«От сумы да от тюрьмы не зарекайся» – верно подмечено.
Да разве могла Мария когда-то даже представить себе, что станет профессиональной попрошайкой! И не по своей вине или хотению, но по воле рока. Что будет каждый день, в любую погоду сидеть у крыльца храма Покрова Божией Матери вместе с восемью другими собратьями по несчастью.
Вначале Мария очень боялась, что ее могут увидеть за этим занятием соседи.
На выручку пришел зонт, всегда раскрытый над головой, чтобы успеть прикрыть им лицо при появлении кого-то из знакомых.
Но прошел месяц, другой, третий, и постепенно Марии стало все равно, что скажут или подумают о ней люди:
Что поделаешь, коли судьба так жестоко жизнью ее распорядилась?! Так и так шила в мешке не утаишь. Теперь уж пусть все знают».
Однако с зонтом она так и не рассталась: эта штука оказалась довольно полезной при ее положении: помогает от солнца, дождя или снега, когда сидишь целый день под открытым небом. Сидишь, углубившись в свои тяжкие мысли и переживания, в тысячный раз оглядывая изученную до мелочей картину: стены храма-новодела, сложенные из красного кирпича, ограду, тоже кирпичную, закатанный в асфальт двор и… «коллег» по паперти с испитыми или изможденными лицами, лениво перебрасывающихся фразами в ожидании скромных подношений от прихожан.
Лучше всего подавали по воскресеньям, особенно по праздникам. Но и в будние дни народ, забегающий в церковь поставить свечку-другую, тоже кидал кой-какую денежку в протянутые у церковного крыльца худощавые руки.
Когда Марии вкладывали в ладонь даже самую скромную бумажную купюру с просьбой помолиться за чье-то здравие или за упокой – это было уже почти «счастьем».
Она тут же с готовностью благодарно кивала в ответ, бормоча:
– Благослови вас Господь, люди добрые...
Но в бога Мария не особо верила. Будь он на самом деле, ни за что бы, ни позволил, чтобы так повернулась ее жизнь!
В тот мартовский день Мария, как обычно, сидела в своей инвалидной коляске у храмового крыльца.
С утра настоятель отец Василий почему-то был необычно суетлив и криклив.
Всё разъяснилось, когда прямо за церковную ограду въехала большая черная машина и остановилась почти у самого входа. Из нее вышел незнакомый человек в костюме и галстуке.
Батюшка подбежал к нему и повел к дверям храма.
Когда они проходили мимо Марии, та услышала обрывок разговора:
– Сам архиепископ должен подъехать через пару часов… Да, кстати… Вот это, – важный человек в костюме брезгливо обвел пальцем глазеющих на него христарадников. – Это лишнее. Чтобы через полчаса тут уже никого не было».
Другие обитатели паперти наверняка тоже расслышали эти слова.
Не дожидаясь, пока их начнут прогонять, они сами потихонечку рассосались кто куда. Поэтому, когда к церковному крыльцу подошли два дюжих «молодца», кроме Марии там уже никого не осталось.
– О! Глянь!.. Гриб на колесиках, – хохотнул один из мордоворотов, ткнув пальцем в зонт.
– Хорошо, хоть не гроб… – парировал второй.
– Ну, чего сидишь?! Встала и пошла. На сегодня у тебя рабочий день закончился, – лениво произнес, растягивая слова, первый.
– Ишь, калеками они тут все прикидываются, – первый грубо сдернул с колен Марии потертый плед и отшвырнул его на землю. – Вали… давай отсюда, а не то…
Он не договорил, увидев, что у женщины нет ног выше колен.
Тут же вздрогнул и озадаченно выдохнул:
– Блин, да она в натуре неходячая. Чего с ней делать-то?..
Его напарник начал нервно озираться вокруг и вдруг оживился:
– А давай ее пока вон туда оттащим.
Сказал и неуверенно указал пальцем на небольшой, заросший кустарником овражек, начинавшийся сразу за задним двориком храма, непонятно как уцелевший среди плотной городской застройки.
Сказано – сделано. Уже через пять минут парни пристроили кресло с Марией в нескольких метрах от проходящих в овражке толстых, обмотанных изоляцией труб теплоцентрали и, весело зубоскаля, поднялись по склону и скрылись из виду.
Мария пожала плечами: ей не привыкать сидеть и ждать.
Она подставила лицо лучам весеннего солнца, уже дарящего тепло земле, и блаженно зажмурилась:
«Вот и окончились холода, зачирикали птички, почернели и съежились сугробы. Скоро все зазеленеет, и ее ежедневная кирпично-красная картинка перед глазами, наконец, разбавится зеленым цветом листвы, растущих за церковной оградой тополей.
Так Мария просидела несколько часов, то впадая в легкую дремоту, то снова просыпаясь и глядя наверх, на целящиеся прямо в небо позолоченные купола храма.
Часа через три она забеспокоилась:
«Почему же никто за ней не идет?»
Толкая колеса своего кресла руками, она попыталась самостоятельно выбраться из овражка.
Но склон, хоть и не очень крутой, для нее был сейчас непреодолимой преградой.
Раз за разом женщина лишь откатывалась назад.
Долго и тщетно повторяла она свои бесполезные попытки, пока, в конце – концов, едва не перевернулась на смешанный с грязью снег.
Просить о помощи было некого – вокруг было безлюдно.
Мария, подумав, что визит высокого гостя, наверное, затянулся, решила подождать еще немного.
