Совок скрипнул по каменистому материковому дну, из горстки рыхлой земли выкатилось что-то красноватое, похожее на ягоду брусники. Макс осторожно положил на ладонь, подул, пальцем в перчатке отряхнул от грязи.
– Бусина! – крикнул он.
Сверху засуетились, забегали: один за линейкой, другой к нивелиру. Метнулся к яме мышкой щуплый Серёжа – лаборант раскопа. Сел на корточках, песок брызнул в глаза. Максим чертыхнулся, вытирая рукавом, проморгался. Серёжа нависал, стоя на коленях на краю раскопа. Планшетка с протоколом лежала рядом, лапу он протянул за находкой:
– Показывай, – сказал. – Пойду описывать.
Макс сунул ему в ладонь маленький красный шарик, стянул перчатку, пытаясь пальцами прочистить глаза от песка. Тут же ему по голове стукнуло уголком.
– Ай, ч-чёрт!
– Извини, – хохотнул один из землекопов. – Линейку-то держи, ставь на место находки. Цифрами туда.
Он указал в сторону, где за нивелиром уже склонилась Таня – старший археолог. Глубина залегания, координаты – всё это нужно потом для три-дэ карты этого клятого захоронения. И скелетики они там нарисуют, и находки раскидают по своим местам, и станет всё ясно и понятно, как оно всё тут тысячу лет назад было.
Макс схватил трёхметровую оглоблю линейки (хорошо ещё, что алюминиевая), поставил приблизительно туда, откуда выпала бусина, придержал, чтоб не заваливалась.
– Два-пятнадцать! – раздался голос Тани. – Убирайте!
– Давай сюда, – махнул здоровый землекоп.
Спустя минуту линейку уже унесли, Серёжа пыхтел над протоколом находки, вспоминая, к какому веку относятся такие бусины, Таня ушла в курилку, а грузный усатый начальник раскопа замер на первом квадрате с огромным планшетом и стал зарисовывать на миллиметровой бумаге расположение камней. По краю кургана вальяжно топал прибившийся к экспедиции серо-полосатый кот Жилец, на него шикали, замахиваясь ногами. В разных углах раскопа по двое и по трое сидели на корточках волонтёры, переговаривались и сосредоточенно скребли совочками землю, снимая слой за слоем по миллиметру. За ленивым разговором они просматривали глину и песок, выискивая хоть бусину, хоть медное кольцо, хоть осколки керамики – «шмурдяк», говоря по-местному.
– Совсем плохо? – уронила Юля, ковыряя землю напротив Макса.
– Ну… Мне казалось, будет чуть менее паршиво, – уныло бросил тот.
– Да ладно тебе. Говорят, вечером сегодня костёр разведут, кто-то с гитарой приедет. Попоём, поболтаем. Обещают какое-то посвящение… Можно до магазина сходить…
– За крепеньким?
– Ага, – Юля приблизилась, игриво подмигнув. И добавила на ухо, снизив голос до шёпота: – А вечером я тебе…
За шорохом совков и криками землекопов Макс не расслышал конец фразы, но по хитрому взгляду и смущённому тону вполне отчётливо догадался. Тихонько посмеялся, чмокнул невесту в щёку и задумался. После небольшой паузы выпалил:
– Юль, а если бы про археологов снимали бы фильм, то знаешь, как бы в нём называлась постельная сцена?
– И как же?..
– Спальномешковая.
Она засмеялась, перекладывая рыхлую срезанную землю в общее ведёрко. Некоторое время они работали молча, и вдруг Юля подскочила, взвизгнув:
– Червь!
Её лицо скривилось от омерзения, остальные обернулись и затихли. Юля закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов, и произнесла:
– Всё в порядке! Всё хорошо. Извините…
Обратно в яму она села, только когда Макс выкинул бледно-розовую тушку червяка за бруствер. Спустя пару минут все вновь вернулись к работе, и он спросил:
– Да что с ними такое? Чего ты их так боишься?
– Спроси что полегче, а? – нервно бросила девушка. – Это из детства. И я не боюсь, они просто… мерзкие. Скользкие, извиваются… – её передёрнуло. – Да, знаю, что они не страшные, просто рефлекс. Ну вот как у тебя с пауками.
Макс после небольшой паузы кивнул, глядя в землю. Ведёрко для пересмотренной земли наполнилось, он вынес его за раскоп, высыпал на отвал и вернулся обратно с пустым.
– Есть у меня идея, что с этим делать, – проговорил он, поставив ведро на торчащий рядом плоский камень.
– И что же? – Юля увидела, что Максим уставился на неё, глаза в глаза. Он не моргал, молча смотрел и скреб пальцем землю. Она нетерпеливо повторила: – Что?
– Клин клином.
Он протянул руку. Юля протянула ему свою и увидела, как на нежную кожу предплечья с зеленоватыми ниточками вен плюхнулся жирный скользкий червяк.
Крик было слышно, казалось, из ближайшей деревни. Спустя миг Юля уже стояла на краю окопа и неистово трясла рукой, хватая ртом воздух и шёпотом матерясь. Макс, оглянувшись назад, ухмылялся. Вокруг девушки сгрудились другие волонтёры, тихо переговариваясь. Из их толпы послышался её голос:
– Да знаю я, что они не страшные. Просто мерзкие!
***
– Юль, извини, я же как лучше хотел.
– Предупреждать надо!
– Тогда бы не сработало!
– А так – офигенно сработало, да?!
