Предисловие и предыдущие главы можно посмотреть здесь 👇
С конца ноября пришла воющая метель - ледяные штормы приносили снег. Временами казалось, что небо - это сплошной полог, сквозь который просачиваются белые хлопья. Они спускались в мягкой тишине, стирая пути и дороги. Затем ветер с адской яростью поднялся и разорвал этот навес на части, посылая облака во все уголки небес, кружась и извиваясь вместе с ними, сражаясь в смертельной схватке.
Человек и животное, чувствуя себя ничтожными перед этим великим гневом, укрылись в домах и берлогах. Столкнувшись с этими ужасными силами, человек почувствовал, что все его усилия были микрокосмическими. Тем не менее, необходимость выживания вытеснила и людей, и животных из укрытия.
Для меня это означало ежедневную борьбу с наступающим снегом, сгребание его с кучи дров и коровника; пробираясь через глубокие сугробы, в которые я иногда опускалась по пояс, часто меня отягощали два ведра воды, которые я теперь научилась носить на коромысле на плечах.
Затем мне пришлось долбить лед, который в течение часа снова закрывал отверстие в водоеме. В такую погоду нельзя было гнать коров к пруду; кухня не была нашей, чтобы растапливать снег. Только в качестве большой привилегии Анюте разрешили готовить здесь нашу еду. Я так же не могла запрячь корову в сани, а сама тащила их. Снег был выше ворот усадьбы. Пилить и рубить бревна мы с Анютой старались очень быстро из-за замерзших, онемевших рук.
В разгар метели Лазарев бесшумно вошел в нашу гостиную, что было его обычной хамской процедурой. Мисси чинила бабушкины чулки, отрезая полностью изношенную стопу и сшивая концы вместе. У меня был урок французского с бабушкой, пока она вязала чулок из грубых домашних льняных ниток. Он нахально оглядел нас, засунув руки в карманы кожаной куртки, его шапка из овчины была сдвинута на затылок. Вся его внешность резко контрастировала с рваными шалями и потрепанными юбками Мисси и бабушки. У него был самодовольный, сытный вид. Все, что у нас действительно осталось, - это наша гордость. В тот момент, когда я увидела его, у меня сжалось сердце, тогда я вспомнила предупреждение Прасковьи.
«В чем причина вашего визита, товарищ Лазарев?» - спросила бабушка.
Вместо ответа он извлек из записной книжки сложенный листок бумаги и передал ей. Анюта и Ксения вошли в комнату вслед за Лазаревым. Ксения, я помню, прижимала к голове подушечку. Бабушка часто говорила Анюте, что из-за этого у ребенка искривится шея.
Бабушка читала бумагу. В комнате было очень тихо. Мне пришлось встать и посмотреть через ее плечо. Мое предчувствие сбылось. Это был приказ о нашем выселении в течение суток, подписанный Княгининским Советом, который был выше Совета Островского.
«Я попрошу отменить этот приказ М ---- Советом, который действует на весь местный Совет», - спокойно заявила бабушка.
«Чтобы попасть туда в эту метель, я бросаю вызов даже тебе», - засмеялся он. «Это ваш друг, инспектор, получил этот приказ».
С этим он оставил нас. Мы посмотрели друг на друга. Мисси, конечно, не поняла ни слова, но почувствовала, что новости, которые принес Лазарев, нехорошие. «Что это, мадам? Что он сказал?» спросила она.
«Ничего особенного». Бабушке приходилось кричать, потому что глухота Мисси постепенно ухудшалась. «Ничего страшного». Это была линия, которой она хотела придерживаться, чтобы избежать паники. Но что она собиралась делать? Она подошла к окну. Оно выходило в сад; когда-то сквозь него ничего не было видно, кроме инея на стеклах. Она повернулась к нам; по выражению ее лица я знала, что она приняла решение. «Я сейчас же пойду в М -----», - сказала она.
