Теория игр: в жизни и терапии.

По мнению Дональда Винникотта психотерапия – это прообраз «переходного пространства», в котором терапевт и его пациент взаимодействуют в рамках игры. При этом у каждого из участников такой игры есть своя роль, а их взаимодействие «там, где перекрывается пространство игры пациента и пространство игры терапевта» (1) и есть содержание терапевтического процесса. Как следствие данной установки автор делает вывод о том, что выздоровление пациента возможно благодаря вовлечению последнего в игровой процесс, а задача терапевта состоит в том, чтобы перевести пациента из «состояния, в котором он не может играть, в состояние, в котором у него появляется такая возможность» (1).

С раннего детства игра является признаком здоровья, залогом дальнейшего взросления человека и его способности строить взаимоотношения и налаживать социальное взаимодействие. Являясь самым естественным и универсальным процессом для человека, она позволяет интегрировать игровые процессы в психотерапевтический процесс, который сам по себе является «одним из самых изощренных феноменов двадцатого века» (1). Соотнеся два явления – игровых отношений матери со своим младенцем и отношений через игру между терапевтом и пациентом, Винникотт обосновывает достигаемый им терапевтический эффект: как личность ребенка формируется в переходном пространстве его игры со своей матерью, так и пациент, выстраивая переносные отношения со своим терапевтом в создаваемом ими переходном пространстве, как бы заново формирует те качества и навыки, которые не были в достаточной мере сформированы в его детстве. Причем сам Винникотт, работая с детьми, подчеркивал, что и в работе со взрослыми пациентами нужно видеть эту игру, которая может выражаться в подборе слов, интонаций и чувстве юмора.

Винникотт в двухуровневую модель человеческого существования (внутренний / внешний мир) вводит новое понятие переходного пространства, зоны непосредственного опыта, которая становится третьей стороной человеческой жизни. Именно переходное пространство становится зоной получения первичного опыта и «тестирования пространства» младенцем, на основе которого выстраиваются характер объектных отношений и то, как, повзрослев, человек будет приобретать новый опыт в течение всей своей жизни.

Важным понятием в этом процессе является т.н. переходный объект (определение Винникотта), который помогает сохранять ребенку ощущение психологического комфорта в моменты расставания с матерью или иных стрессовых для него ситуациях. «Сам по себе объект не является переходным. Объект репрезентирует переход младенца из состояния слияния с матерью в состояние отношения к матери как к чему-то внешнему и отдельному» (2). В качестве переходных объектов могут выступать мягкие игрушки или даже одеяло, которые для ребенка могут символизировать отсутствующую материнскую грудь – отсюда часто встречаемые ситуации, когда ребенок может сосать край своего одеяла или часть мягкой игрушки, выбранной им в качестве переходного объекта. В момент реального отнятия от груди переходный объект помогает ребенку пережить фрустрацию, связанную с ее потерей и с разрушением детской иллюзии о том, что эта грудь является частью его самого или принадлежит ему. Именно отнятие от груди служит началом «принятия реальности, которое никогда не заканчивается» (2), напряженного процесса, основанного на взаимодействии внутренней и внешней среды, напряженность которого находит свою разрядку в переходном пространстве игры.

Игра характеризуется увлеченностью, независимо от ее содержания, вовлечением в нее объектов из внешнего мира, которые взаимодействуют в игре с объектами из мира внутреннего, формированием доверия между ребенком и его матерью, а также тем, что игра приносит удовлетворение самому ребенку. Однако чрезмерное телесное возбуждение, как и чрезмерная тревожность, угрожают нормальному развитию игрового процесса. В процессе игры сталкиваются фантазийные и объективные (реалистические) элементы восприятия ребенка, что служит основой для дальнейшего формирования творческих и познавательных способностей человека.

