Брат Сергей на двенадцать лет старше. Когда мне исполнилось пять, он осознал, что в доме завёлся страшный вирус, всё им поглощено, и на родительском лоне ему ловить уже нечего. Принц крови, привыкший, что вселенная вращается вокруг него, не вынес лишений и поступил в высшую школу офицеров КВВИДКУС, уехав из города к чёртовой бабушке, а точнее в Киев. «Подальше от мамы», как потом объясняли мне родители. Я упрекал, что они это допустили: воли старшего брата мне всю жизнь не хватало. За все десять лет школы я видел Серёжу лишь на американских слайдах, и несколько раз в живую, во время отпуска. Безумно его любил, писал письма и ждал в ответ.
Когда музыка явилась в жизни по-полной, у нас появился общий интерес. Я мог чем-то порадовать Сергея, он тоже присылал мне всякие редкости. Но, будучи в отпуске, брат крайне мало уделял мне внимания. Слушал Slade и читал фантастику, лёжа на пузе. Помню, как поехал на вокзал провожать брата в Киев, раздражая его своей болтовнёй. Сережа заключил со мной пари:
– Лёша, давай поспорим, – предложил он.
– Давай, а на что? – радостно согласился я.
– На щелбан.
– Хорошо, а о чём?
– Спорим, что ты до самого поезда будешь стрекотать у меня под ухом, и не сможешь остановиться ни на минуту?
– Спорим, – вздохнул я.
Когда пришло время, брат присел на корточки и подставил голову под заслуженный щелбан, но я не смог даже понарошку ударить его, и лишь поцеловал его хитрый лоб. Потом мы с папой ездили в Киев на выпуск. Серёжин наставник подошёл к отцу, как бы извиняясь:
– Ваш сын отучился на твёрдую четвёрку. Жаловаться нечего, но и хвалиться особо тоже... вы меня понимаете. Так что служить он поедет в Казахстан, уж не взыщите...
Наставник забыл нам рассказать, как Серёжа послал его к чёртовой матери на последней неделе заключительного семестра. Так брат попал в Джезказган, и первое время жил в гостинице. Его часть занималась обслуживанием системы эталонного времени в пятистах километрах от космодрома Байконур. Однажды в одном из писем домой Серёжа прислал фотографию красивой кареглазой волжанки с надписью на обороте: «Ну, как?» Мы с папой присвистнули по-мужски, выразив, тем самым, своё одобрение. Мама даже не ухмыльнулась:
– C лица воду не пить, – строго сказала в ответ.
– Это точно, — парировал папа.
Спустя некоторое время приходит от Сергея новое письмо и еще две фотографии вдогонку: «Это Люда». На второй фотографии годовалый малыш: «А это Рома». Мама тихо сползла по стенке. В доме воцарилась нечеловеческая обстановка: казалось, нет больше тем для разговора, кроме обсуждения Серёжи, его поступка и его новой семьи. Свадьбу играли у нас, в Ленинграде. Родители дёргались, как сумасшедшие. Первое время всё было еще ничего. Молодая семья получила квартиру и, только спустя пять лет, у них родилась дочь Катя. Серёжка был на восьмом небе от счастья! Папа, довольный как ребёнок, носился с маленькой по квартире, прижимая её к себе:
– Глаза, смотри, мама, бабусины глаза, - радовался он.
– А губонька, глянь, твоя ведь губа, дедова, - вторила ему Мама.
Конечно, родители были счастливы, пока конфликт не омрачил нас. Люда регулярно привозила Катю в Ленинград на облучение маленькой гематомы на щёчке, у женщин была возможность, как следует пообщаться:
– Идея Яковлевна, он вообще ничего, кроме своих книг и музыки не видит, и не слышит, – жаловалась Люда, – придёт со службы, поест и уляжется с книжкой, а до меня ему и дел никаких нет. То крутит бобины, то журналы свои переплетает.
