По деревне поползли слухи, пересуды…
Бабы перешёптывались, удивлённо охали, всплёскивали руками:
– Да ты что-о-о?! А я тоже гляжу, гляжу: что-то не то с ней!..
И почти всегда следующим был вопрос-восклицание:
– Да и кто ж это позарился-то на неё?..
Новость была действительно сногсшибательная:
– Манька-то, бобылка, кажись, в тягости!
– Да не может быть того!..
– А ты приглядись, приглядись получше-то!..
И следующий за этим вопрос тоже был вполне резонным:
– Так… как же так?! Святым духом, что ль, надуло?..
И то верно…
После такой страшной войны мужиков в деревне как выкосило. Раз-два и обчёлся…
Были, конечно, ещё немощные старики, да мальцы безусые. Но их деревенские бабы в своих пересудах отмели напрочь. Слишком уж не вязалось такое предположение с Манькой.
Эта, более чем сорокалетняя баба, всю жизнь прожила одна в неприглядной, покосившейся хатке. Жила не по-деревенски уединённо, замкнуто. С другими бабами языки никогда не чесала, в гости, даже, если очень приглашали, и то не ходила. Да и к себе никого не звала.
Её гренадёрскому росту и силе завидовали даже мужики.
Она спокойно могла взять два полных мешка под мышки и, не очень-то напрягаясь, унести их, куда надо.
В тяжёлые военные, да и послевоенные годы именно на таких молчаливых, безотказных в работе бабах и держались тогдашние колхозы.
В свою личную жизнь она никого не пускала, и что было у неё на душе, никто даже не догадывался…
И вдруг такая новость!
Но на все окольные и прямолинейные вопросы деревенских кумушек Манька только диковато водила глазами и презрительно хмыкала.
Но бабы никак не успокаивались…
Уже беззастенчиво и докучливо ощупывали они взглядами ее огромную «поплывшую» фигуру, однако ничего, кроме догадок, подозрений, предположений, так и не выявилось.
Что характерно, мужиков, шастающих к Маньке по ночам, тоже никто не видывал. А сама она упорно молчала и лишь презрительно кривила губы, когда её уж слишком назойливо донимали вопросами.
Она по-прежнему косила, пилила, рубила, таскала много-килограммовые мешки, вершила стога…
В общем, делала самую тяжёлую мужицкую работу и… упорно молчала.
Но что самое удивительное, постепенно её излишки фигуры как-то сами собой незаметно «рассосались»…
И бабы приумолкли, недоумённо пожимая плечами:
«Надо же так опростоволоситься…»
Но, когда Манька-бобылка опять вдруг «поплыла», бабы не на шутку всполошились и крепко призадумались.
На свете они жили не первый год и уж в этих-то делах разбирались.
Особенно озаботилась тому бабка Липка.
Это была ещё одна, можно сказать, достопримечательность деревни.....