Юля переодевалась, сидя спиной к Максиму. Стянула водолазку, зацепив снизу, швырнула в угол, потом стянула тугой спортивный топик – сразу захолодило голую грудь. Наклонилась к сбитым в кучу вещам. «Где ж оно тут, в этих сумках… – нервно стрекотало в голове. – Сволочь, чуть заикой из-за него не осталась. Ведь знает же, что нельзя с этим шутить, оно в голову въелось, не выбить…»
Вспомнила снова, как хоронила Чака – своего щенка спаниеля, сбитого машиной. Ей было семь, и она верила во всякую чепуху. Через день прибежала его выкапывать, узнав от одноклассниц, что искусственное дыхание помогает оживить мёртвых… Полная надежды и радостного предвкушения, вынула из земли коробку из-под обуви, открыла… И увидела влажные зеленовато-чёрные останки, кишащие червями.
…Её передёрнуло – не только от отвращения, но и от сгустившегося холода. Голой спиной она чувствовала виноватый взгляд Макса. Палатка точно стала слишком тесной для двоих.
Юля знала, что он смотрит. Молчит. Наверняка думает, что ещё сказать в утешение. Она нашла наконец лифчик в рюкзаке, застегнула на поясе, перевернула, подтянула к груди.
– Ладно, знаешь, есть у меня одна идея, – пробормотала она, накидывая на плечи бретельки.
– И какая же?.. – осторожно спросил Макс.
Юля снова наклонилась к сумкам, точно выискивая что-то в ворохе грязных маек и белья. Через пару секунд развернулась к жениху с улыбкой.
– Клин клином, – подмигнула она и провела ладошкой ему по шее, за шиворотом свитера. Злорадно представила себе эту щекотку мягких маленьких лапок, ползущих по спине.
– Ё… твою мать!
Макс сорвал с себя свитер и футболку, отшвырнул, крутя шеей и извиваясь, обшарил руками плечи и спину в поисках зловредного членистоногого, встряхнулся всем телом, как мокрая собака, и замер, тяжело дыша. Юля сидела, поджав под себя ноги, на своём спальнике и хихикала.
– У вас всё в порядке? – послышался снаружи приглушённый голос соседа.
– А? – Макс ещё не отдышался.
– Да, всё отлично! – Юля словно со стороны слышала, как звенит от смеха её голос. – Просто дурачимся!
– Ну, как знаете. Там костёр разжигать собрались. – Пошоркали о сухую хвою ботинки, и голос доверительно сообщил: – И это... я коньяк принёс.
– Спасибо. Скоро придём.
Юля поёжилась. Макс тоже. В палатке было не теплее, чем на улице, вечера в августе наступали быстро. Потому археологов согревали толстые свитеры, горячий чай и недорогой коньяк. Ну, или…
Она провела рукой по груди Макса. Месть свершилась – выражение его лица окупило с лихвой всё, что ей пришлось вытерпеть на раскопе. В сумерках ещё видно было, как смеялись глаза жениха – быстро отошёл. Юля прильнула к нему, потёрлась щекой и усмехнулась:
– Спальномешковая, говоришь?..
– А костёр?
– Придём попозже.
– М-м-м…
По её спине легко и мягко скользнули руки Макса, щелчок – ослаб расстёгнутый привычно двумя пальцами бюстгальтер. Тёплый зуд нарастал в груди, учащая дыхание. Максим повалил её на спальник, продолжая раздевать.
Они предавались ласкам, качая палатку в темноте. Из лагеря слышался треск костра, гитарные аккорды, смех и гомон. Макс и Юля, улыбаясь, зажимали друг другу рты и старались дышать потише.
Когда они довольные рухнули на спальники, вечер снова захолодил разгоряченную кожу. Над прозрачным верхом палатки отблёскивал рыжим синеватый тент – блики недалёкого костра играли на нём светотенями. Юля присмотрелась и вздохнула, осознав, что сейчас произойдёт.
Рука Максима напряглась, выскользнула из-под её головы. Он поцеловал Юлю, стал натягивать штаны. Свитер с футболкой потерялись в темноте – всё накрыли сбившиеся спальники. Макс вытащил из кармана фонарик, включил. Нашёл, наконец, одежду, кое-как напялил на себя.
– Я, пожалуй, пойду… – пробурчал он нервно.
– Даже не подождёшь?
– Неа.
Макс бросил ей фонарь и вылез из палатки, нашаривая в темноте ботинки. Юля снова подняла взгляд. Под тентом бродили многолапые маленькие тени – пауки сползались к полупрозрачному окошку сверху. Между ними висели маленькие неподвижные точки – мухи, застрявшие в сплетённой за несколько дней паутине.
***
После весёлого вечера с коньяком и песнями наступило хмурое, сырое и отчаянно похмельное утро. Максим отпаивался сырой водой, черпая её кружками из бидона, в ожидании завтрака. Из палаток выползали, ёжась от холода, другие волонтёры. Одни тоже шли к бидону, другие закуривали. Дежурные помешивали кашу, резали бутерброды и подкладывали дрова в кухонный костёр. На лежанке из травы и тряпок в углу столовой свернулся спящий Жилец.
– Ф-фух, – выдохнул Макс, массируя скулы, опухшие от обильных ночных возлияний. – Вроде две по полкружки только выпил, а не помню ничего с момента, как… Как Серёжа про скифов пел, во. Это что ж за коньяк такой странный был?
– А это наш, копаный! Двенадцатого века! – хохотнула Таня, помешивая кашу.
Она была дежурной в этот день. Макс вспомнил, что на завтра на кухне остаются они с Юлей. «Наконец-то разогнусь», – с облегчением подумал он. Чистить и резать картошку да открывать консервы – блаженное разнообразие спустя неделю возни в грязи и глине. Прямо-таки праздник какой-то.