«Это невозможно!» - воскликнули мы с Анютой одновременно. Затем Анюта сказала, что лучше всего было бы послать сообщение дяде Ивану, и что она могла бы уговорить солдата за небольшую взятку взять это на себя. По мнению бабушки, это было бы бесполезно. Время было слишком дорого, и в случае крайней необходимости дядя Иван был безнадежен. Только она могла справиться с этим с небольшой надеждой на успех. В М ---- она знала кого-то, кто мог отменить приказ или отложить его до весны.
До города М----- было тридцать километров, приличное расстояние от Княгинино. Я там никогда не была. Мысль о том, что бабушке предстоит такое путешествие пешком, ужаснула меня и Анюту, но ничто не могло заставить ее передумать. Анюта приготовила для нее еду. К счастью, еще не было полудня. Когда она закончила, мы помогли ей надеть пальто. Одна из вещей, которая беспокоила нас, заключалась в том, что бабушка не могла ходить на большие расстояния в валенках, потому что они не поддерживали ее лодыжки, которые очень легко перекручивались. Единственные прогулочные ботинки, которые у нее остались, были сделаны из очень хорошей кожи, но на обеих подошвах были дыры. Анюта вложила в них какой-то картон.
«Вы должны были настоять, - сказала она бабушке, - чтобы Алексей Александрович купил вам новую пару».
«Я понятия не имела, что мне предстоит пойти на такую прогулку. Но это самые удобные, а это главное».
Она накинула серый шерстяной платок на шляпу, завязав концы под мышками; застегнула кожаный ремень вокруг пальто, что, по ее словам, делало пальто теплее, защищая от ветра. Взяв свою палку, она объявила, что готова к путешествию. «Я вернусь сегодня вечером через некоторое время. Я уверена, что по дороге меня подвезут. Ветер идет за мной. И никому из вас не о чем беспокоиться. Я вернусь».
«Бон вояж», - сказала Мисси. Я смотрела на нее с тревогой. Глухие люди часто слышат то, чего не должны.
Я прошла с бабушкой до ворот, желая сопровождать ее. Но вместо помощи я, должно быть, была только обузой. И дома были все домашние дела, которыми надо было заниматься, как и Мисси.
«Будь хорошим ребенком», - сказала бабушка. «Теперь, когда снова пошел снег, стало намного теплее. Позаботьтесь о Мисси и помните, что все в ваших руках».
Я смотрела, как она удаляется по дороге, маленькая черная фигурка совсем одна на этой белой равнине, за ней по пятам шел пес Султан. Он защитит ее от человека или зверя. Это меня утешило.
Весь день я пыталась отвлечься от бабушки, работая усерднее, чем когда-либо. Я вычистила коровник, принесла солому с гумна, принесла воду, нарубила дров; пока тянулись минуты, часы. Бремя тревоги становилось невыносимым.
Настала ночь, и ветер завывал и свистел вокруг дома. Мы ужинали молча, боясь сказать слишком много перед Мисси или Ксенией. Вдруг Мисси вслух заговорила о нашей тайной мысли:
«Что будет с нами, если твоя бабушка никогда не вернется?»
Итак, Мисси знала все время. Анюта понимала по-французски и говорила бегло с ужасным акцентом.
«Она вернется. Она так сказала», - заявила я с уверенностью, в которой не было глубины.
«Мы должны молиться», - сказала Анюта. Ксения заплакала. Она была очень эмоциональной хрупкой девочкой с большими черными глазами. Я вышла из комнаты. Их беспокойство добавилось к моему, это было больше, чем я могла вынести. Я надела пальто и попыталась пройти до ворот. Повсюду нанесло еще больше снега. Как бабушка могла вернуться по таким дорогам? Я вернулась, чтобы сказать им, что уверена, что бабушка проведет ночь с сестрой в Княгинино, и лучше всего для нас было лечь спать. Я очень старалась подражать моему отцу и бабушке и не выдавать никаких эмоций. Мы уложили Мисси в постель и дали ей капли валерианы. Мы вернулись, чтобы привести в порядок гостиную, когда, к нашему крайнему изумлению, вошла бабушка. Она стряхнула снег с пальто и протянула мне листок бумаги. Я зачитала вслух разрешение М----- Совета оставаться там, где мы теперь жили, до тех пор, пока поблизости не будет найдено подходящее жилье.
