Павел чувствовал себя маленьким ребёнком.
Егор Попович прихрамывал, но было видно, что он старается идти ровно.
Павел молчал.
На пропускном пункте Егора Поповича дружно поприветствовали трое военных.
"Лютый февраль" 17 / 16 / 1
Павел стоял поодаль и слушал разговор «спасителя» с одним из военных.
— Как это не положено? Как это закрыли? У него есть пропуск! — Егор Попович так сильно возмущался, что у него подрагивал подбородок.
— Гордей Егорович приказал никого не выпускать. Приказ сверху. Тяжёлое время. Приедут проверять, а у нас в округе кто-то шастает. Не положено.
— Ну ладно тебе, — упрашивал Егор Попович. — Не записывай его. Убьёт его Гордей, ей-богу! Я свою кровиночку знаю. Не понимаю только, что между ними произошло. Выпусти… Под мою ответственность…
— Чтобы потом меня Гордей пристрелил? Нет уж… Как бы я вас ни уважал, не пойду на такое. Простите, но нет…
— И меня не выпустишь?
— И вас!
— Телеграфируй наверх. Пусть присылают за мной, — Егор Попович топнул ногой.
— Не положено…
Павел не понимал, почему его не выпускают. Почему город, в который он попал с глухонемыми, так удерживает его. Почему вообще его жизнь оказалась на краю пропасти?
Все эти мысли не давали покоя. Не было никакой уверенности в том, что сейчас его не убьют.
— Я Гордею сообщу, — произнёс военный. — Пусть он решает сам. А вас прошу не защищать непонятно кого. Может он шпион немецкий, разузнал тут всё и смыться хочет.
— Шпион… — Егор Попович вдруг рассмеялся. — Не похож он на шпиона, поверь моему опыту.
— Ну-у-у-у, — протянул военный, — вы от дел давно отошли. А шпионы становятся умнее.
— Не дури, Панкрат. Сейчас же открой ворота, выпусти парня. С сыном я сам разберусь. Это, чёрт возьми, приказ! Выполнять!
— Нет…
У Павла вдруг потекли слёзы.
Он сжал руки в кулаки и сильно ими надавил на глаза.
Вздрогнул оттого, что его кто-то похлопал по плечу.
— Ничего не вышло, парень! С Божией помощью справимся. Пойдём ко мне.
Павел шёл медленно. Всё озирался по сторонам, когда проходили знакомые дома. Его так и подстёгивало заглянуть в подвал и посмотреть, остался ли там кто-то в живых. В голове звучал тот прощальный чей-то стон. И он не давал Павлу покоя.
В маленькой прокуренной квартирке Егора Поповича было тесно.
Он указал Павлу на лежанку.
— Здесь устраивайся, я что-нибудь пожрать принесу. А то до тебя каша так и не дошла. Ты тут в безопасности. Никто кроме меня сюда не ходит. В этом тебе повезло.
Не знаю, чем ты меня так зацепил, но я чувствую твоё раненое сердце. Ты как ребёнок, который остался без мамки. У тебя взгляд испуганного волчонка.
Но ты молодец! Не растерялся с бинтами. Чувствую я, что ты не врач. Но и не говори мне правду. Она мне ни к чему. Если пытать начнут когда-то, я лучше буду меньше знать.
Павел кивнул.
Опять на сердце стало легко. Егор Попович вышел и запер дверь снаружи.
Павел закрыл глаза. За стеной вдруг услышал тоненький женский голосок:
— Тятенька вот-вот придёт, Олечка. Не плач, не плач…
А потом мелодично голос напевал:
— Солнце село, солнце спит.
Сон с тобою говорит.
Ты не плач и не страдай,
Сон хороший в дом впускай.
Я с тобой поговорю,
Сон спокойный подарю…
Спи мой сладкий, засыпай,
Баю-бай…
Павел открыл глаза.
Песня прозвучала ещё несколько раз. А Егора Поповича всё не было.
Уже затих детский плач. Уже солнце стало стремительно падать за горизонт.
А Егора Поповича всё не было.
Он пришёл глубокой ночью.
Павел вскочил с лежанки, стал тереть глаза от яркого света керосиновой лампы.
— Вставай, поешь… Черти что твориться… Хватают всех подряд. Пропуска забирают. Преступника ищут. Укокошил десять человек.
Павла бросило в пот. Он сразу подумал о глухонемых.
— Так самое интересное, что они все как живые. Мчит к нам проверка со всех концов. Так что ты будешь сидеть тут, пока всё не решится. Один выжил, но молчит, словно язык отсох.
«Десять человек, десять человек… — у Павла стучало в висках. Ком подступил к горлу. — Кто же из них выжил?»