– Да-а уж, забористая штука, – пробормотал он, поддерживая нелепый разговор.
– Зверское пойло, – согласилась Таня, облизывая ложку. – Делает из приличных людей археологов.
И, довольная шуткой, расхохоталась, стуча поварёшкой по краю кастрюли. Хотя этот звук был долгожданным сигналом к завтраку, у Макса едва мозги не брызнули из ушей – так больно он отдавался в похмельной голове. К счастью, о нём было кому позаботиться.
Юля присела рядом с женихом – умытая, румяная, бодрая. Подцепила на палец маленького паучка, ползущего по столешнице, посадила на рукав Максиму. Тот дёрнулся, но не стряхнул. Медленно приблизил палец, подцепил им малыша, рассмотрел на свет и осторожно ссадил на скамейку рядом.
– А ведь и правда не страшные совсем, – ухмыльнулся он.
Рядом плюхнулся Ваня – давешний землекоп, стукнувший его линейкой. Под его огромным задом у паучка не было шансов выжить. Юля вскочила с криком возмущения, но махнула рукой и ушла накладывать завтрак.
Ваня удивлённо на неё взглянул, потом пожал плечами и спросил Максима:
– Копали раньше?
– Первый раз, – качнул головой тот.
– И как в экспедицию занесло?
– Да вон, – Макс кивнул в сторону Юли, стоящей в очереди с двумя мисками. – Невеста. В школе хотела на историка учиться, в археологи пойти. Пирамиды, пещеры, ковчег… Кина насмотрелась про Индиану Джонса. Родители заставили идти на юриста. Дескать, больше толку будет. Ну, она пошла, там и познакомились, доучились вместе, работаем... А теперь перед свадьбой решила детскую мечту исполнить. Нашли в интернете экспедицию с набором волонтёров, записались, палатку купили, спальники.
– И тебя с собой затащила, значит?
– Меня… Э-э, да. Чего ж затащила сразу… – замялся парень. – Не одну ж мне её отправлять? Зато вон, довольная ходит, как слон. Хотя на кино тут, конечно, мало похоже.
– Мало, – согласился землекоп, поскрёбывая щетину и зевая. – Хотя привыкаешь.
– Не представляю, как к такому привыкнуть, – мрачно пробурчал Максим. – Бр-р-р, холод собачий…
– Да ты не переживай так. Всё равно это твоя последняя экспедиция.
– Ч-что?
Макса передёрнуло, промозглое утро стало вмиг на пару градусов холоднее. Ваня отрешённо посмотрел сквозь него, ковыряясь чёрным ногтём в зубах.
– Так ведь, это. Кому с первого раза не понравилось, тот второй раз не вернётся. Это либо есть, либо нет.
– А-а… Уф-ф. А вы как сюда?..
– А я из запоя хотел выйти, вот и поехал.
– Получилось?
– Не.
Дальше разговор не особенно клеился. Ваня оглянулся, кивнув на Юлю, и спросил:
– А чего она у тебя истерила-то вчера целый день? Недовольна чем?
– Да нет, чего. Просто червяков боится, – неловко усмехнулся Максим. – С детства. А я вот отучаю. Специально кидаю ей тех, что пожирнее, чтоб со страхом боролась. Ничего, глядишь, скоро научится.
– Я. Их. Не. Бо-юсь, – отчеканила, появившись из-за спины, Юля. Поставила перед ним миску гречки с тушёнкой. – Боишься ты. Пауков.
– Да не боюсь я! – вспыхнул тот. – Мне просто неприятно. Они какие-то… ползучие, тьфу. С лапками этими…
– Ещё и ядовитые бывают, – вставил задумчиво Ваня.
– Вот-вот! А она мне их – за шиворот. Представляешь?
– За ши-иворот? – покачал головой землекоп. – Ну, такими вещами не шутят. Я бы и врагу не стал такого делать. Так вы жениться собираетесь? М-мда-а… Ядовитых и – за шиворот…
Юля долгим взглядом смотрела Ване в глаза, пока тот вздыхал и почёсывался. Как будто какой-то молчаливый диалог шёл между ними. Макс, растерявшийся и уязвлённый, открыл было рот, но Юля его опередила:
– Чтоб ты умер от яда, родной, тебе нужно в ванну с пауками упасть. Вчерашним коньяком ты сильнее отравился, чем десятком крестовиков.
Макс раздражённо зыркнул на Юлю. Та равнодушно отвела взгляд. Доедали молча. Ваня ушёл за своей порцией, остальные тихо переговаривались между собой, медленно отходя от сна и смачивая чаем сушняк. По столешнице вновь пробежал небольшой чёрный паучок, скользнув Юле в рукав. Максима передёрнуло, он отвернулся.
Впереди был целый рабочий день. Целый день сидеть на карачиках, ковырять садовым совком каменистую глину (рыхлый песочек кончился – их пересадили на новый квадрат), до мозолей в глазах всматриваться в землю в поисках колечек и бусинок, а вечером лежать пластом с ломотой в шее, затёкшей спиной, отсиженными ногами и стёртыми пальцами. Детская мечта, предсвадебный каприз…
– М-мда уж, – буркнул Макс себе под нос, допивая чай. – Это тебе не кино про Индиану Джонса.
***
Совсем разбитый после восьми часов ползания на корточках в поисках шмурдяка, они еле добрели до озера. Холодное, грязноватое, в полукилометре от лагеря, оно было единственным способом отмыться от пота, грязи и песка. Но почему-то ходили к нему только Макс с Юлей. Остальные отмахивались, утверждая, что незачем тут – не для кабанов же с белками марафеты наводить.