И лишь когда окончательно стемнело, а потом в храме погасли окна, она, наконец, поняла, что никто за ней не придет.
Осознав это, Мария начала кричать: сперва несмело, затем надсадно, отчаянно. Но, очевидно, ее никто не слышал – слишком далеко отсюда было до жилых домов и оживленной улицы.
К ночи резко похолодало. Пошел снег. Ветер усилился.
Март – коварный месяц, который в любой момент может обернуться самой настоящей зимой. Мороз быстро пробрался под пальто, и Мария с тоской вспомнила про свой старенький плед, сдернутый с нее мордоворотом.
Вначале она пыталась закрыться зонтом от пронизывающего ледяного ветра, бросающего в лицо колючие горсти снега, потом, когда руки совсем окоченели, и согнутые пальцы начало ломить от холода, она засунула ручку зонта под мышку, по-прежнему пытаясь хоть немного защититься им от метели.
Сжавшись в комочек и обхватив себя руками, она пыталась хоть как-то сохранить остатки так быстро уходящего тепла. Но тщетно. Ее била крупная дрожь, стучали друг об друга зубы.
Бездомная собака неслышно возникла из темноты, настороженно и угрюмо посмотрела на Марию и пробежала мимо, скрывшись в снежных завихрениях. Где-то в отдалении прозвучала сирена «скорой помощи». И вновь наступило гнетущее безмолвное одиночество.
Глядя на окна многоэтажек, сияющие на расстоянии каких-то двух-трех сотен метров, Мария решилась. Она отбросила зонт, неловко, боком, упала с кресла и поползла на локтях туда, на теплый желтый свет.
Но руки почти не слушались ее, уже онемев. Она преодолела лишь несколько метров и ничком упала в снег.
И в этот момент Мария вдруг остро осознала, что, скорее всего, не переживет эту ночь.
В мозгу, как в калейдоскопе, начали мелькать картинки из прожитой жизни: детство, юность, двадцать лет брака, гибель мужа, потеря ног из-за диабета…
И этот нагло ухмыляющийся зять, заявляющий ей в лицо, что не может кормить «лишний рот».
Он будто бы «договорился с попом» и ее не станут прогонять от церкви…
И еще глаза ее несчастной дочери, виновато отводящей взгляд – она просто боялась перечить тяжелому на руку супругу.
Вяло мелькнула мысль, что зять наверняка почувствовал немалое облегчение, когда сегодня не нашел ее, приехав забрать, как обычно… с паперти.
Напоследок в голове всплыли обидные слова увиденного утром незнакомца. А перед глазами возник его палец, указывающий на нее: «Вот это – лишнее».
Вспомнилось, каким равнодушием был полон его взгляд, скользнувший по ней всего на пару секунд.
«Лишняя! Я – везде лишняя!»
По лицу заструились слезы, но застывшие щеки уже не ощущали их тепла.
Из последних сил перевернувшись на спину, Мария вскинула взор на темные силуэты куполов, прорезающих звездное небо, и сквозь застывшие губы выдохнула:
«Боже, если ты все-таки есть!.. Неужели даже тебе я не нужна?!»
В ответ ей лишь швырнуло в лицо очередную горсть снега, запорошив уже стекленеющие глаза. Окоченевшее тело замерло в неловкой позе…
И тут вдруг кто-то тихо и нежно окликнул ее:
«Мария!»
И в ласковом голосе этом было столько нежности, любви и веры…
Она вздрогнула… и начала в надежде судорожно вращать головой.
«Но, что это?.. Собаки?! Злобные… полу одичавшие собаки!.. Боже, какие же они огромные!.. – в ужасе подумала несчастная женщина. – Видимо, все, что Небеса могут сделать для меня в последний час – это позволить умереть не от мороза, а от острых клыков голодных псов».
И, словно в подтверждение ее страшных догадок, стая, низко опустив головы, начала медленно приближаться к своей потенциальной жертве.
Кричать Мария уже не могла, и ей больше ничего не оставалось делать, как приготовиться к жуткой и неминуемой смерти.
Вот собаки вплотную приблизились к ней… Сколько их: пять или шесть – не разберешь… Да и, какая разница?
«Хотя нет – разница все же есть… – вдруг подумалось Марии. – Ведь чем их больше – тем лучше – тем быстрее они меня съедят. Мучиться не так долго…»
Но вместо того, чтобы приступить к своей кровавой «трапезе», собаки почему-то стали очень бережно хватать её за одежду и принялись тащить в сторону теплотрассы.
«Боже, неужели они хотят спасти меня?.. Или же нет… наоборот – меня хотят догрызть там… в своих подземных норах…», - мысли Марии путались в голове.
А сама она уже готова была лишиться чувств от боли и отчаяния.
Но, тем не менее, она из последних сил все же пыталась помогать псам тащить ее к спасительным трубам теплотрассы, сама не зная, какая участь ждёт её там.
И вот она уже внутри небольшой, но довольно уютной норы… Здесь темно, но совсем не холодно… И, главное, нет ветра – этого пронизывающего до костей… убийственного ветра, который отнимал у неё последние силы.
А собаки?.. они окружают её плотным кольцом из шерсти, любви и нежности…
Мария быстро согрелась, успокоилась и даже начала засыпать…
Только в последний миг перед погружением в сон она вдруг вспомнила, как кто-то, тихонько окликнув её, наверное, уже с небес, подал тем самым ей знак на её мольбы.
И подумала Мария, что Бог где-то все-таки есть…
А теперь он точно здесь… с ней...
И с этими псами…