Вокруг бабушки мокрыми кучками лежал снег. Задняя часть ее туфель разошлась, и обнаженные каблуки выступили наружу. Мы заставили ее раздеться и натерли ей ноги каплей одеколона, сохраненного Анютой. Они были ледяными. Она была в лучшем настроении, смеялась и рассказывала нам о своих приключениях по дороге.
«Я планировал заехать в Островское и попросить Григория Бурмистра меня подвезти, но на полпути меня настигли сани, и водитель предложил подвезти меня до Княгинино. Я согласилась, потому что боялась навлечь на Григория неприятности за помощь мне. Из Княгинино я пошла в М----. Дорога там была лучше, никаких сугробов. В М ---- Совет был очень услужлив. Разрешение я получила сразу. Когда я выходила из дома советов, я встретила человека, теперь уже советского чиновника, которому когда-то очень помогла. Представьте, он вспомнил и настоял на том, чтобы отвезти меня домой. К сожалению, в санях было довольно холодно, хотя он меня подбивал соломой. Но после прогулки мне было очень жарко. Он хороший человек. Он перенес меня через насыпь у наших ворот, потому что, конечно, его лошадь увязла бы в ней. Он сказал, что я была всё такой же молодой девушкой. И вот я жива и вполне здорова. Но я думаю, мне лучше лечь спать, потому что мне еще немного холодно».
Мы уложили ее в постель, и Анюта согревала в духовке кирпичи, которые ставила к её ногам. На следующее утро бабушка проснулась с сильной простудой в груди.
«Это неприятность», - сказала она мне. «Я так хотела привезти Лазареву это разрешение. Может, он придет ко мне. Я хочу увидеть выражение его лица». Она усмехнулась.
Я сказала Лазареву, что бабушка заболела и хотела показать ему разрешение на проживание. Ворча, он пошел к ней. Прочитав его, он бросил его ей на покрывало. «Я сказал инспектору, какая ты хитрая старая лиса и что большинство дураков здесь у тебя под каблуком. Он сам убедится в истинности моих слов».
С того вечера и на протяжении всей болезни бабушки он стучал по фортепьяно чаще, чем когда-либо, иногда всю ночь. Теперь, когда реквизировали и столовую, пианино поставили там, у стены спальни бабушки.
На следующий день ей стало хуже. У нее была высокая температура. Казалось, она рада остаться в постели. Я ни разу не видела, чтобы она лежала в постели целый день. Анюта выглядела серьезной, когда смешивала мазь из свиного жира и скипидара, чтобы натереть ей грудь. Чтобы не оставлять ее одну, мы решили, что мне следует спать рядом с ней в постели Шурика. Я боялся, что она возразит, скажет, что Мисси будет одиноко, но, наоборот, она казалась довольной.
Она болела около недели, когда приехали дядя Иван и Шурик. В ее состоянии наступило некоторое улучшение. Температура была почти нормальной, но она все равно кашляла. Дядя Иван все критиковал. Почему мы отпустили ее в М---? Почему мы не послали за ним тогда, или как только она заболела?
Мы отправили ему известие, как только смогли найти кого-нибудь, чтобы передать ему сообщение. Мы не уделяли ей должного внимания и питания. Он не сказал нам, где мы можем достать дополнительное питание, и не взял его с собой. Единственная пища, подходящая для больного, которая у нас была, - это несколько свежих яиц, снесенных нашими единственными двумя курицами. Они делили хлев с коровами и, воодушевленные его теплом откладывали яйца.