Искупались, стараясь не задевать ногами топкое илистое дно и скользкие водоросли. Вытирались на ходу, шагая к лагерю. До ужина было ещё полчаса. Юля, повеселевшая от лёгкой разминки и прохладной воды, топала бодро, закрутив волосы в полотенце.
– Ты когда осмелеешь, трусишка? – доматывался Макс. – Сегодня ни одного червя в руки не взяла, а? Хотя молодец, конечно, хоть визжать перестала.
– Вот паука тебе в трусы закину – повизжишь у меня, – поморщившись, бросила Юля.
– Э, нет, меня таким больше не возьмёшь. Тут смотри, в чём дело. Сначала чувствуешь этот рефлекс: отдёрнуть руку, заорать, отшвырнуть – а потом головой понимаешь, что эта букашка тебе даже кожу не прокусит, он совсем не опас…
Макс разглагольствовал, снисходительно улыбаясь и помахивая полотенцем. Посреди тирады он поднёс палец к носу, резким движением высморкался в траву. Из ноздри вылетел, извиваясь, тонкий бледный червь.
Юля открыла рот, но голос пропал. Она остановилась и закрыла лицо руками. Её затрясло. Задрожали губы, начало мутить.
– Что такое? Что случилось?! – Макс обернулся. Изменился в лице, подошёл к Юле. Та шагнула назад.
– Ч-червь… Там был… ч… – говорить она не могла.
– Тихо… Тихо, родная, что такое? – его голос изменился, стал взволнованным, неровным. Ни следа бахвальства и весёлости. – Что-то случилось?
– Н-н.. не… ни…
– Так пойдём? Пойдём в лагерь, ты просто устала. Просто утомилась. Пойдём, сейчас перекусим, сделаю тебе массаж, выспимся.
Она медленно побрела дальше, но руку, потянувшуюся обнять, отстранила. Через минуту ей полегчало. В самом деле, откуда там червь? Просто мерещится. Слишком много их было в земле, вот и примелькались уже в глазах. И правда, устала. Ещё эти его дурацкие забавы…
– Макс, не бросай мне их больше, пожалуйста, – пробормотала она. – У меня не получается. Я боюсь.
– Хорошо, – пожал он плечами, расслабившись. – Хорошо, больше не буду.
Когда они подходили к лагерю, собравшиеся на ужин археологи прервали разговоры, повернули к ним лица и с минуту молчали, глядя на молодую пару задумчивыми глазами. Но едва Макс и Юля подошли к дежурным за едой, все как ни в чём не бывало продолжили звякать ложками и жестяные миски, болтать о ерунде и прихлёбывать чай.
***
Рыдания и вопли Юли были слышны на пол-лагеря. Однако никто, кроме Макса и не думал на них реагировать. Все остальные археологи и землекопы продолжали ужинать как ни в чём не бывало. Дежурные, точно автоматы, накладывали рагу и салат всем, кто подходил с мисками.
Макс стоял у палатки. Когда он попытался расстегнуть молнию и войти, Юля забилась в истерике и завизжала ещё громче.
– Юля, что случилось? Что произошло, ответь! – допытывался он, стуча зубами от холода и тревоги. После озера он не успел толком одеться, а вечер вновь опустился резко, как топор палача.
– Уйди! Уйди, я боюсь!
– Да что такое?! Я не понимаю, всё же было нормально! Пойдём на ужин!
– НЕТ!
Истошный рёв, так не похожий на голос его невесты, напугал Макса до дрожи в коленях. Он осмотрелся, ища поддержки. Археологи и другие волонтёры расходились прочь из столовой. Они оборачивались, глядели на него, тихо переговаривались и… шли дальше, будто ничего не замечая. Выглядело так, словно все они тактично не лезли в супружескую ссору.
Макс, чувствуя, как самого начинает колотить от беспомощности, тревоги и страха за любимую, вновь позвал, положив пальцы на ткань палатки:
– Юль.
Ответа не было. Только сдавленные всхлипы.
– Юль, расскажи, что случилось.
Снова всхлипы. Тихий плач и шуршание спальника.
– Я не хотел тебя пугать. Я… ничего не делал больше. И не буду. Обещаю, – ком застрял в горле, Макс проглотил его, медленно потянул молнию на палатке.
– Нет, – застёжка остановилась, схваченная её пальцами изнутри. – Мы разойдёмся. Нам нельзя больше быть вместе… Забудь.
– Почему? – у Макса перехватило дыхание. Пополам с тревогой в душе зрело раздражение. Опять она из мухи раздувает слона. Сколько можно этих нелепых обид?
– Я… похоже, я схожу с ума, – прорыдала Юля. – Не знаю, почему. Дурацкая детская мечта… Дура. А я так устала… ещё эти черви… Они мне мерещатся, Макс. Мерещатся. Везде…
Последнее слово она прошептала так обречённо и испуганно, что Макс, оторопев, едва и сам не заплакал. Быстро соображая, он заговорил тихо, но твёрдо, стараясь унять дрожь в голосе и руках:
– Тихо, тихо. Ты просто устала, напугана. Я был придурком, я зря над тобой издевался. Прости меня, прости, родная. Тише, я рядом. Завтра же собираем вещи и едем домой и хрен с ним, с этим Индианой Джонсом.
За стеной слышались лишь рыдания. Максим попытался опять потянуть застёжку. Она не поддавалась. Всхлипы стали громче.
– Что ты увидела? – мягко спросил Максим.