В статье автор приводит два примера из собственной практики. Первый, Эдмунд, мальчик двух с половиной лет, сын его пациентки. Во время сессии с его мамой мальчик в качестве одной из игрушек выбрал веревку, делая движения, словно он подключает кончик веревки, как электрический шнур, к маминой ноге. Кроме того, мальчик несколько раз за сессию садился или ложился на колени к своей матери. В результате наблюдения Винникотт заключает, что Эдмунд использовал веревку «как символ сепарации и единения с матерью через коммуникацию» (1). Второй пример – Диана, девочка пяти лет, у которой был умственно неполноценный младший брат. На сеанс она пришла со своей мамой, а с собой она принесла маленького плюшевого медвежонка. Во время сессии она нашла в кабинете терапевта вторую, более крупную, игрушку – овечку, которую вместе с медвежонком поместила себе под одежду, сказав, что беременна ими. Диана сказала, что это не будут двойняшки, и что овечка должна родиться первой. После того, как игрушки «родились», она уложила их на кровать и укрыла одеялом. Винникотт интерпретирует ситуацию через взаимную привязанность девочки и ее матери: матери требовалось присутствие дочери на этой сессии, а девочка проигрывала семейную ситуацию, связанную с ее младшим братом, и внимательно наблюдала за состоянием матери, готовая расплакаться вместе с ней. Диана продемонстрировала свою способность идентифицироваться с матерью через ее беременность и в том, чтобы взять ответственность за происходящее с ее братом.

Ребенок еще не способен словами описывать свои чувства и переживания, но через игру он может выразить их таким образом, чтобы они могли стать предметом проработки терапевта, а сама игра – способом коммуникации с ребенком на доступном для него уровне. Интерпретируя поведение детей, Винникотт помогает их матерям лучше понять, характер внутрисемейных отношений и то, как происходит развитие ребенка.
***
Тема игры проходит через всю историю человечества, и Винникотт не был первооткрывателем, но лишь применил игровой подход к психотерапии. Так, Йохан Хёйзинга писал, что «игра существует до всякой культуры, витает над ней, любая культура существует как игра, «разыгрывается» (3). Игра – это функция, которая не обусловлена ни биологией, ни логикой, ни этикой. Более того, играют не только люди, но и животные. Таким образом, игра может включать в себя подражание, обучение, соревнование, магическое мышление и многое другое, что помогает ребенку сформировать качества, которые помогут ему адаптироваться во взрослом мире.

Еще одним автором, рассмотревшим значимость игры, был Эрик Берн, основатель транзактного анализа, в основу которого было положено представление о трех Эго-состояниях: Ребенка, Родителя и Взрослого. Берн считал, что человек в каждый момент своей жизни находится в одном из этих трех состояний. Чередование этих состояний может происходить сколь угодно часто и быстро: вот только что начальник общался со своим подчиненным с позиции Взрослого, а через секунду обиделся на него как Ребенок, а через минуту начал его поучать из состояния Родителя. Различные варианты взаимоотношений в рамках этих трех состояний создают поведенческие сценарии, реализуемые людьми в течение всей своей жизни, которые Берн назвал «играми, в которые играют люди».

Тема игры может быть связана и с музыкой: именно музыка как самый абстрактный вид искусства позволяет быть универсальным средством общения между людьми, независимо от наличия языковых барьеров, и одновременно оставляет неисчерпаемый набор выразительных средств для создания самых разнообразных эффектов. Сохранились предания, согласно которым музыка еще в древности использовалась в качестве средства для лечения различных психических недугов в античной Греции и на востоке, а также активно использовалась в религиозных ритуалах, вводя присутствующих в измененные состояния сознания: от экстаза античных мистерий до возвышенных молитвенных созерцаний средневековых месс. Таким образом, музыка создает эмоционально насыщенное переходное пространство (или сама им является) между исполнителем (и композитором) и его слушателем. Многие музыканты подтверждают это словами об особенной «энергетике зала» в момент их выступления, и выражения лиц слушателей в момент звучания музыки говорят о наличии обратной связи на эмоциональность исполнителя. Но если отвлечься от музыки как искусства, самым наглядным примером создания переходного пространства могут служить колыбельные песни, которые матери поют своим детям. Вообще речь матерей в общении с младенцами приобретает напевный характер: благодаря звуковысотным, интонационным и ритмическим вариациям распевная речь матери расширяет эмоциональный диапазон формирующейся психики ребенка. И все это – тоже игра, «которая является базовой формой жизни» (1).

А.Григорьев

Библиография:
1. Д.Винникотт, «Игра: теоретические положения», ИОИ, Москва 2017.
2. Д.Винникотт, «Феномен перехода и переходные объекты», ИОИ, Москва 2017.
3. Й.Хейзинга, «Homo ludens: человек играющий», Изд-во Ивана Лимбаха, Санкт-Петербург, 2011.