Вдоволь начитавшись нам лекций, дядя Иван пошел в спальню бабушки, за ним последовал Шурик. Она сидела, опираясь на многочисленные подушки. Я причесала ее волосы и накинула ей на плечи шаль, потому что на протяжении всей болезни она очень разборчиво относилась к своему внешнему виду. Казалось, Шурику было неловко, не по себе. Они пробыли недолго, боясь утомить ее, и обещали вернуться через пару дней. Он сказал, что принесет ей цыпленка и белого хлеба, который Евдокия испечет специально для нее.
Он посоветовал нам как можно скорее вытащить ее из постели. В ее возрасте лежать в постели было опасно. Он намеревался отвезти ее в Ивановку, когда она окрепнет, чтобы она могла получить полноценный отдых, правильное питание и уход.
Если бы он дал нам еду, мы накормили бы ее так же хорошо, как и его Евдокия. Из них двоих Анюта была лучшим поваром. А бабушке было удобнее в своей постели и в своей комнате, чем в его переполненном доме. Однако спорить с ним было бесполезно. Когда придет время, бабушка сама решит.
Мы не настаивали на том, чтобы бабушка вставала, потому что она сказала, что все еще чувствует себя очень слабой. Мисси считала, что лучше всего сидеть в постели, опираясь на множество подушек, потому что погода оставалась холодной, а на полу были сквозняки; во многих местах доски пола начали гнить, и в них были дыры.
Можно было действительно подумать, что худшее с ней уже позади, но я не могла не беспокоиться о ее безразличии. Мисси и Анюта объяснили это тем, что она была слабой, но меня это не удовлетворило. Она никогда не спрашивала меня, как поживают свинья или коровы. Она ела, потому что мы ее просили, а не из-за аппетита. Мне казалось, что она, которая была пастырем нашего маленького стада, теперь отказалась от ответственности. И все же она не была несчастной, я часто замечала мечтательную юношескую улыбку на ее губах.
Однажды вечером я читала ей, когда заметила, что она заснула. Я постепенно понизила голос и примостилась на меховом коврике у ее ног. Проснувшись, она сказала: «Мне приснился такой странный сон».
«Что это было?» Меня очень интересовали сны, так как я сама много мечтала; так же как и Анюта.
«Мне приснилось, что мое тело снова было молодым, но была разница. Оно было очень легким. Я двигалась или, скорее, скользила без каких-либо усилий. Сны, конечно, несочетаемы, но случилось так, что я была в поисках неба, и это небо было в глубине овраге за гумном. Вы знаете, какой он глубокий и заросший орешником. А вот я шла по нему без труда. Вокруг меня лежал глубокий снег, но мои шаги не оставляли на нем следов. Мне было тепло, и представьте, на мне было летнее платье, одно из тех кринолиновых, которое, уверяю вас, не предназначено для таких экспедиций! Я шла очень счастливая, но это было больше похоже на радостное возбуждение от ожидания».
Тут я прервала её и с горечью спросила: «Вы хоть раз подумали о нас, оставленных вами в полном одиночестве?»
Веселый огонек озарил ее глаза золотом. «Нет, я не подумала о тебе. Когда я добралась до дна оврага, я увидела огромную арку с резными серебряными воротами, которые распахнулись, чтобы пропустить меня. Я стояла в огромном сводчатом зале. Я могла видеть, что ему не было конца. Он был переполнен людьми, и сильная радость освещала их лица. Больше всего меня поразило то, что были представлены все расы на земле и насколько красивы были люди. Они стояли вместе в совершенной гармонии и улыбались мне, приветствуя меня. Это было похоже на возвращение домой, но кого-то не хватало. Я пришла встретить кого-то здесь. Я не могла вспомнить, кого, но я знала, что мне нужно поторопиться. Мое сердце подпрыгнуло во мне от сильного волнения. Люди расступались в разные стороны и позволяли мне пройти. Я пронеслась дальше. Там, там, в конце зала, я найду Того, Кого я всегда искала - там, где был яркий белый свет. Я побежала. Потом я проснулась ... Интересно, кто Он, но я думаю могу предположить?»
