Хотя Пушкин в последние годы жизни занимался исключительно литературной деятельностью, всё же в глазах Бенкендорфа он был и оставался опасным революционером. А тут ещё возникли два анонимных письма, которые получили В. А. Жуковский и граф А. Ф. Орлов. Судя по почерку, их автором было одно и то же лицо. В письмах, выражавших скорбь читающей России, звучали негодование против выскочки-француза и сожаление, что трон императора окружают иностранцы, которым чуждо всё русское.
Первым получил письмо Жуковский:
«Милостивый государь, Василий Андреевич!
Убийство А. С. Пушкина, делавшего честь России своим именем и поставившего себя (здесь неуместно употреблять лесть) первым после Вас поэтом, для каждого россиянина есть чувствительнейшая потеря. <...> Неужели после сего происшествия может быть терпим у нас не только Дантест, но и презренный Гекерн? Неужели правительство может равнодушно сносить поступок презренного им чужеземца и оставить безнаказанно дерзкого и ничтожного мальчика? Вы, будучи другом покойному, конечно, одинаковое со всеми принимаете участие в таковой горестной потере, и, по близости своей к царскому дому употребите всевозможное старание к удалению отсюда людей, соделавшихся чрез таковой поступок ненавистными каждому соотечественнику Вашему, осмелившихся оскорбить в лице покойного дух народный. Вы один из тех, на которых имеется надежда в исполнение сего общего желания. Явное покровительство и предпочтение подобным пришельцам-нахалам и иностранцам, может для нас быть гибельным. <...>
30 января 1837.
Его Превосходительству Милостивому Государю
Василию Андреевичу Жуковскому
В Шепелевском дворце».
Получив это письмо, Жуковский тут же рассказал о нём императрице, а та сообщила мужу. Бенкендорф узнал о нём от императора 2 февраля, когда уже имел в руках другое анонимное письмо, полученное графом А. Ф. Орловым, который сразу поспешил вручить его шефу жандармов. Содержание и тон второго письма, можно заметить, более резкие и категоричные:
«Ваше сиятельство.
Лишение всех званий, ссылка на вечные времена в гарнизоны солдатом Дантеса* не может удовлетворить русских за умышленное, обдуманное убийство Пушкина; нет, скорая высылка отсюда презренного Гекерна, безусловное воспрещение вступать в российскую службу иностранцам, быть может, несколько успокоит, утушит скорбь соотечественников Ваших в таковой невознаградимой потере. Открытое покровительство и предпочтение чужестранцам день ото дня делается для нас нестерпимее. Времена Биронов миновались. Вы видели вчерашнее стечение публики, в ней не было любопытных русских — следовательно, можете судить об участии и сожалении к убитому. Граф! Вы единственный у престола представитель своих соотечественников, носите славное и историческое имя и сами успели заслужить признательность и уважение своих сограждан; а потому все на Вас смотрят как на последнюю надежду. Убедите Его Величество поступить в этом деле с общею пользою. Вам известен дух народный, патриотизм, любовь его к славе отечества, преданность к престолу, благоговение к Царю; но дальнейшее пренебрежение к своим верным поданным, увеличивающиеся злоупотребления во всех отраслях правления, неограниченная власть, вручённая недостойным лицам, стая немцев, всё, всё порождает более и более ропот и неудовольствие в публике и самом народе! Ваше сиятельство, именем Вашего отечества, спокойствия и блага государя, просят Вас представить Его Величеству о необходимости поступить с желанием общим, выгоды оттого произойдут неисчислимые, иначе, граф, мы горько поплатимся за оскорбление народное, и вскоре.
С истинным и совершенным уважением имею честь быть К. М.
Вторник. 2-февраля».
* Автор излагает существовавший одно время, но неверный слух, будто Дантеса уже судили и приговорили к разжалованию в солдаты.
Анонимные письма позволили шефу жандармов настойчиво убеждать Николая I в несомненном существовании революционного общества. Мол, оплакивают смерть не великого поэта, а соратника возмутителей, опасного вольнодумца. Смерть видного деятеля этого общества обнаружила существование заговора. Его признаки налицо, считал Бенкендорф, есть группа русских, желающих выставить себя горячими патриотами, раздражённые разговоры недовольных правительством, общественное возбуждение и ненависть к иноземцам, предостережение на будущее. Тени 14 декабря вставали перед царским верноподданным, который пугал царя ужасами революции. А что ещё должен делать жандарм? Армейские генералы всегда пугают власть надвигающейся войной, жандармские генералы — зреющими заговорами и революцией.
Это может показаться сугубо сегодняшним восприятием отношения Бенкендорфа к Пушкину, и во время жизни поэта, и после его смерти. Потому что зачем усложнять, всё было куда проще: Бенкендорф был всего лишь передаточным звеном во взаимоотношениях Пушкина и государя.
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования. Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—89) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!»
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 50. «С холста, как с облаков, Пречистая и наш божественный Спаситель» взирают на неё
Эссе 51. Пушкин: «Я женился, чтобы иметь дома свою мадонну»