумане, то цветы были яркими, но при этом, несомненно, нарисованными.
Рисовавших было двое. И один из них серьезно учился в художке, а то и вовсе был взрослым, мастером своего дела. А второй… второй был ребенком. Умеющим рисовать «как все» или чуть лучше.
Женька качнулась вперед, выглянула из окна. Прищурилась. Вглядываясь в ночные тени. Если Привратник и правда легко может появиться на любой стене, на любом заборе – он придет к ней сам. Им необходимо поговорить, она ощущала это. И боялась этого разговора не меньше, чем разговора о своих косичках с Даном.
А вот и знакомая фигура. Напряженные Женькины руки стиснули подоконник так, словно Привратник мог силой вытянуть ее из тепла и безопасности дома. И все же она нашла в себе силы заговорить. Вернее, прошептать:
— Тебя уже дорисовывали… и ты не ушел. Значит, я не сделала ничего плохого?
На фоне детской горки, сделанной в виде маленького сказочного теремка, шевельнулась темная фигура. Женька испугалась, что это просто какой-то случайный прохожий, а то и пьяница. А она с ним заговорила, да еще несет полную околесицу… уши девочки моментально стали горячими. Но почти сразу она поняла, что не ошиблась. Белела в свете неяркого фонаря птичья клювастая маска. Взгляд ее черных глазниц казался печальным.
— Меня дорисовывали. — мягко и тихо согласился Привратник. Женька едва могла различать его голос. — Но именно затем, чтобы я не смог уйти из этого города. А ты… ты почти освободила меня вчера.
— Не смог уйти? Освободила? — Женька сама себе казалась эхом, способным лишь повторять чужие фразы, превращая их в вопросы.
— Ну да. — Привратник усмехнулся, и, хотя застывшее выражение птичьей маски не изменилось, Женька четко уловила эту его усмешку в нотках голоса. — И ты знаешь, как закончить начатое, верно?
— Верно… — и опять ответ прозвучал, как эхо. Она и правда знала. Акрил. Те три баночки, в которых таился метал — бронза, медь и серебро. Обвести нарисованные мелом ключи черной краской, затем покрыть каждый своим «металлическим» цветом… дать просохнуть. И снова покрыть черным, быстро, пока не засох, провести по ключам щеткой, счищая только что нанесенную краску, немного — в тени, побольше — там, где ключи должны блестеть. И выйдут они старыми и почерневшими от времени… потертыми от долго ношения. Настоящими. Ну, почти настоящими. И сможет Привратник запереть ими ту саму дверку, что даем возможность местным мальчишкам бывать в Городе. Бывать в сказке. Только вот…
— Они тебе этого не простят… — угадал Привратник ее мысли.
— Не простят… — согласилась Женька, так и не смогшая выйти из роли эха. Очень сложно говорить с тем, кого не может быть. На самом деле сложно.
Темная фигура поежилась — зябко повела плечами. Послышался совершенно человеческий вздох:
— Мне холодно от того, что ты не веришь в меня. Я так могу простудиться, чихать начну. – В голосе дрогнула горькая насмешка. – Знаешь, давай поговорим завтра. Приезжай туда, в Город. Хорошо? Мне кажется, там ты быстрее поверишь, что все взаправду.
— А… как я найду дорогу?
— По отсветам витражей. Свет Города проникает и сюда, к вам. Просто не все умеют это видеть.
Женька хотела сказать, что ничего не поняла, что тоже не умеет это видеть! Но скрипнув, распахнулась дверь в комнату, и хрипловатый со сна голос тети Оли изысканно поинтересовался:
— Евгения, какого черта ты распахнула окно, да еще и торчишь в нем, как красна девица? Напустишь комаров и простудишься, и что я твоей маме скажу?
Женька еще не решила, покаянный или обидный ответ ей стоит придумать, а окно уже с треском было закрыто, и любимая тетя, как девчонка, присела на подоконник. Притянула племянницу к себе:
— Скучаешь, пичуга?
И только очутившись в теплых руках, Женька поняла, что и правда замерзла. И очень хочет спать. Она послушно ткнулась носом в тетино плечо. Шепнула:
— Нет… не скучаю. Тут интересно.
«А маме с ее дядей Игорем я все равно не нужна, у них скоро будет новая девочка… или мальчик» — эта мысль осталась не сказанной. Женька даже не захотела ее думать, прогнала прочь.