Я тоже знала. Бог. Бог позвал мою бабушку, и бабушка хотела пойти к Нему. Она не боролась со Смертью, потому что Смерть была воротами, ведущими к Нему.
В следующий приезд дядя Иван зашел в бабушкину комнату в своем уличном пальто, принеся с собой холод. Анюта бросилась за ним и быстро сняла пальто. Он был очень смущен, объясняя это тем, что в своем беспокойстве за мать он совсем забыл снять пальто. Затем он настоял на том, чтобы мы подняли бабушку, и заставили ее полчаса посидеть в кресле. В тот момент, когда он ушел, она снова легла в постель, жалуясь на холод. Ночью она снова начала кашлять. На следующий день ее грудь была заложена. Анюта пыталась облегчить ее горчичными припарками, но они не помогли. К концу третьего дня каждый раз, когда она дышала, казалось, будто ее легкие разрываются.
Потом приехал мой отец. Я не ожидала его, но Анюта сумела отправить ему сообщение. Мое облегчение от того, что он был с нами, было сильным. Конечно, он мог бы помочь бабушке, может, найти врача. Во всей местности не осталось ни одного. Они исчезли вместе с революцией и лекарствами. Все, что у нас было, это горчичные припарки, мазь из жира и скипидара и чай из липового цвета.
Я сразу отвела отца к бабушке. Увидев его, все ее лицо просветлело. Я оставила их вместе. Когда позже он присоединился к нам в гостиной, он выглядел измученным. Именно тогда я действительно осознала, насколько бабушка тяжело больна.
«Почему мне не сказали раньше?» - спросил он Анюту. «Почему брат не послал за Верой в Нижний Новгород? Она бы приехала, а теперь… Но, конечно, он видит только то, что хочет видеть».
«Мы сделали все, что могли, Алексей Александрович», - заверила она его. «При первой же возможности я передал вам известие. Этот рецидив случился довольно внезапно. Она может так же внезапно повернуть к лучшему».
Я видела, что отец ее не слушает. Он проглотил немного еды и вернулся к матери. Я последовала за ним. Бабушка казалась мне лучше, дышала легче.
«Первое, что я сделаю, это куплю тебе пару обуви», - сказал отец, садясь рядом с ней и держа ее за руку. «Ты должна была сказать мне. Ты знаешь, я всегда найду способ доставить тебе все, что тебе нужно. Никогда больше не делай так. Посмотри на то, как ты нас напугала. Теперь, когда я здесь, ты должна сразу начать поправляться».
«Да, Алеша. Но забудь эти туфли, мой дорогой. У меня есть еще пара, совсем новые, только защемляют мне пальцы на ногах. Я так рада, что ты здесь. Я знала, что ты придешь. Я ждала тебя. Бедный Иван. Он всегда надеется на лучшее. Помни ты должен отправить Мисси обратно в Англию и детей. Это не их место. Помни это».
«Дорогая мама, ты не должна разговаривать. Ты должна отдохнуть, пощади свои силы».
«Но Вы будете помнить?» она настаивала. Он кивнул. Они замолчали. Не думаю, что они заметили меня, поэтому я осторожно выскользнула и пошла к Мисси, потому что пора было помочь ей лечь в постель.
«Как она?» - с тревогой спросила она.
«Не знаю», - устало ответила я. Последние пару ночей я спала очень мало. «Она довольна, потому что здесь отец».
«Она сказала мне, что он ее любимец, тот, у кого самое лучшее сердце. Бедный человек, я думаю, она права, но у него непростой характер».
Мисси вздохнула. Я сняла с нее туфли. Ее ступни были склонны опухать. Но в этот вечер мне все казалось очень далеким, все мои действия механическими.
Перед сном Анюта приготовила бабушке яичницу, которую мы ей принесли. «Смотри, какое прекрасное яйцо», - сказала Анюта. «Его снесла сегодня утром маленькая черная курица - чудесная несушка».
