Шахтная клеть мягко качнулась и двинулась в глубину. Такая неожиданная мягкость казалась несовместимой с той суровой тяжестью, что не за одно десятилетие прочно прижилась здесь. На неуловимое мгновение мужики притихли. Так всегда бывает, когда отрываешься от солнечного света или от сияния звёзд, от горьковатой свежести ромашек у самого террикона, от запаха спеющих яблок и негромкого пения сверчков, – от всего, что издавна в этих краях называют красивым своей строгой простотой и самым желанным словом: на-гора (На-гора – не на гору! – неотъемлемое шахтёрское понятие, означает – наверх, на поверхность шахты. В древнерусском языке слово «гора» означало «наверху»,– примечание автора).
В это мгновение дух захватывает и у тех, кто впервые спускается в забой, и у шахтёров с уже не смывающейся угольной пылью на руках. Космонавты, когда отрываются от Земли, летят в сторону солнца и звёзд, а шахтная клеть опускается в такую глубину, где никогда не было солнечного света, – но почему-то в каждую смену вспоминается шум дождя или разгульного степного ветра. И всё же у космоса и этой глубины есть то, что их сближает, даже роднит: в мягкой и бережной силе шахтной клети в какие-то доли секунды повторяется невесомость – та, что бывает в космосе…
А потом – привычный взрыв смеха, бесстыдные анекдоты и неизменный трёхэтажный, – для связи слов и пущей ясности…
Суховей тайком поглядывал на мальчишку-практиканта, чуть приметно улыбался: в Алёшкиных глазах – испуганный восторг от впервые пережитого мгновения невесомости, нескрываемый интерес к тому, что будет там, в глубине, которая немыслимо тёмным километром с лишком на целую смену неумолимо отделяет от всего земного.
Егор Стехин толкнул практиканта плечом, нахально прищурился:
- Алёх, не робей. Это – как первый раз с бабой: и взлетаешь, и в пропасть срываешься… и боишься, и страшно хочешь. Пробовал?
Алёшка вспыхнул, но заносчиво дёрнул плечами.
Третья смена, что называется, в упор не замечала, что с ними в забой спускается Суховей, новый директор шахтоуправления. Нескрываемое дерзкое любопытство во взглядах – а ему за каким хреном в забой понадобилось?... – тут же сменилось таким же дерзким безразличием: а нам – по фигу… хоть сам министр.
… Как первый раз с бабой… Стехин, конечно, балабол. Но – как точно!.. Суховей присматривался к Алёхе Санникову: интересно же, – понял ли Алёшка беззастенчиво-откровенное Егорово сравнение… Похоже, нет. А у Суховея, когда впервые спускался в шахту, совпало… Поэтому и сейчас и взлетел, и в пропасть сорвался…
… Поехала, любимый. – Вика чмокнула Валерия в щеку. – Не провожай: тебе ни к чему показываться на глаза папе… Я всё понимаю, – даже то, что по пьянке ты до сих пор зовёшь меня Катюшей. Но!.. Зачем тебя – после блестящей защиты кандидатской! – несёт в этот твой Камышовый… Это выше моего понимания. Не уверена, что дождусь твоего возвращения. Ну, разве что ты вернёшься через неделю… – Вика ожидающе взглянула в тёмно- серые Валеркины глаза.
Валерий улыбнулся:
- Не вернусь.
Вика уезжала к родителям. Собрала всё, – до последней чайной ложки, хотя за эти годы и чашки, и ложки… и мебель покупали вместе, с Валеркиной зарплаты. Викины мама и – особенно! – папа были категорически против опрометчивого дочкиного выбора, когда она решила выйти замуж за студента последнего курса горного факультета. Поэтому начинали они с пустой квартиры и этих самых чашек-ложек, которые сейчас Вика старательно упаковала в коробки, коробочки, просто узлы… Суховей посмеивался: у тёщи с тестем своего добра – полная четырёхкомнатная квартира. Интересно, где Вика собирается разместить всё то, что увязала… Ещё и напомнила:
- За мебелью папа с грузчиками на днях приедет.
Когда Суховей сказал, что в Управлении ему предложили должность директора шахтоуправления отдалённой шахты, Вика подняла глаза от ещё не просохших от лака ногтей:
- Ты им всё сказал, – что ты о них думаешь?..
Валерий закурил:
- Я согласился. Завтра съезжу на «Верхнекамышовую». А ты собирайся, – через неделю я приступаю к должности.
Вика с интересом смотрела на мужа:
- А я что, – сказала, что поеду с тобой?..
Валерий растерялся:
- Ну… Мы же семья. Я предупредил, что с женой приеду. Мне уже сказали, что двухкомнатную квартиру выделят…
Вика улыбнулась:
-Аж двухкомнатная квартира в этой тьмутаракани – соблазн, конечно, большой… Но я, Валер, всё же воздержусь от такого соблазна. А вообще, – ты серьёзно?..
