5.Евсиков прекрасно понял к чему весь спектакль и поймал себя на мысли, что не прочь бы отыграть в нем заглавную партию. Только вот стоило ли? Девочка явно мучилась от одиночества и отсутствия объекта для своей заботы. Зашивая его китель, и не подозревая, что Евгений отслеживал её движения боковым зрением, она несколько раз прижимала его пахнущий сигаретами и одеколоном китель к своему лицу и тихо вздыхала. Боится крови? Чушь! Если она бывала в Африке, то крови ей там было по колено. Всё это заставляло Евсикова призадуматься. Возможно, он напомнил ей кого-то своим видом, запахом сигарет или ещё как? Неужели в её жизни не было знакомых мужчин, что она так жадно льнула к Евгению при первом знакомстве? А может быть, тут виновата банальная распущенность или похоть? Но он, русский офицер, связанный по рукам и ногам присягой и всякими условностями, не лучший образец для сексуальных домогательств. Там, где простой человек мог поддаться чувствам и, не обременяя себя раздумьем, пуститься во все тяжкие, сотрудник разведки был просто обязан просчитать любые возможные последствия ситуации и ловушки. Молния мелькнула в сознании и Евсикова неприятно ею обожгло – ДГС! «Департамент Государева Спокойствия». Это они тут и рядом! Но он отчего-то не желал, чтобы она была агентом Гагарина и его псов. Ну, не хотел он и всё тут, верить в это. Милая девчушка, по всему видно добрая, ласковая и тонко чувствующая. И, тем не менее, майор решил сейчас не рисковать, а поискать её досье в архивах Военной разведки. Подойдя, он взял с её колен мундир.
—Рива! — доставая из кармана кителя носовой платок, произнес он, — сейчас я завяжу ваш палец, и крови больше не будет.
—Я же испорчу ваш платок! — со слезами в голосе бормотала девушка, — в аптечке есть бинт и…
Однако Евгений не слушал её, а, опустившись на одно колено, крепко замотал палец своим платком и туго затянул узел. Затем, держа уколотую руку в своей ладони, он немного посидел рядом. Но, когда, глядя прямо в карие, полные слёз глаза, майор собирался встать, Рива спросила:
—Я вам противна?
—С чего вы взяли? — ласково улыбнулся Евсиков.
—Зачем же тогда вы так со мной? — её голос дрогнул.
—Как, помилуй бог?
—Как с ребенком! — выпалила она и порывисто встала.
—Наверное, оттого, что у меня его нет! — одевая мундир ответил Евгений.
—Я не закончила зашивать!— сказала через плечо Рива.
—Ну, уж, тут ничего страшного нет. Я попрошу ещё кого-нибудь, — Евсикову отчего-то стало смешно.
—Так вы «донжуан», сударь? — она повернулась к нему и, схватив свисавшую с рукава нитку и иголкой, резко её оторвала.
—Поосторожней нельзя ли, барышня? — невозмутимо спросил Евгений застегиваясь на все пуговицы.
—Типы на подобии вас, защищены от неожиданностей толстой кожей, — язвительно заметила она, — таким всё нипочем!
—«Ввести в свой дом и оскорблять, чудней не выдумать сюжета!» — вспомнил к месту пару строчек Евгений.
—«Ах, князь, зачем вам голова? Носить на ней усы и шляпу? Пустые говорить слова или сосать как мишка лапу?» — мгновенно нашлась Рива.
—«Кому дерзите вы, негодный? Безусый паж! Бесстыдный шут! Я меч не обнажу свой гордый, плетями вас накажут тут!»
—«Приму как есть, позор и муку! Ведь я люблю, а значит, духу на казнь уж хватит у меня! О, Лиолэ, любовь моя!»
Евгений рассмеялся и лицо Ривы, до сих пор серьезное и настороженное, тоже озарилось улыбкой.
—Кстати, сударыня, «Лиолэ» запрещена цензурой, — сказал Евсиков.
—Кстати, сударь, но я-то пока цензурой не запрещена! — хитро улыбнулась Рива.
Евсиков посерьезнел и, сделав шаг к ней, взял за плечи. Она молча смотрела на него и ждала.
—Я совершенно растерян, Рива, — медленно сказал Евгений, — никогда раньше до этого мне не доводилось отбивать столь стремительный штурм….
—Вам кажется, что…. вы думаете, я вешаюсь на вас? Вы считаете меня развратной? — испуганно спросила она.
—Да, нет,… нет! — мучительно подбирая слова, поспешил успокоить её Евсиков, — я старше вас лет на десять, и совсем нечасто бываю в обществе. Может сейчас так принято, выражать свои симпатии?…
—Так было принято всегда! — безапелляционно заявила она. — Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на бессодержательное. Вы мне показались тем человеком, с которым будет интересно, и в этом сейчас я ещё больше уверилась.
—Почему?