Бабушка улыбнулась. «Если ты хочешь, чтобы я», - пробормотала она. Я смотрела, как Анюта кормила ее. Этим утром она могла делать это сама. Эта быстро нарастающая слабость была ужасной.
Отец оставил нас, что бы мы устроили ее на ночь. Лазарев снова стал стучать по роялю. «Я бы хотела, чтобы он остановился», - раздраженно пробормотала я.
«Ксения просила его жену сказать ему, чтобы он прекратил. Она делала это несколько раз, но он только смеялся», - сказала Анюта. «Какое это имеет значение? Я могу чувствовать себя одинокой без этого». Бабушка заговорила несколько посильнее. Это меня сразу воодушевило. Внезапное появление отца, вероятно, утомило ее. Все, что ей действительно нужно, это хороший ночной отдых.
Когда все было сделано, я позвала отца и пошла в свою комнату, чтобы раздеться, выполнив свой обычный распорядок: мыться, расчесывать волосы, надевать ночную рубашку, а поверх нее - красный фланелевый халат. Эти одежды были слишком короткими, как те, что приехали со мной из Петрограда. Я была едва готова, когда вошел отец и сказал, что бабушка заснула, и я должна быть осторожна, чтобы не разбудить ее. Если мне что-нибудь понадобится, я должна немедленно позвать его.
Кровать, на которой я спала, стояла рядом с бабушкиной, у противоположной стены. Прежде чем улечься в неё, я подкралась к ней, чтобы убедиться, что она спит. Она не спала и смотрела мне прямо в глаза. Меня снова поразило, насколько прекрасны были эти глаза. Такой мягкий, золотистый орешник. «Спокойной ночи», - прошептала я, целуя ее в лоб.
«Не спокойной ночи - прощай», - ответила она громким, ясным голосом. Я отпрянула, недоумевая, почему она так сказала. Наверное, одна из ее причуд. Я положила ее любимую подушечку поудобнее ей под голову, затем легла и попыталась погрузиться в изучение эсперанто. Я хотела бодрствовать на случай, если ей что-нибудь понадобится, хотя она никогда ничего не просила. Не спать мне помогало пианино Лазарева. Над моей головой к кронштейну на стене была прикреплена масляная лампа, тщательно затененная, чтобы свет не попадал на бабушку и падал прямо на мою книгу. В настоящее время, когда я взглянула на нее, она казалась спящей; ее глаза были закрыты. Ее дыхание все еще было ужасно затрудненным. Было очень жестоко, что нельзя было ничего сделать, чтобы облегчить его. Лазарев перестал играть. Интересно, почему, ведь еще рано. Я почувствовала сонливость. Я все время повторяла: «Мне нельзя спать», но я спала, положив руку на книгу.
Я проснулась с тем странным чувством чуткости и ясности, которое иногда случается, когда человек выходит из глубокого сна. Но что могло меня разбудить? Когда я поняла, то меня охватил страх. Это была тишина. Тишина, в которой биение моего сердца было громким, как тиканье часов. Почему бабушка не издавала ни звука? Я вскочила с кровати и остановилась в нерешительности. Меня встревожило положение тела бабушки немного сбоку, одна рука свешивалась с кровати. Ее голова упала набок, а рот был открыт; но ее глаза были закрыты, предполагая сон. Я пересекла небольшое расстояние между нашими кроватями. Я подняла ее руку, засунула обратно под одеяло. Затем я позвала ее, сначала мягко, чтобы не пугать. Она не ответила. Я крикнула громче. Я, наверное, кричала. Я побежала по коридору к отцу за помощью.
В одиночестве бабушка ушла в неизвестное. Ее душа ускользнула, никого не беспокоя, точно так же, как в жизни она была так внимательна к другим.
У меня в голове была одна мысль: если отец придет быстро, он все равно сможет спасти ее. Он был полностью одет, сидел за столом и курил. Увидев меня, он вскочил.