— Чего ж интересного-то? Городишко маленький… старый. Развлечений никаких. Только вот на велике и здорово гонять.
Тетя перебирала рыжие пряди Женькиных волос, и та размякла от этой немудреной ласки:
— Оля… как ты думаешь… вот если человек нашел сказку, он может ее держать?
— Как это — держать сказку?
— Ну… удерживать. Чтобы она жила в этом мире. Мир, понимаешь, не сказочный, и сказка, конечно, норовит сбежать. Можно ее привязать? Или это не хорошо?
Женьку удивило то, что тетя Оля задумалась всерьез, не отшутилась. Сильные руки подняли Женьку и перенесли в кровать, которая теперь казалась уютной (не смотря даже на сбитую простыню). И только тогда тетя Оля ответила:
— А сказка — она как птица, упустишь — и не поймаешь. Но в клетке ведь ей томиться тоже ведь не годиться… сложно с ней, понимаешь? — Помолчала немного, провела еще раз рукой по Женькиным волосам: — Была такая песня… про счастье. Но со сказкой, по-моему, так же. И еще, подумай: обиженная сказка может стать злой, а то и страшной. А точно ли это нужно тому, кто ее привязал?
Все утро Женька промаялась. Ей было страшно идти в гараж, к ребятам. Ленчик наверняка уже рассказал им о нарисованных ключах. И осуждающие взгляды представлялись ей слишком ярко: «Эх ты, Жека… Ты прям как девчонка. Ни в чем положиться нельзя...» «Ребята, смотрите! Так это ж и есть девчонка!» «Рыжая врушка, а ну мотай отсюда! И что б больше тебя в нашем дворе не было, а не то...»
Женька помотала головой, останавливая разыгравшееся воображение. Нет, конечно, все будет не так. Никто не станет дразниться или ругаться. Да и не прогонят ее ребята прям вот сразу, даже если узнают, что девочка. Даже если обидятся. Ей, вон, еще эмблемы команды на майках малевать для велопарада — кто ж это делать будет? Но все равно. Как раньше – уже не будет. Это она понимала.
Вспомнив об эмблемах, Женька хлопнула себя по лбу, и торопливо начала собираться. Покидала в рюкзачок акрил, кисточки… а потом почему-то вошла в комнату тети Оли. Та была профессиональной художницей (как и мама), и, конечно же, Женькины жалкие запасы привезенных с собой красок ни в какое сравнение не шли с тетушкиными богатствами.
— Оль… дай пару тюбиков красок… а?
— Там возьми… — короткий взмах ладонью, и тетушка даже не повернулась от экрана компа, что-то быстро (аж клавиатура протестующе трещала), набирая. Женька не стала всматриваться в строчки текста, а послушно забрала коробочку, на которую указала ладонь. Смотреть, что там, было некогда — под окнами уже надрывались мальки:
— Жека, выходи! Жек! Ну, Жееекаааа!
Женька сунула коробку в рюкзак, надвинула на глаза козырек кепки. Старые кроссовки на скорости пересчитали ступеньки, и эхо шагов еще долго металось по растревоженному подъезду. А Женькины ладони уже ударили по двери подъезда, и она, не замедляя хода, выскочила в звенящий от зноя летний день. Первый такой за весь июнь. Мдааа… кепка теперь была как-то не к месту.
Но Женька не успела огорчиться этому обстоятельству — ее уже ухватили за обе ладошки, и потащили к гаражу:
— Ну, где ты болтаешься-то полдня? Дан рвет и мечет…
«Ну, точно… узнал» — у Женьки упало сердце. Это так говориться «упало сердце». Но оно и правда затрепыхалось где-то в желудке, сильно ниже положенного местоположения.
Но Данила, оказывается, был расстроен не этим. Он качался в гамаке, удрученно рассматривая кипу футболок.
— Вот… посмотри…
И он махнул рукой в сторону этих самых футболок, сильно напомнив Женьке тетю Олю:
— Желтые…
— Ну и что? — не поняла она.
— А я просил тетку привезти мне черные… или красные… Или хоть белые! Горыню на желтых рисовать — смех один.
В словах Дана был резон. Сказочный змей должен был быть бронзово-черным, и на темной ткани смотрелся хорошо. А на светлой — никак, от слова «совсем». С желтой же он просто бы сливался.