– Хорошо еще у себя дома лежит, а то ведь знаешь, как бывает, – пыталась, было припугнуть Людмилу мать, но не на ту нарвалась:
– А мне то что, пусть гуляет, а чего? На тридцать три процента от его зарплаты я прекрасненько проживу. И даже лучше будет, – сорвалось с языка.
Мать буквально в один день почернела от горя. Инстинкт подсказал ей, что сына её вообще совершенно ни чуточки не любят, абсолютно. Люду она видела насквозь.
Историю про тридцать три процента я слышал ежедневно, на протяжении целого года, пока брат не вырвался на отдых домой, отправив семью на родину, в Волгоград. Тогда мама сказала Сергею всё, что думает о его жене, и в связи с этим, и о нём самом. Мама крепка была на язык, правду-матку рубила с плеча. Брат тоже не лыком шит, и не желал её слушать. Он поклялся больше никогда не переступать порог родительского дома, хлопнул дверью и уехал к себе в Казахстан служить свою службу вдали от нас. Я возненавидел мать за то, что она обидела брата. В пятнадцать лет мне казалось, что именно мама всему виной, что создала невыносимую обстановку в доме, побудив Серёжу уехать куда глаза глядят, а через пятнадцать лет фактически сама выгнала, оставив на душе всей семьи кровавый рубец. Однако у мамы на то были свои материнские воззрения: Сергей в детстве переболел свинкой и получил осложнение. В связи с этим мама заподозрила у старшего сына детородную дисфункцию, и, наверное, всё-таки ошиблась. В подавляющем большинстве случаев свинка протекает без осложнений и не приводит к бесплодию, если с болезнью справиться вовремя, пока не успеет развиться орхит. В конце концов, вакцину от свинки придумали совсем недавно, а до этого свинкой болели практически все дети, и человечество не вымерло от бесплодия. Самоубеждённая Мама легко могла ошибаться, отказывая Катюхе в кровном родстве, но сына уже не вернёшь. Горечь утраты мама топила в вине. По прошествии десяти лет Серёжа уволился из армии, и вернулся в Петербург один, без семьи.
***
Тем временем, я успешно перешёл в десятый класс, но гормональное лечение не шло впрок. Когда моя пассия, наконец, сдалась, позвонила и пригласила к себе на дачу, я летел туда, как на крыльях. Мы открыли бутылку красного десертного вина, пригубили немного, она встала на табуретку, чтобы открыть форточку, подол её платья оголил коленки, и вдруг все мои чувства к ней куда-то внезапно испарились. Влюблённость, терзавшая душу в течение года, сошла одномоментно, словно электрический разряд попал в заземлённую цепь. Обретя душевную свободу, опустошённый, я плёлся домой, не чувствуя в той свободе никакого облегчения. Причину я до сих пор осознать не могу. Наверное, у каждой дуги есть предел гибкости, пройдя который, она навсегда обращается в ломаную кривую. Это происходит мгновенно и безвозвратно. Я попросту перестал ходить в школу. Тиреоидин начинал проявлять побочный эффект в виде повышенной нервозности и задиристости. Говорил что думаю, и меня поджидали из школы, лупили, как умели. Папа дал мне шило и показал куда бить, если что. Мне же проще было послать эту школу ко всем чертям, – что я и сделал, просто перестав туда ходить. Говно, а не школа, трусливый директор, по прозвищу Дерибас. На выпускном экзамене он поставил мне «кол» за отказ переписывать просталинское сочинение. Когда поймал меня за покупкой только что вышедших «Океанов Фантазий», вызвал родителей в школу:
– Известно ли вам, что ваш сын занимается покупкой западных грампластинок, нелицензированных к продаже на территории СССР?
– Да, известно, - сказала мама. Он увлекается музыкой с раннего детства, и у него этих пластинок книжный шкаф, а что?
– А знаете ли вы, сколько стоят эти пластинки? За сколько ты купил БониМ?