– Ты… Когда ты ушёл за едой… – она вновь затряслась, борясь с плачем. – Принёс эти миски, и у тебя из-под ногтей… Они. Ч-ч-черви…
Она завыла. Молния стала поддаваться, тихонько поехала вниз. Макс осмотрел свои руки. Никаких червей там не было. Была траурная грязь под ногтями, но у кого ж в экспедиции её нет?..
– … Прямо из пальцев… – бормотала Юля, постепенно затихая по ту сторону натянутой ткани. – Бледные, рыхлые… копошатся и падают прямо в миски. Извиваются там…
Всхлипов больше не было. Страх куда-то исчез из её голоса. Она просто говорила. Без эмоций. Монотонно, как заводная кукла.
– … сыплются вниз. Я взглянула, а у тебя они ползут по пальцам.
– Тише, родная, успокойся. Сейчас увидишь, никаких червей нет.
– Такие скользкие, мелкие… Вроде опарышей…
– Юля, спокойно. Всё прошло, тебе просто привиделось…
Молния медленно скользила, тихо жужжа. Уже стемнело. Макс трясся от холода и пытался выговорить:
– Т-тише, всё х-хорошо. З-завтра всё конч-чится.
– Черви… Черви… Черви…
Он дёрнул застёжку, распахнув палатку. И оцепенел. Юля сидела, глядя прямо на него. Бледная, с запавшими глазами, и видом, болезненным, точно её вот-вот вытошнит. Червей нигде не было. Были пауки.
За её спиной бегали легионы пауков – чёрные мохнатые точки рассыпались по тонкой стенке палатки. Юля не видела их, она глядела в глаза Максиму. Он отпрянул, чувствуя, что голос пропал и дыхание перехватило – не получалось даже кричать. Пауки бегали по их рюкзакам и сваленным в кучу курткам, майкам и трусам, заползали в спальники, подбирались к Юле.
«Они не страшные, – зажмурившись на секунду, вспомнил Макс. – Просто мерзкие».
Он выдернул девушку из проклятой палатки («...которую надо будет сжечь», – добавил он про себя), потащил за руку прямо босиком прочь оттуда, к людям – в сторону вечернего костра, где собирались археологи.
На полпути Юля встрепенулась, сжала его ладонь. Он обернулся. Всё ещё бледная и болезненная, но уже без тумана в глазах, она проговорила – тихо и испуганно, но совершенно осознанно:
– Здесь что-то происходит.
Макс кивнул, оглядевшись. В лесу было тихо. Раскоп в поле за лагерем не был виден в сумерках. Костёр горел, а сидящие вокруг землекопы молча глядели на них. Они больше не отворачивались тактично от ссоры – напротив, следили внимательно, не двигаясь. Даже Жилец приподнял голову, растянувшись на лежаке, и недовольно дёргал ухом.
«Это не она», – проскочило в мозгу Макса.
Тряхнув головой, он повернулся к Юле. Это её глаза – перепуганные, красные, полные слёз, но её. Мягкие тёмные волосы, в которые он так любил зарываться лицом. Её губы, которые он любил прикусывать при поцелуе. Её кожа… сухая и бледная, даже зеленоватая.
Нет, это из-за лунного света. Это просто какое-то помутнение…
Но Юля уже заметила, как он отшагнул от неё. Её лицо исказилось гримасой злобы, но она не закричала – лишь заплакала, спрятав лицо в руки. Между пальцев её пробегали мелкие паучки, такие же разбегались в густых волосах, ползали по ним вверх и вниз. Юля не замечала. Макс вне себя от ужаса завопил, поворачиваясь к костру:
– Вы что – не види...
Археологи медленно брели к ним, скалясь кривыми улыбками. Огромный землекоп Ваня нёс на плече лопату. Начальник раскопа выставил перед собой горящий сук, выхваченный из костра. У остальных были ножи, совки, лопаты, палки – и все глядели пустыми глазами, поблёскивающими в отсветах пламени. И смеялись тихо, скрипучим хрипловатым смехом.
– Скажи правду.
– Что?!
– Скажи ему правду.
– Бежим!
– …годня ночью, – глухо упал обрывок фразы.
Максим, дёрнул за руку Юлю и потащил за собой, убегая. Повинуясь одним инстинктам, на ходу выдернул из колоды топор, которым накануне колол дрова. На бегу оглянувшись, увидел, что археологи, кто бы они… что бы они ни были, стоят на месте со своими лопатами и ножами и просто смотрят им вслед.
Они бежали долго. Макс старался выйти на тропу, ведущую к озеру и посёлку, но, пробежав почти километр, понял, что заплутал в темноте и увёл их куда-то в лес. Обернулся к Юле – она была в шоке, задыхалась и рыдала. Но пауки по ней больше не бегали. И взгляд снова приобрёл осмысленный вид.
– Ты понимаешь?.. – выдохнул он.
Она мотнула головой.
– Что-то здесь… происходит.
Они постояли молча среди сосен, отдышались. Наконец Макс заговорил.
– Я не знаю, что именно. Но оставаться здесь нельзя. Нужно найти посёлок, и оттуда добраться до дома. Нужно найти дорогу… выйти к станции…
Он взял Юлю за руку. Её голова мелко тряслась, точно у больной Паркинсоном, глаза уставились в землю. Макс почувствовал, как разгорается в нём ярость.
– Не бойся. Я не дам тебя в обиду, – он крепче сжал рукоять топора, унесённого из лагеря. Прочистил горло, чтобы выгнать нотки неуверенности. – Мы будем вместе. И никакие страхи нам не помешают. Слышишь меня? Мы с тобой вместе теперь. Родные люди. Единое целое. Иди ко мне.