Женька думала над этим, машинально развязывая рюкзак. Нужно было посмотреть, какие краски лежат в коробке тети Оли. И придумать новую эмблему. У самой-то Женьки был только акрил «металлик», да еще три баночки основного набора — синий, зеленый и желтый. И никаких новых идей с этими цветами в голове…
Так что на тетушкину коробочку Женька надеялась очень. Но открыв ее, остолбинела: всего две краски, зато в огромных трубах. хватит на большой рисунок на каждой футболке. А идея была такой очевидной, что Женька прикусила губу, и начала рисовать сразу, без эскиза. За ее спиной сопели и перешептывались, а потом раздался дружный вздох: с футболки смотрел на ребят Привратник. Не хватало только одуванчиков, но на них-то акрил был.
— Как же мы команду назовем? — преорвал ошарашенное молчаниеДан. То, что футболка смотрелась здорово — тут и спорить было глупо. Но… Никто не ожидал именно такой вот эмблемы.
— «Недобрые сказочнки» — Женька дорисовывала шляпу Привратника, и на ее полях вырастал маленький сказочный город и желтые цветы. И была уверена — идею примут. Потому что… ну, а кто они еще? Каждый из стоявших вокруг бывал в сказочном Городе. И каждый, она знала это, клялся: никогда и ничего не дорисовывать Привранику в его протянутую руку. Не отпускать Сказку, отсвет витражей которой делал чуточку более интересным и их, реальный мир. Чуточку более красивым, что ли? Вот Горыня… никогда бы не родилась идея такого велика у современных, выросших на компьютерных играх да на фильмах о супер-героях мальчишках. Нет, дракончик-велосипед пришел к ним оттуда. Из Сказки. Как и многое другое, что нет-нет да проскальзывало в играх да разговорах. В общем, в названии команды она была уверена. И, как оказалось, зря.
Услышав ее слова, кто-то тихонько присвистнул. И наступила тишина. Мальчишки опускали глаза – один за другим. Только Дан вскинул голову. И смотрел прищурено, недобро:
— Кто ж тебе проболтался, Жека? – спросил он тихо.
И девочка поняла, что Ленчик промолчал. Не рассказал никому об их ночной поездке. Дан все не отводил взгляда, а у нее не было ответа. Не выдавать же малька? Ой, и не сладко ему придется в этом случае: он же явно какой-то негласный закон нарушил, выболтав ей все.
Наверное, Женька бы смутилась в такой ситуации. Беспомощно начала бы оправдываться, путаясь в словах. Женька. Но не Жека. Тот лишь независимо повел плечом. И обронил, словно великую милость делал уже тем, что вообще согласился отвечать на такой вопрос (а мог бы и молча в глаз дать):
— А никто. Сам нашел. По отсветам витражей.
Дан мигнул. И обмяк. Кажется, фразу про нелепые эти отсветы тут знали все. И, кажется, именно в них все же был секрет пути в Город. Что ж… вечером она это проверит. Женька устала играть в гляделки, и присела на одно колено, чтобы завязать шнурок на кроссовке. А дан примирительно сказал:
— Ну и молодец, что нашел. Только название это не подойдет. Чего это недобрые-то? Мы ж вроде без зла к тамошним местам. Никто не хулиганит. Правда?
Он обернулся к «Драконятам», и те в разнобой закивали и забубнили, потверждая: да-да, правда. Никто.
— А Привратник? – Женька подняла голову. Посмотрела на каждого, по очереди. Ей очень хотелось сказать, попросить даже, по-детски шмыгнув носом: «Давайте отпустим его, а? Ну нельзя же так! Чудеса не держат в клетке…» Но Жека уже взял контроль в свои руки, и эти слова так и не слетели с ее губ.
— Ну, что Привратник… — говорит Дану явно не хотелось. Он поднялся. Шагнул к низкому оконцу. – Мы клятву дали, Жень. Поверь, не без повода. Рассказать не могу, но раз ты сам дорогу нашел, может сам и узнаешь причину. Тогда и поговорим. А пока… пока давай другое название думать. Это – не годиться.
Сказал, как точку поставил. И Жека не стал спорить. Дан по справедливости все объяснил. Что ж делать, если он не мог сказать большего? Верность слову дорого стоит.
— Городские сказочники?
Женька успела предложить это, несмотря на то, что Жека тут же на нее цыкнул. Но, как ни странно, все согласились. Без восторга («Драконята» были бы лучше, конечно), но с явным облегчением.
(Продолжение следует.)