Она широко улыбается, звонко поет народные чувашские песни, с удовольствием показывает свои работы - яркую, замысловатую чувашскую вышивку. Елена Кузьмина живет в маленькой деревне в Клявлинском районе, в ноябре она отметит свое 82-летие. Елена Семеновна рассказала «КП-Самара» о своих «ингредиентах» долголетия, о чувашских традициях, благодаря одной из которой у нее появился дом, а также о страсти всей своей жизни - вышивании.
Игра в клеточки
Вышивать - это страсть моя с детства. Начала лет в 13 примерно. Нарядной хотелось быть, да и подруги все - рукодельницы. Бывало, одно закончу, другое уже в голове прокручиваю, а времени мало свободного: когда на земле живёшь, работы полно. И так с самого детства. Я крохой совсем была, а уже маме в поле помогала: колосья ржи собирала, выпавшие при загрузке картофелины. Приходилось стараться, ведь мы скромно очень жили: время послевоенное, мужчины в доме не было. Отец-то в 41-м без вести пропал. Мне был год всего. Жаль, что не помню его совсем.
Повзрослела, взяли телятницей, а в 18 уже дояркой стала. Эх, помню, как я ночным дежурствам радовалась. Всё потому, что керосиновую лампу можно было зажечь, когда стемнеет: дома-то экономили. И вот мы с девочками каждую свободную минуту за вышивку хватались. Друг у друга узоры подсматривали, разговаривали, даже пели иногда.
Чтобы нужный рисунок сделать, то иногда марлю к ткани прикрепляли с нужным изображением. Там же клеточки есть, вот их старались придерживаться. Новичку без точной схемы вышивать очень сложно будет. Нужно же рассчитать нужное количество стежков каждый раз, особенно при повторяющихся узорах: чтоб ровно было, симметрично. Необходимо думать на несколько ходов вперед, как в шахматах. У меня все вычисления в голове происходят очень быстро и уже автоматически. Смотрю на рисунок и сразу начинаю вышивать. Вот так, сознательных усилий не делаешь, а мозг работает во вовсю. Может поэтому меня до сих пор память отменная.
«Все растерялись, а я руки ему показала»
Ткани тогда сами делали - из конопли, из льна, а вот с нитками для вышивания туго было. В наше село старьевщик приезжал. Древний, морщинистый, лошадь у него как будто тоже седая была и повозка скрипучая. Вот у него и пытались выменять что-то для рукоделия. Он и одежду принимал, и утварь всякую. Дети - озорники, постоянно его обмануть пытались. Он же взвешивал вещи, так они в тряпки коровий помет заворачивали как довесок. И бежали следом, кричали:
- Дяденька, дяденька, возьми у нас вещицу, дай свистульку!
Позже, в 70-е, повадились в Димитровград ездить на фабрику. Там нитки делали, а брак выкидывали. Мы его перебирали и часто находили еще пригодное. Как-то зимой, в темноте, копаемся с подружками среди выкинутой мешанины, а к нам милиционер подходит:
- Это вы что же, гражданки, спекулировать собрались?!
Перепугались мы, конечно: а ну как заберут. Все растерялись, а я руки ему показала. Они грубые были от работы, от постоянной возни со скотом:
- Что же, сынок, бывают у барыг такие?
Он посмотрела на мои ладони, да и ушел молча.
Желание для золотой рыбки
К свадьбе своей я много навышивала: и рушники были, и подзорники - это украшение на кровать, и наволочки. Очень хотелось, чтобы красиво в новом доме было - муж к себе позвал, в соседнее село; чтобы жили мы душа в душу.
Но не задалось: выпивал он очень, да руки иногда спьяну распускал. Я терпела ради детей, а когда мочи не стало, то захотела назад к себе, в Чувашское Абдикеево. Жить вот только негде было. Выручил наш чувашский обычай, ниме называется, а у некоторых чуваш - миме. Это значит, что если кто-то очень нуждается в помощи, то все собираются и пособляют, как могут. Так за стариками ухаживали, со скотом и в поле помогали, а иногда даже дом строили, как мне.
Приглашали людей для такой работы в том числе и песней: «Нимене, нимене, нимене, нимене! Килер кунта нимене, пер-перине пулашма!». Переводится как: «На помочь, на помочь, помочь, помочь! Идите сюда на помочь, друг другу пособлять!» Я позвала, и люди собрались всем миром, дом мне построили. Как в сказках, правда? Будто золотой рыбке желание загадать. В 72-году я отпраздновала новоселье, и вот уже живу в нем 50 лет, не нарадуюсь.
Секрет долголетия
Мне говорят иногда, что дом мой - как музей. Я и правда многие свои работы храню и даже помню, в каком году они «родились». А чтоб наверняка не забыть, на некоторых я год вышивала. Так приятно сейчас: достану что из сундука и смотрю, как на фотокарточки - от них память оживает, от вышивки тоже. Припоминаю, что на уме тогда было, какие события происходили. Я, кстати, никогда в дурном настроении не садилась за рукоделие. Если на душе мрачно, что лучше снег пойду почистить. Поэтому воспоминания приятные в основном. Так вот перебираю вещицы свои, и будто жизнь перед глазами проносится.
Хранятся у меня и мамины, бабушкины и даже прабабушкины вещи. Остались, например, платья, фртуки, хушпу - это головной убор замужних женщин, и тухья - ее носили девушки. Есть нагрудное украшение 1884 года, которое я и сама сейчас иногда надеваю. Тепло от него сердцу. Может, и мои внучки также что-то мое возьмут в свое будущее. И это тоже будет радовать их и давать сил в тяжелые минуты.
Мне скоро 82 года. До 70 лет огород у меня был - 35 соток. Сейчас уже силы не те, самое необходимое только выращиваю. Живность держала - коров, коз, птицу, а сейчас 3 кошки со мной живут. Многие спрашивают про секрет долголетия и активной жизни. Так он прост: трудитесь, любите, делайте то, что вам интересно.
«Этнографические предметы - это запрограммированная "кодом" память поколений»
Наталья Лосева, этнограф
Красота рукотворных работ всегда будет привлекать человеческое внимание. Чувашская вышивка - яркая, полихромная, порою очень тонкая по своей структуре на головных уборах и украшениях, порою нарочито грубая в деталях интерьера и дополнениях к костюму. Вышитые элементы делают костюм любого народа неповторимым, уникальным, этнически маркированным. Невозможно представить без вышивки чувашский передник, свадебное полотенце, расшитый монетами или бисером головной убор! А увидев всё это, сразу понимаешь - это чувашское!
Этническое самосознание, бережно сохраняемое в душе на протяжении всей своей жизни Еленой Семеновной, проявляется в этих вещах - полотенцах, наволочках, деталях народного костюма. К нашим современникам приходит постепенно осознание того, что этнографические предметы - это запрограммированная "кодом" память поколений. В её рассказах о тяжелой жизни и постоянном желании найти отдушину в рукоделии и творчестве, стремлении не давать рукам покоя и скуки, не допускать в душе уныния, может быть, и сокрыта тайна, над которой бьются многие ученые умы всего мира - как сберечь свой ум светлым, а душу открытой другим людям.