Макс обнял невесту, гладя мокрые следы слёз на её лице. Юля прижалась, не отлипая, обнимала за шею. Стиснула в объятиях крепко-крепко, приоткрыла рот…
Между губ высунулась длинная паучья лапа, мохнатая, шершавая даже на вид. У Макса перехватило дыхание, он с криком отскочил, но крепко сжатая Юлина рука не пустила его, вцепившись ногтями в ладонь.
Он не мог поднять глаз. Дикая мысль прошила голову: так ей подходит. Почему подходит? Почему-то этот поцелуй должен быть таким – прикосновением не мягких губ, а противных шершавых лапок. Даже если это какое-то кошмарное наваждение, теперь это не вытравить из памяти, не забыть то чудовищное гнездо в палатке, омерзительный поцелуй, её дурную истерику и эти слова…
– Юль… – с усилием прохрипел он, крепче сжимая её руку. – О чём они говорили? Что за «правда»?
Разогретое после бега тело вновь стало остывать. Ночь становилась всё холоднее. Максим ещё раз позвал Юлю. Та подняла голову, глядя точно сквозь него – от этого отсутствующего взгляда по спине продрал озноб, сильнее, чем от сгустившегося холода. Девушка не отвечала. Протянула руку, сощурив глаза, провела пальцем по его голому плечу.
– Что это? – Под её пальцем зрела, выпячиваясь на глазах, упругая плотная шишка. – Кто-то ударил?
– Нет, я… – растерянно проговорил Максим. – Больше похоже на фурункул.
– Болит?
Она нажала на шишку. Раздался еле слышный треск лопнувшей кожи, и из-под неё вылезли не гнойные массы, а клубок белёсых скользких червей. На этот раз их видел и сам Максим. Юля пошатнулась, квакая горлом в подступающей тошноте.
«Это всё не по-настоящему, это всё не-по настоящему…» – колотила набатом в голове паническая мысль.
Но Максим чувствовал, как болит лопнувший «фурункул», как щекотно извиваются тонкие липкие тельца, сползая по руке. Никуда нельзя было деться от невыносимой реальности происходящего. Макс тупо уставился на тёмно-красный кратер в коже, пульсирующий тупой болью. «Какую ещё правду…» – простучало в голове, и что-то оборвалось внутри. Этот отсутствующий взгляд. Эта истерика, это молчание и дурацкое «забудь меня». И даже эта паучья лапа. Он догадался.
Юлю стошнило. Омерзение вскипало внутри Макса, он содрогался, глядя на мириады шевелящихся лапок, снующих по её лицу, вылезающих из горла, скребущихся по губам. Максим глядел, как Юлю рвёт чёрной шевелящейся массой, как конвульсии выталкивают из её прогнившего нутра комки сплетённых пауков, как рассыпаются они по траве и прелой хвое. Он попытался выдернуть ладонь из её руки, но не вышло – та вцепилась точно клещами.
Девушка, которую он любил, стала гнездом самой страшной мерзости. В ней не было ничего, кроме сухой, затянутой паутиной, пустоты. Лишь теперь эта пустота отразилась в глазах. Лживая дрянь. Когда же это произошло… Почему он не заметил…
Она откашливалась и отплёвывалась, свободной рукой стряхивала пауков с лица. Запустив в рот пальцы, вытаскивала из-под губы, соскребала с языка чёрных многоногих уродцев.
…затащила его сюда, капризничала, помыкала им…
«Её интересовали когда-нибудь МОИ детские мечты?! – клокотала в нём кипящая ярость. – Подумать только, ещё унижался, скрёб палатку, пока она истерила из-за своих глюков. Червяки – подумаешь!..»
– Видишь, сколько в тебе этих тварей?! – прошипел он, сжав её кисть железной хваткой, чувствуя, как перекатываются под его пальцами тонкие косточки. Она вскрикнула. – Они свили гнездо в твоей гнилой утробе… Что ты делала прошлой ночью? Отвечай!
– Отстань, не видишь – мне плохо!
– Что ты сделала, сука?!
– Я трахалась с землекопом! – проорала она ему в лицо. – Когда ты напился и тебя потащили в палатку, ко мне подсел Ваня, стал приставать… Я была злой и пьяной, так что пошла и переспала с ним! Вот что!
– Тварь.
– …И с ним было действительно хорошо – не этот твой семиминутный перепих! С ним я впервые кончила, чтоб ты знал! Понял?!
Её глаза, больше не стеклянные глаза куклы, но пылающие яростью угли, прожигали его насквозь. Мерзкая тварь, отравленная ядом этой безумной экспедиции, уже не была его невестой. Она была его новой фобией – живым страхом во плоти.
…На деле, всегда ею была – лишь теперь сняла маску. Лживая, гнилая дрянь. Мерзкое набитое пауками чучело, которое хочется прихлопнуть, как вредное насекомое.
Он снова дёрнул руку, пытаясь выдрать её из мёртвой хватки.
– Не получится, идиот! – крикнула она, залепив ему пощёчину.
Он взглянул на их руки, сцепленные с тех пор, как они сбежали из лагеря. Разжал ладонь. Она разжала. Они с ненавистью уставились друг другу в глаза. Максим почувствовал, как из уголка рта выползает жирный скользкий червь, и сплюнул его. Юлю передёрнуло.
– Мы же теперь навсегда вместе? – с ненавистью прошипела она. – Одно целое, да?!