— Давай, поешь… Хорошо, что твой след потеряли. Там на пропускном пункте никто меня не выдал. Гордей мне хоть и сын… Убил бы тотчас. Зверина какая-то, а не ребёнок.
После этих слов Егор Попович опять ушёл, оставил ключ, велел запереться изнутри.
Павел остался один.
Он боялся даже пошевелиться, чтобы не выдать себя. Когда резко начался приступ кашля, накрылся подушкой и почти задыхаясь боролся с кашлем. Слёзы, слюни, пот — всё это опротивело Павлу, и он мысленно взмолился: «Господи, прошу тебя, избавь меня от этих страданий!»
Где-то вдалеке послышался сильный хлопок. Потом ещё один, потом еще три.
Стены квартирки затряслись. За стеной опять заплакал ребёнок. Но, по-видимому, к нему никто не подходил.
Стены затряслись сильнее, послышался ещё один хлопок. Потом ещё один ближе, казалось, что прямо над головой.
Павел сжался от ужаса. Когда на голову стала падать побелка, когда крик ребёнка за стеной стал ещё сильнее, когда запахло горелым, Павел ринулся к двери.
Соседняя квартира была заперта. На улице были слышны вопли и хлопки.
Кто-то кричал:
— Уйти! Уйти! В подвал! В подвал! В подвал!
Ребёнок за стеной уже кричал так, словно захлёбывается.
Собрав все свои силы, Павел толкнул дверь. Она оказалась хлипенькой. Дужки для замка выскользнули из рассохшегося дерева, с грохотом упали на пол.
Павел вошёл в квартиру. Сначала осмотрелся. Когда увидел в окно, что маленький домик напротив полыхает, стал судорожно ощупывать стены.
«Ищи ребёнка, ищи ребёнка!» — командовал какой-то голос в голове.
Павел стал кричать:
— Эй, ты где, выходи, выходи!
Началась паника. Ребёнка не было ни на кровати, ни в соседней комнате.
Но плач не прекращался, он, казалось, заполнил всю комнату.
Вдруг из-под кровати показалась маленькая голова с тонкой косичкой.
Павел схватил девочку за голову и вытащил.
Глаза у ребёнка были красными. Малышка дрожала, словно было не лето, а морозная зима.
Она уже не плакала, а ныла, поскуливала тоненько.
Павел смотрел на неё, потом прижал к себе. Почувствовал, как сильно стучит маленькое сердечко. Стучит так, словно у него, у Павла, в руках маленький воробышек, выпавший из гнезда.
В объятиях Павла девочка дрожать перестала. Успокоилась, всем тельцем прильнула к нему.
На улице хлопков стало больше. Глухие звуки сменялись громким криком, воплями.
Павел поднялся на ноги.
Девочка положила голову на его плечо. Вдруг какая-то нежность нахлынула. Павел никогда в жизни не брал на руки ребёнка. А тут вдруг почувствовал тепло. Такое, словно обнимает мама или отец. Таких объятий в детстве Павла было немного, но он помнил их хорошо.
Девочка опять стала всхлипывать.
— Ну ты чего? — ласково произнёс Павел и повторил слова из услышанной ранее песни: — Я с тобой поговорю, сон спокойный подарю… Спи мой сладкий, засыпай. Баю-бай…
Девочка опять притихла.
Павел пошёл к выходу.
На улице было шумно. Почти все дома дымились, некоторые горели.
Люди бегали, хватались за головы, причитали, крестились.
Павел быстро сориентировался и направился в сторону пропускного пункта.
Здание пункта полыхало. Через открытый шлагбаум толпами выбегали люди.
Павел смешался с этой толпой и тоже побежал.
Волны безумства и страха за свою и девочкину жизнь охватили его с какой-то невероятной силой.
Он ускорился. Бежал так быстро, что вскоре толпа осталась далеко позади, а он с девочкой впереди.
Она молчала. Прижималась к Павлу, крепко цеплялась маленькими ручками за его рубаху.
Павел вдруг остановился и с ужасом подумал о том, что он украл ребёнка.
Повернул назад. Встретившись с толпой вдруг остановился.
Там, в стороне городка, послышался ещё один взрыв. И пламя словно коснулось небес.
— Успели… — выкрикнул кто-то из толпы. — Живы…
Павел тяжело вздохнул.
— И что же мне теперь с тобой делать? — спросил он у девочки, смотря ей в глаза.
Она так и держала Павла за рубашку. Таращила на него свои маленькие глазёнки и молчала.
К ним подошла женщина и поинтересовалась:
— Сколько лет доченьке? Год?
Павел кивнул.
— Или два? — продолжила женщина.
Павел кивнул опять.
Женщина посмотрела на него с удивлением и протянула сухарь.
— На вот... Покорми...
Продолжение тут