– Шестьдесят рублей, - гордо промямлил я.
– Вот, у меня получка такая. Откуда у тебя деньги? Родители богатые? А учишься как?
От наполняющейся злостью мамы повеяло ветром:
– А как еще ему учиться, когда его лупят тут каждый день? Вы-то куда смотрите, товарищ директор? Вы что допускаете? У вас классный руководитель подговаривает учеников лупить моего сына после школы, а вы об этом, ведь, ничего не знаете?!
Мама жгла Дерибаса лучом ненависти и презрения. Я еще никогда не видел её такой злой. Она ненавидела школу, как систему. Еще во втором классе маму вызвали в милицию, устроив скандал по всей школе. Дело было так:
Мама работала на Балтийском заводе в бюро переводов. Часто и подолгу задерживалась на работе, иностранные партнёры старались как-то компенсировать маме сверхурочную занятость – дарили блоки сигарет, коробки коньяка, конфеты, и жевательную резинку для маленького сына. В нашей стране жевательная резинка не выпускалась вообще, в продаже был только прибалтийский Kalev, производившийся по оригинальной собственной технологии, с оригинальным вкусом, не похожим ни на одну жвачку мира. Я их различал, потому что они были датские, норвежские, французские, индийские, и все они были разные, и я их все знал. Я знал, где лежал блоки с жевательной резинкой, но никогда не таскал без спросу, потому что стоит попросить, и мне всегда дадут, если не перед едой.
Во втором классе было больше детей, чем могла выдержать школа. В каждом классе получилось по 70 человек, и нас разделили на две смены. В один прекрасный день я проснулся утром, родители на работе, в школу к двум часам, делать нечего. Сел на 78 автобус и отправился на Финляндский вокзал. Прошёлся в сторону метро, заметил большой, высокий, красивый, иностранный Tour-BUS. Подошёл чуть ближе, и встал в двух метрах от передней двери. Дверь распахнулась, из автобуса вышел высокий кудрявый иностранец. Заметив меня, он подозвал меня жестом и вручил пластик жевательной резинки. Марка продукта мне была неизвестна. Я только сказал ему «thankyou» уставился разглядывать яркую этикетку, как меня взял за локоток сотрудник милиции:
– Что ты тут делаешь, мальчик? Что это у тебя такое? Дай это сюда. Пойдём со мной.
Детская комната милиции была здесь же, на вокзале. Милиционер всячески стыдил меня за то, что я выпрашивал жевачку. Но я не выпрашивал, он сам её дал мне, это было обидно. Он позвонил куда-то, что-то узнал, и стал стращать, что сейчас меня посадят в автозак, и повезут в 22 отделение милиции...
– На машине?! - обрадовался я.
– На машине, – строго сказал милиционер, – с большой чёрной собакой.
– А она кусается?
– Еще как, – пообещал милиционер, – очень.
Собаки в автозаке не оказалось. Меня привезли в отделение, пробили папу и позвонили ему на работу. Папа трудился в Исполкоме на набережной у Финляндского, он прямо оттуда мог меня забрать, но в итоге послал Серёжу, который чудом приехал в этот день в отпуск. Вылилось всё в кромешный скандал. Позвонили в школу, настучали директрисе, мол, так и так, выпрашивал жвачку у иностранцев. Папа сразу по телефону сказал милиционеру, что это бред, ошибка, не мог он выпрашивать, но протокол задержания оставили как есть. Мама была вне себя от их идиотизма, и от меня, что я сорвался и поехал на автобусе в город один.
***
В шестнадцать лет я уже приблизительно понимал, кем хочу стать. У меня уже был настоящий учитель, который задаст вектор всей жизни, но я тогда об этом еще не знал. По-детски мы всячески коверкали фамилию нашего преподавателя: Тротилло, Тартилла, Стропилло, - он только усмехался себе в усы, когда это слышал. Однажды я выкатил стул, на который он собирался сесть, за что, понятное дело, слегка получил в рог.