На рёбрах их ладоней, ниже мизинцев, выросла толстая кожаная перемычка. Их руки срослись, как у сиамских близнецов. Незаметно и безболезненно. Болезненно теперь будет их разъединять. Макс с ненавистью прорычал что-то нечленораздельное и поволок Юлю к торчащему неподалёку пню. Она ревела, брыкалась и пиналась, но Максим был сильнее.
Он рванул руку – Юля потеряла равновесие и рухнула на землю – и положил их кисти на этот пень. Девушка закусила губу, скорчившись на подстиле из сухой хвои, глядя, как нечто, недавно бывшее её женихом, заносит топор.
***
Юля бежала прочь, прижимая к груди окровавленную кисть. Макс, в ярости лупивший топором, не целясь, почти отхватил ей мизинец. Боль была бешеной, зверской, дикой – в первую секунду. Теперь утихла – видимо, от шока. Только тупо ныла перерубленная кость, тянула повисшая на лоскутке кожи фаланга, и становилось дурно от взгляда на изуродованную руку.
Девушка неслась, подвывая от страха, надеялась, что ноги вынесут её из этой обители безумия. Лес и в самом деле редел впереди, хоть в темноте могло лишь казаться. Юля вгляделась. Небо было чистым, сияла крупная луна, а впереди будто и правда становилось светлее.
Макс убежал в другую сторону, рыча от боли, держа в здоровой руке топор. «Увижу – убью!» – пролаял он ей в лицо, когда наконец разделил их. Сквозь звериную ярость исказившегося голоса прорывался страх. Максим боялся её – по-настоящему боялся. И сам он, с этой рубленой раной, из которой лезли черви, с окровавленным топором и безумным взглядом, был страшным. Не просто мерзким. Действительно страшным.
Нельзя, нельзя, нельзя ему попадаться. Нельзя проситься на ночлег в дом, где он остановится… Скоро будет дорога… выйти к посёлку… Постучаться – откроют, хоть и ночь, девушка в беде, вызовут скорую… Или сразу бежать к платформе, на электричку… И не позвонить никуда, телефон остался в лагере… одно радует, что и у Макса тоже. Надо перетянуть чем-то рану, хлещет ведь ручьём…
Деревья редели. Впереди виднелась поляна. Полыхал огонёк, суетились тени. Ещё несколько шагов. Юля остановилась. Постояла так с минуту, глотая слёзы и криво улыбаясь искусанными, окровавленными губами. Ну конечно. Её ведь ждут.
Она тронулась с места – осторожно ступала по утоптанной траве: мимо умывальников, мимо непривычно пустой лежанки Жильца, мимо лабиринта из палаток – к тенту, под которым висела лампочка, стоял общий стол и кухня. Волонтёры-землекопы расступились, подвинулись, уступая место. Столовая затихла, лишь роились под лампочкой комары и глухо рокотал в стороне генератор.
Юле протянули миску: оставшийся с ужина салат с капустой, две ложки рагу. Чья-то зеленоватая рука сунула туда же дольку груши с отпечатками вымазанных в земле пальцев. Девушка, не соображая, что происходит, но чувствуя зверский голод, здоровой рукой запихнула её в рот, хрустнула земля на зубах, смешавшись со сладким соком.
Археологи молча смотрели на неё. Что-то было не так с их кожей. Даже в рыжих отблесках костра она казалась бледной, сероватой и рыхлой, как сырая штукатурка. Казалось, проведи по ней пальцем – осыплется.
– Детская мечта? – подмигнула старший археолог Таня. Она щекотала пальчиком извивающегося на ладони толстого розоватого червяка. Совсем не страшного.
Таня уставилась Юле в глаза неровными зрачками разного размера. По тенту за её спиной ползли странные тени, под столом что-то урчало и чавкало – Юля только сейчас услышала этот звук и инстинктивно поджала ноги.
– Хорошее кино, правда? – хохотнул в усы начальник раскопа. – Все эти хлысты и погони, да? Артефакты? Магия?
Он вынул из кастрюли несколько кусков шашлыка, ещё тёплого, заботливо положил ей в миску, ненароком уронив с пальцев пару опарышей. Дюжина археологов захохотала, глядя на Юлю стеклянными глазами. И смех их был точно из динамиков – скрипучий, шершавый, и прервался одновременно, словно его выключили.
– Что вы такое? – проговорила Юля, чувствуя, как вопящий внутри ужас давит вязким сомнамбулическим трансом. Тяжело было думать. Тяжело было бояться.
Искалеченную руку дёргала боль. Бросив взгляд на неё, Юля увидела Таню с зажатой в зубах незажжённой сигаретой, столовым ножом выскребающую из раны клубки червей. Закончив, Таня оттянула лоскут кожи с болтающейся на нём фалангой, полоснула по нему, кинула отрезанный кусок под стол. Внизу зачавкало.
– Все духи, Юленька, рождаются из человеческих страхов, – бесцветным голосом проговорил сидящий напротив Серёжа. – Боишься заблудиться в лесу – задабриваешь лешего, не получается вести хозяйство – надо подружиться с домовым. Болота, озёра… кикиморы с водяными – их бы не было, если бы люди не породили их своими страхами.
– И что?..
Кто-то из волонтёров выдернул из костра горящую палку. Таня подула на неё, распаляя уголь до рыжеватого мерцания, и приложила к Юлиной ране. Девушка пыталась отдёрнуть руку, но её держали каменные пальцы «археологов». Впрочем, боли всё равно не было. Апатия пропитала её разум, и всё вокруг окутал дремотный туман. Мысли ворочались лениво, скользя одна по другой, как те бледно-розовые червяки. Спустя несколько секунд Таня меланхолично курила, накладывая на спёкшуюся рану жирные кривоватые швы.