- А что тебя так удивило? Я всегда хотел работать на шахте. А теперь, когда защитился, – тем более. Хочу проверить, как работает всё, о чём я столько лет писал в диссертации.
-Да Катьку Сотникову ты хочешь увидеть. С мужиками в твоём возрасте это случается, Суховей. Чуть посеребрились виски, – неудержимо тянет в юность. А туда, Валер, возврата нет. И… Знаешь, почему я детей не хочу? Вдруг дочка родится… Ты же её Катериной назовёшь.
- Дочку вместе назвали бы, – глухо сказал Валерий. И впервые обрадовался, что у них с Викой так и нет детей, – словно в насмешку за тот её давний обман, когда она горько плакала на Валеркином плече и сквозь всхлипы рассказывала, что была у врача… Что теперь её родители из дома выгонят, – особенно папа…
Потом Вика уверяла, что ошиблась, – по неопытности. А про врача – от страха перед мамой и папой придумала. Правда, когда у них с Викой случилось всё на даче её родителей, Валерка не заметил особого страха… И неопытной девчонкой Вика ему не показалась. Наоборот, Викина уверенность заставляла его стесняться самого себя.
А тогда, в Камышовом… Они с Максимом Сердюковым были на первой горной практике. И всё обычно: после поселковой дискотеки под открытым небом спустились с Катей на мягкий и пахучий берег речки с ласковым названием Луганка… Кружил голову запах примятого клевера, об уходящем лете напоминало негромкое пение сверчков. И Катюшины ладошки пахли спелыми яблоками. О любви они с Катей не говорили: просто Валерий чувствовал, что очень нравится красивой девчонке с длинной косой и серыми глазами. Катюша стеснялась , но позволила Валерке осторожно расплести её тёмно-русую косу… Потом он целовал её, а она прятала губы, и непонятно было, чего больше в её глазах – страха или счастья, когда он сжимал её грудь. Потом он полез ей в трусики, и она заплакала:
- Валер, не надо! У меня никогда не было…
У девятнадцатилетнего Валерки Суховея тоже никогда не было, – несмотря на то, что девчонкам, даже старшим, он нравился ещё в школе. Может, ему ни одна не нравилась, а, может, потому, что батя строгим был, и ни о каких вольностях Валерка даже не думал, но впервые поцеловался он с девчонкой традиционно, на школьном выпускном. И до сих пор краснел, когда пацаны-однокурсники рассказывали, как это, – если с девчонкой…
А С Катей было так, как этот шалопай, шахтный электрослесарь Стехин, сказал робеющему от первого спуска в шахту Алёшке Санникову:
- Это, Алёх, как впервые с бабой: и взлетаешь, и в пропасть срываешься… и боишься, и страшно хочешь.
Катюшиных слёз и слов её Валерка не слышал, – потому что взлетал и срывался… И берег кружился с шальной скоростью. А когда берег остановился, Валерка вспомнил Катюшин вскрик, и ему стало жалко её… Он хотел обнять Катю, сказать какие-то слова, чтобы она не плакала… А она отстранила его руки. С непонятной надеждой спросила:
- А ты меня любишь?
Валерка растерялся. А она поднялась, одёрнула короткую юбочку. По чуть приметной в густой траве тропинке пошла к посёлку. Валерка догнал её:
- Кать!.. На юбке… вон, пятно… Ты постирай в речке, не видно будет.
Катя не оглянулась, пошла быстрее, а потом побежала.
Валерка смотрел ей вслед, бестолково думал: темно… никто не заметит.
А весной они с Максимом снова приехали в Камышовый на практику. С Катюшей встретились в шахтоуправлении: она училась на курсах машинистов подъёма и тоже проходила практику. Валерка шагнул ей навстречу, чувствовал, как взлетел от счастья, что увидел её… И она заметила его счастье, растерянно поправила волосы, – теперь вместо длинной косы у неё была красивая стрижка. А на тонком пальчике – обручальное колечко.
Суховей по-прежнему не говорил с пацанами о девчонках, – как это… Молча хмурился. Однокурсники посмеивались: что с него взять, с отличника… А когда Валеркой Суховеем заинтересовалась дочка профессора Тальникова, пацаны переглянулись: ясно!.. Большому кораблю – большое плавание. Правда, профессор Тальников не считал Валерку Суховея особо большим кораблём, – таким, чтоб был достоин его единственной дочери. Викуле пора замуж, и есть замечательный вариант: аспирант кафедры разработки месторождений полезных ископаемых. Влад Никитин – без пяти минут кандидат, очень серьёзный и рассудительный молодой человек: прежде, чем сделать Вике предложение, вежливо поинтересовался у профессора Тальникова, какие есть перспективы обеспечения будущей семьи отдельным жильём.
А взбалмошная и своенравная девчонка, студентка экономического факультета папиного института, влюбилась в пятикурсника Валерку Суховея.
Продолжение следует…
Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»