«Моя мать ... она ....»
«Быстрее, быстрее», - выдохнула я. Он последовал за мной, но его шаги сильно отставали от меня. В тишине он пощупал пульс бабушки, затем расстегнул одеяло, чтобы пощупать ее ноги. Я положила на них руку; они были ледяными. Он снял подушки с ее головы и вытянул ее прямо, скрестив руки на груди. В конце концов он обвязал ее подбородок и голову платком и снова накинул одеяло на ее тело.
Я смотрела, судорожно потирая руки. Именно этот платок, даже больше, чем полная беспомощность бабушкиного тела, потряс меня.
Отец все время действовал автоматически; теперь он уступил. Он упал на колени, прижавшись лицом к телу матери; сильные рыдания сотрясали все его тело. В своем горе он совершенно забыл обо мне. Безнадежно грустно смотреть, как плачет сильный мужчина. И когда я наблюдала за ним, я сделала рывок вперед на годы. Мое превознесение его в некое подобие божества было ошибочным, поскольку я не допускала человеческих слабостей. Столкнувшись с настоящим горем, в невероятной вспышке я увидела, каким ребяческим было мое поведение. Мое сердце снова наполнилось любовью к нему, но уже иного рода. Все, что я хотела, это утешить его.
Он встал с ошеломленным выражением лица. Я взяла его за руку, и мы оба сели на ее кровать рядом с ее телом. В его горе я была больше не его ребенком, а его другом. Он рассказал мне, как он любил ее, как она была единственным маяком, сияющим в мире, сошедшем с ума. Он рассказал о своем отчаянии, когда вернулся из Германии. Его ужасная тоска по жене, по прошлой жизни. Манечка - она была слабостью. Он все объяснил своей матери, и она поняла. Мужчины и женщины становятся рабами аппетита своей плоти. Когда-нибудь я пойму, но он надеялся, что у меня будет хороший муж, который защитит меня.
Когда он ушел от меня раньше, он знал, что бабушка умирает. Я должна простить ему его трусость. Он услышал предупреждающий хрип в ее горле, похожий на приглушенный звон колокольчика. Он надеялся, что мог ошибиться.
Я сказала ему, что она знала, что покидает нас; она сказала мне «Прощай» вместо обычного «Спокойной ночи». Она не выглядела испуганной. На самом деле, счастливая, если принять во внимание, как сильно она страдала от этого ужасного болезненного дыхания.
Отец сказал, что ему придется ехать в село Курбатиха, чтобы попросить одну из крестьянок уложить ее. Он объяснил, что это нужно было сделать до того, как тело застынет. Кто-то должен остаться с бабушкой, пока он не вернется. Он предложил позвать Анюту. При этом мы задавались вопросом, почему она до сих пор не появилась.
Только перегородка отделяет ее и Ксенину спальню от бабушкиной. Я сказала, что она, вероятно, вернулась к своему изоляционизму. К тому же Ксению нельзя было оставлять одну. Лично я предпочла бы остаться одна на этом последнем бдении.
«Ты не боишься идти один в столь поздний час?» спросила я. «Разве это не опасно?»
«Бояться чего?» Он покачал головой. «Я не встречу никого хуже себя. Кроме того, у меня есть револьвер».
Я пошла с ним в гостиную и помогла ему надеть кожаную куртку. Когда он ушел, я поспешила обратно к бабушке. В дверях спальни стояла Мисси, дрожащей рукой держа свечу.
«Что-нибудь случилось? Почему ты так поздно? Ты простудишься без тапочек. Твоей бабушке хуже?»
«Пожалуйста, Мисси, не суетитесь», - крикнула я ей и толкнула обратно в спальню к ее кровати.
«Но ответь, дитя, ответь», - воскликнула она, тряся меня за плечо. Она вся дрожала в свободных складках халата; ее белые волосы растрепались, губы дрожали.
