А Саша В. всё меньше и меньше вписывался в новый стиль работы. Писать липовые «отказные» и укрывать преступления от регистрации при Федорчуке стало опасно, а ничего другого Саша делать не научился. Из почти передовиков он скатывался во мнении начальства всё ниже и ниже, психовал и почему-то злился на меня, что было видно даже невооружённым глазом.
Прошли те времена, когда он был гостем на нашей с Галей свадьбе. Прошли времена, когда, заседлав коней с конного двора Ревдинского ОРСа, мы вместе объезжали окрестности совхоза в поисках угонщиков лошадей. Прошло время, когда я, будучи участковым, всерьёз предлагал ему прекратить скрывать преступления всякими-разными способами, а начать вдвоём их раскрывать (тогда я снова наслушался от него разных умных слов, и на этом наше сотрудничество в этой области практически заглохло). И ликер «Абрикотин» мы, закрывшись в кабинете вечером, с ним уже - как это бывало раньше - не распивали. Много ещё чего ушло в прошлое, и теперь мы лишь здоровались и поддерживали видимость товарищеских отношений.
Саша всё чаще исчезал с работы неизвестно куда без всяких результатов для службы, и все начали понимать, куда и для чего он исчезает. Не он был первым. Затем случилось то, что и должно было случиться.
Однажды под утро, возвращаясь выпивши от своей любовницы из Мариинска пешком, Саша остановил на совхозной дороге трактор и потребовал от тракториста отвезти его в город. Тот сказал, что едет в другую сторону, и В. побил его. Сашу арестовали.
Преступление его было очевидным, и ждала его специальная нижнетагильская колония для «ментов», когда он, сидя в СИЗО №1 города Свердловска, вдруг написал на меня донос.
В службе каждого, кто носит погоны, есть масса поводов наказать его жестоко-прежестоко, а то и посадить на скамью подсудимых. К сотрудникам милиции это утверждение относится в полном объёме, и я не был исключением.
Изумление вызвал тот факт, что В. донёс на мои грехи 1980-го года, т.е. едва прокричав нам с Галей на свадьбе «Горько!», он уже начал собирать компромат на меня. Кроме того, не ясен был мотив такого поступка.
Ну, допустим, мы бы вдвоём били тракториста, и он сначала смолчал, а сейчас ему вдруг стало обидно одному отдуваться, и он решил сдать меня правосудию. Такие случаи бывали, и тогда бы всё было понятно.
Но в данном случае, даже если бы он доказательно обвинил меня в государственной и супружеской измене, в его собственной судьбе это ничего бы не меняло. А он обвинил меня в служебных упущениях, которые в глазах остальных сотрудников и проступками-то не были. Все были в недоумении.
На беседу с Сашей в следственный изолятор поехали заместитель прокурора города советник юстиции Д. и старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан милиции Г. Не знаю, какие слова они сказали В., но в Ревду вернулись оба довольные и привезли его заявление о том, что всё в доносе он выдумал, и никаких грехов по службе за мной не знает.
Получил Саша года три, если мне не изменяет память, и после его освобождения мы с ним один раз случайно встретились около ДК СУМЗа. Здороваться, естественно, не стали.