Широко распространено мнение, будто бы христианская этика учит говорить про мёртвых «либо хорошо, либо никак». Более верное прочтение христианских догм подсказывает, что подобное правило не применимо ко всем умершим, поскольку этическое требование "говорить об усопшем только хорошее, либо молчать о многом плохом" обращено к узкому кругу людей. Это правило распространяется на всех христианских усопших, но не имеет в виду любого, кто когда-либо жил на сей земле. И как бы там ни было, поступая вопреки таким и схожим директивам, я считаю, что плохо сказать о человеке, давно либо недавно покинувшем наш имманентный мир, и можно, и (порою) нужно. Но только стоит высказываться именно о нём, а не касаемо обстоятельств и причин его смерти. То, о чём действительно рассуждать и нехорошо, и глупо, так это «справедливость / несправедливость» самой человеческой кончины. Это грех.
Никакая смерть не бывает этически справедливой или несправедливой; она может быть лишь онтологически закономерной и, как правило, в очень многих случаях такой и является. Ибо и зло порождает физиологическое, психологическое либо интеллектуальное ухудшение (деградацию), и любое отрицание, коим является всякое зло, может быть только отрицательным: губительным, исчерпывающим собственный потенциал. Это, впрочем, не означает, что каждый из живущих сейчас или когда-либо живших может позволить себе злорадство, жестокую и глупую шутку, насмешку, издевку и злую иронию по поводу чьей-либо кончины. Отнюдь. Никого из мертвых невозможно считать полноценным виновником своей смерти, ни кому из них нельзя, да и нереально поставить в вину действия, поступки, решения, которые привели его к смерти или могли гипотетически к ней привести. Он жертва, а не виновник; а перекладывать вину на жертву не есть хорошо. Честным поступком будет только лишь признание той онтологической закономерности, согласно которой любое зло представляет собой умаление добра (блага). Ибо понимая добро как благо, как наибольшее проявление некоего качества, можно логически прийти к отрицанию самостоятельной природы зла. У зла не должно быть начала, своего альтернативного источника. Оно просто является недостатком блага, его инволюцией. И поэтому зло творящий делает зло себе. В первую очередь себе. Потому как не имманентного возмездия, а банального само-уродования ему следует опасаться. Он уже патологичен, нравственно и физически уродлив, глуп и завистлив, раз идёт по пути Люцифера.
Иной причины нет, поскольку по-настоящему правильный человек – это счастливый господин своей судьбы и покорнейший служитель Истины. Именно так, наверное, предположив конъюнкцию между «господином судьбы» и «служителем Истины», можно наиболее точно охарактеризовать подобного человека. А потому и про его противоположность допустимо сказать, что такое существо «есть тварь дрожащая, которая права не имеет». Ибо это раб саморазрушительной бунтарской или титанически-бунтарской воли, толкающей его всё далее вниз – в бездну Тартара. Он не вызывает ничего, кроме человеческой жалости…
Так, например, я могу встать ногой на могилу И.В. Джугашвили и по-человечески (даже не по-христиански, а просто по-человечески) сожалеть о его физиологических уродствах, о разрушенной семье или совсем впустую потраченной жизни.