Внутри я стала жесткой и твердой. Я не понимала, что чувствовала бедная Мисси. В своем горе я дошла до полного эгоизма. «Да, Мисси, она мертва!» Я закричала. Мертва, мертва, мертва, слова ревели в моих ушах, гремели в моей голове. «Я должна вернуться к ней, Мисси. Иди спать».
«А я жива и никому не нужна. Господу надо было взять меня, как я умоляла Его, забрать меня вместо нее».
Я не хотела, чтобы Мисси последовала за бабушкой. Я пыталась заставить себя придумать что-нибудь утешительное.
«Мисси, вы полезны. Я люблю Вас; мы все любим. Пожалуйста, не суетитесь. Она умерла очень тихо во сне. Теперь вы действительно должны вернуться в постель, иначе вы простудитесь». Я слышала собственный голос, говорящий с ней. В конце концов она снова оказалась в постели. Наконец-то я снова была с бабушкой.
Я ни на минуту не оставалась одна, в дверь постучали и вошла солдатская повариха.
«Моя дорогая», - сказала она приглушенным голосом.
«Я слышала, как твой отец ушел, и догадалась. Мы все знали, что бедняжка не протянет этой ночи».
Все знали, поэтому в доме было так тихо. Даже Лазарев. Но я не могла выносить её присутствие в комнате бабушки, какими бы добрыми ни были ее намерения. Она была частью тех, кто убил ее. «Уходи», - прохрипела я. «Я никого не хочу сейчас».
«Вы не боитесь остаться наедине с трупом?»
«Бояться своей бабушки? Говорю тебе, уходи».
Пожав толстыми плечами, она попятилась. Я заперла за ней дверь. Затем я подошла к бабушке и долго поцеловала ее в лоб. Какой холодный, он сделался подобным мрамору. Тем не менее я надеялась. Были такие вещи, как кома. В любой момент она могла прийти в себя. Если я попрошу достаточно сильно, она меня услышит. Я гладила ее по волосам и шептала ее имя, умоляя ее покинуть тот рай в овраге, чтобы вспомнить нас, сирот, без нее. Я потерла ее холодные руки. В неподвижном теле не было ответа. Ее дух, должно быть, ушел очень далеко, иначе он услышал бы меня. Но имела ли я право звать его? Разве она не очень хотела встретиться с Ним? Она чувствовала себя там такой счастливой; а здесь .... как она могла быть здесь счастлива? На меня накатили слезы, и боль в моем сердце утихла. Я наклонилась над ее телом, прижала колени к подбородку и обернулась меховым ковриком.
Иногда я начинала, воображать, что ее тело двигается, но с течением времени оно становилось все более жестким. Когда произошла эта перемена, во мне начал расти страх. Это больше не была моя бабушка, это лицо, такое отчужденное, превращающееся в суровую маску. Платок упал, но он выполнил свою задачу. Ее рот был теперь закрыт. На её губах было что-то вроде улыбки. Это была загадочная улыбка. В ней не было ее обычного юмора и мягкости. За этой улыбкой скрывалась тайна, которая будет скрыта от меня, пока я тоже не пройду через эти серебряные врата.
В коридоре послышались шаги моего отца. Я открыла дверь. С ним была мать Евдокии. Я смотрела на них испуганными глазами. Зубы у меня начали стучать. Я почувствовала ледяной холод. «Вы должны снимать верхнюю одежду на улице», - сказала я. Но это не имело значения. Ей не было ни жарко, ни холодно. Я заплакала. Отец поднял меня и отнес к своей кровати, которую Анюта приготовила для него в гостиной. Всю оставшуюся ночь я цеплялась за него, воображая фигуры в углах комнаты, постоянно просыпаясь в слезах. Ближе к утру я погрузилась в глубокий сон, а когда я проснулась, солнце стояло высоко в небе.
Продолжение читай здесь👇
#мемуары #воспоминания #100 лет назад #российская аристократия #княгиня чегодаева #башкировы #революция 1917 года #судьбырусскогодворянства