—Сама не знаю, — пожала плечами она, — вы какой-то другой, Женя. Странный немного и очень отличаетесь от того круга, в котором я вращаюсь. Но с вами как-то уверенно и спокойно, будто вы ручной лев, сытый и добрый. Точнее даже пресыщенный, в том числе и женским вниманием, поэтому совершенно неопасный. И ещё, у вас на плече довольно необычная татуировка для простого военного инженера – двуглавый орел, рвущий когтями волка. Отчего вы сделали именно такую?
—От скуки! — сказал неправду Евгений. Татуировались таким рисунком лишь офицеры и коммандос отдела «Ч».
—Должно быть, вам было очень скучно? — улыбнулась она, и майору показалось, что она знает больше чем ей положено.
—Вы правы, — кивнул он, — тогда мне было скучно и одиноко.
—Но ведь теперь мы друзья? Я не дам вам скучать! — Рива пытливо заглянула майору в глаза, но тот промолчал. Однажды ему случилось быть у старинной подруги. До того вечера – только подруги. Меж ними существовали очень долгие дружеские отношения, и хотя женщина иногда давала понять, что не против близости с Евгением, он никогда не переходил Рубикон. Но в тот раз Евсиков отступил от выбранной линии и впоследствии горько разочаровался: хороший собеседник и человек, в постели она, грубо говоря, оказалась совершенной пустышкой. И еще, что самое неприятное, с помощью стонов и вздохов женщина пыталась его уверить, что ей хорошо, и она сгорает от страсти. Обман же Евсиков ненавидел с детства. В кадетском корпусе слово «честь» и слово «ложь» были абсолютно несовместимы и уличенный в обмане кадет, часто становился изгоем на долгие месяцы. Поэтому, смотря в её скучные глаза, Евсиков понял, что потерял друга, а любимой так и не приобрел. Он дал себе слово – впредь никогда не путать дружбу с постелью. Пусть дружба будет дружбой, а секс останется прерогативой любви.
—Так как? — вопрос Ривы заставил его очнуться от воспоминаний, — вы хотите моей дружбы, Женя?
—Я непременно вас куда-нибудь приглашу, — Евсиков отступил на шаг и поклонился, — но сейчас мне действительно пора.
—Знаете, Женя, пожалуйста, не пропадайте вовсе из моей жизни, — она печально опустилась на диван и сложила на коленях руки, — я понимаю, что совсем не пара вам и у вас, возможно, нет на меня времени, но хотя бы иногда звоните мне. Мой номер очень просто запомнить: три четверки-М-два-семь.
—Я позвоню, — пообещал Евсиков и ушел, унося в своей душе совершенный сумбур.
Оказалось, что её дело, которое имелось на всех без исключения журналистов, было совершенно чистым. Никаких фактов, говоривших о какой-либо неблагонадежности или попытках вербовки другими структурами, не было. В тридцать сухих строчек уместилась почти вся её жизни, но зато отдельным красным шрифтом была выведена информация касаемая её деда. Тот оказался организатором марксистского кружка в Киевском политехническом институте, и после подавления студенческих волнений в 1920, осужден и сослан в Сибирь. После отсидки старик уехал в Североамериканские штаты, но его сын впоследствии вернулся и открыл свое дело в Житомире. Там же родилась и Рива. Шесть лет назад, получив диплом филолога в университете Киева, девушка переехала в Москву и поступила на службу в «Русский курьер», затем последовало приглашение в «Ведомости». На взгляд Евгения – дети не ответчики за поступки отцов, а тем паче дедов. Поэтому он, припомнив номер, позвонил ей из какого-то кафе, и предложил встретиться. Жизнь тут же обрела совершенно новый смысл. Последовавшие следом три месяца были наполнены неистовой страстью, новыми ощущениями, душевным равновесием и юношеским трепетом перед каждым свиданием. Это и было то самое счастье, что так долго не давалось ему в руки. Ушли в прошлое загулы с Шушей и честной компанией в столичных ресторанах, походы пьяной толпой по борделям Замоскворечья и бесцельное времяпровождение за картами в казино. Теперь в сердце Евгения безраздельно царила Рива. Они часто бывали в маленьких театрах и небольших ресторанчиках на окраинах Москвы или посещали совершенно неизвестные художественные галереи и выставки. Рива странно терпимо относилась к такому выбору Евгения и не пыталась повести его в Большой или Метрополь. Впрочем, она обмолвилась как-то, что жутко устает от тех людей, с которыми ей приходится встречаться по работе и очень хорошо, что, Женя не выбирает для их прогулок знаменитых публичных мест. И почти всегда они быстро возвращались в её квартиру, чтобы буквально на пороге упасть в любимые объятия. Зеленый будуар был свидетелем их безумных дней и ночей, когда время то замирало, то стремительно неслось над их вжавшимися в друг друга телами….