Мы заслушали «День рождения» Машины Времени до самых дыр, и очень просили нового. Наконец, радостный час! Андрей Владимирович приволок в студию большой деревянный ящик с шестью кассетами от пульта. По сути, это и был пульт, только обрезанный. Накануне на этом пульте он записал Маленький Принц концерт Машины в Петергофе, в актовом зале Университета, а потом он так и стоял там, в аппаратной. Мы все учились на нём двигать фейдеры. Занятия в секции звукозаписи велись по группам, отводилось два-три часа на одно занятие, но, придя днём, трудно покинуть студию, а лишние люди мешали. У каждой группы свои интересы, свой процесс. В нашей секции занимался школьный ансамбль под руководством very талантливого музыканта Владимира Шубарева, а называлась группа "Мираж". Они играли джаз-фанк, а я всё мечтал об авторе, с которым мог бы связать творческий путь, и, наконец, нашел его в лице Миши Табунова, семиклассника из соседней школы. Миша классно пел, аккомпанируя себе на рояле и гитаре, учил меня своим гитарным ритмам. Будучи младше меня на три года, он казался мне абсолютно взрослым, и цепко держал в своём эмоциональном плену. Мы постигали с ним азы, и каждый развивался в своём амплуа. Миша нёс странные тексты, в его голове рождались странные образы, и сам он был совершенно странным человеком. Рос без отца, но в его доме царил натуральный патриархат, по крайней мере, мне так казалось в те редкие часы, когда мы встречались у них.
С детства я любил принимать гостей больше, чем ходить по гостям. Поэтому всегда всё происходило или у меня или рядом, у Славки. Его брат Сергей однажды приволок с телевидения замечательного парня, учащегося на композиторском отделении училища Мусоргского, Егора Горского. По паспорту его имя было Игорь, но он предпочитал тёплое по звучанию Егор. Высокий красавец был на год младше нас со Славкой, приглянулся нам и быстро, вошёл в наш маленький кружок. Мы вместе ходили на занятия к Тропилло и даже сделали запись на Тембр: на одну сторону Егоров альбом, на другую Мишин. Часто собирались у Славы и тренькали на всём, что издавало звук. У Горского был абсолютный слух, а еще он был неплохой математик. Мы часто испытывали его, получая ни с чем не сравнимое удовольствие: Егор поворачивается спиной – берёшь волосатый аккорд на гитаре – он говорит, что это типа уменьшенный Ля бемоль минор и До в басу. Берёшь ноту Ля, и он говорит, что Ля недотянуто на двенадцать процентов. У Славки была флейта, которую я подарил ему на день рождения, он неплохо научился на ней импровизировать. Я учился играть на гитаре. У нас была отличная компания. Наши с Егором пути разошлись, когда он пристрастился к травке. Любые наркотики я неизменно отвергал – историю с бабушкой невозможно было забыть – барбитураты на протяжении десятков лет скрашивали ей жизнь. Я подобной судьбы никак не искал, поэтому старался не впускать наркотики в дом, что у меня, надо сказать, неплохо получалось. Таким образом, я потерял друга в лице Егора. Последняя наша встреча закончилась тем, что он попросил на дом оригинал первого своего альбома, записанного прям на Антропе, и навсегда исчез из моей жизни. Говорили, что умер Егор от передозировки, спустя каких-то пять лет... а я так и остался в мечтах послушать, что же мы тогда записали. Наша дружба с Мишей Табуновым тоже вскоре дала крен, потому что тиреоидин, вкупе с фабричной бесперспективной влюблённостью, отпустил некий нерв, который Михаил вынести не смог: во время очередной домашней записи я на него наорал, он кинул в меня наушники и навсегда покинул наш дом.
P.S. Егор Горский умер давно, а Миша Табунов недавно.