– Извини уж, как умею, – пожала она плечами, перехватив Юлин удивлённый взгляд.
Под столом всё ещё урчало и чавкало. Юля не заметила, как съела весь салат и вгрызлась в кусок шашлыка. Он почему-то пах прелой травой и мокрым деревом, но оказался вполне съедобным.
Налили коньяку.
– Так что там про леших? – пролепетала Юля после того, как выпила стопку и закусила ползущим по столу жирным крестовиком. Он ужалил её в корень языка, запекло, зачесалось. Поскребла ногтём. Жало слезло, ноготь – тоже.
– Страх. Ты-то знаешь, чего боишься? – проскрипел Серёжа. Он поскоблил ножом щёку, мягкая кожа расползлась и отвалилась, из дырки посыпалась земля.
– Сделать неправильный выбор. Посвятить жизнь не тому делу и… не тому человеку.
– Поэтому мы здесь, – вздохнул он. – Когда ты поняла, что сходишь с ума, почему сказала Максиму, что вам нужно разойтись?
– Я…
– Какая связь между твоим безумием и вашими отношениями? Он предлагал увезти тебя. Ты бы вылечилась и спаслась.
– Я… не хотела ломать ему жизнь?.. Нет. Ладно, всё. Честно. Да, я не верила, что он меня спасёт. Я давно это знала, иначе не изменила бы ему.
– Браво. Тебя с ним не ждало бы ничего хорошего, – прохрипел начальник раскопа, обгладывая куриную (или кроличью?) ножку. – Он упивался твоим страхом. Стал бы любящий муж швыряться в жену червями, зная, что её от них тошнит? Если бы это была любовь, испугался ли бы он жалкой щепотки паучков? Не вини нас. Экспедиция лишь ускорила неизбежное – через несколько лет вы всё равно бы боялись друг друга сильнее, чем своих фобий.
Полноватая блондинка, сидевшая рядом с ним, вычёсывала пальцами пауков из шевелюры – горстями бросала их на траву вместе с пучками волос. Звуки чавканья и хрюканья из-под стола стали совершенно невыносимыми.
– Что за тварь у вас там жрёт?! – вскрикнула Юля, отодвигаясь на край скамьи. – Это Жилец, что ли?
– Нет, ты что. Это Михал Палыч, реставратор. Жилец – вот. – Начальник указал пальцем на кастрюлю, где осталась всего пара кусочков. – Кстати, пора вторую порцию делать. Ваня, скоро там?!
Едва он крикнул это строгим тоном, за лагерем послышался треск. Из кустов выдрался огромный Ваня-землекоп с пепельно-серым лицом и пятнами земли на куртке. На плече он тащил дрожащего Максима. Тот тихонько скулил.
– Нашёл, – буркнул землекоп, бросая тело на землю.
Тихие шорохи леса надорвал крик боли, потом – слабое сипение.
– Готово! – Таня коротко, по-девичьи втянула губами половину рюмки, другую половину выплеснула на свежий шов.
Боль в этот раз хлестнула по руке, но показалась глухой и невнятной – будто плоть уже начала распадаться, уступая место каменистой глине. Кисть выглядела опрятной и маленькой – пусть без пальца и с кривой дорожкой чёрных стежков, но гораздо симпатичнее истекающих кровью и вымазанных в земле бело-красных лохмотьев.
Начальник кивнул на тело, Ваня поманил к себе жестом. Подчиняясь, Юля встала из-за стола и медленно подошла к распластанному на земле Максиму. Он выглядел… жалко.
– А если сюда кто-то зайдёт? – пробормотала она.
– Ничего не увидит, – откликнулся Серёжа. – Нет здесь ни палаток, ни костра, ни раскопа. Не поняла разве?
Юля кивнула. И правда, давно уже поняла…
– Там, в большом мире, тебе нечего делать, – прошептал кто-то над ухом.
– Ты больше ничего не будешь бояться. Здесь история, магия, артефакты…
– …древние захоронения, забытые поселения, – шелестели голоса вокруг, – походная кухня, посиделки у костра. Звёздные ночи, песни, разговоры. Тёплый спальник. Горячий чай. Здесь нечего бояться…
Ваня протянул Юле топор.
– Давай.
– Что?..
– Ещё мяса нажарим. Праздновать будем твоё посвящение.
– Он же… Он же живой.
– А ты – дежурная.
Тошнотворное тепло разлилось под ложечкой. Это так легко – всего один взмах топором. Даже не оружием – инструментом. Она всего лишь дежурная. Целая вечность прошла с тех пор, как Юля боялась до дрожи в коленках, до истерики. А теперь…
– Так что? – буркнул Ваня. Из открытого рта его вылез огромный паук, пробежал по левому глазу и нырнул в ухо. – Мечты сбываются?
– Мечты… – эхом отозвалась Юля.
Занесла топор, не замечая, как под ногтями пальцев, сжимающих рукоять, копошатся черви. Натянулась кожа на зашитой ране, выступила капелька прозрачной сукровицы. Бледно-серое лицо Макса исказили тени и рыжеватые отсветы костра. Он беззвучно открывал рот и кривил дрожащие губы, точно задыхаясь, и глядел безумными глазами. Зрачки были одинаковые, симметричные.
– Угли разворошите! Несите ножики! – раздалось за спиной. – Серёга, тащи коньяк!
Ваня положил руку Юле на плечо.
– Добро пожаловать в экспедицию, – проскрипел он.
– Спасибо.
Над лагерем раздался глухой стук, похожий на треск расколотого полена.
Автор: Александр Сордо
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ
#рассказ #фантастическийрассказ #хоррор