Предисловие и предыдущие главы можно посмотреть здесь 👇
Длинный погребальный кортеж тянулся по дороге, крестьянские кони мягко ступали по снегу. Небо было затянуто облаками, мягко падали хлопья снега. Мне показалось, что вся деревня Курбатиха собралась сопровождать бабушку в этот последний путь. Люди плотно набились в церкви в Островском. Смерть на мгновение устранила весь страх политических осложнений. Они пришли, потому что помнили ее как свою маленькую мать, которая никогда никому не отказывала ни с пустыми руками, ни с пустым сердцем. Мы стояли, отец и я, Шурик и дядя Иван, сдержанные, отрешенные. Крестьяне, в том числе Анюта, считали нас жестокосердными, но в нашей семье не принято было выносить свои чувства на показ. Настало последнее прощание. Она так мирно лежала в простом гробу. Они облачили ее в пурпурный костюм. Она выглядела очень хрупкой и слабой. Все следы страдания исчезли с ее лица. Оно было так же гладко и мирно, как у спящего ребенка. Накрыли крышку, кто-то забил гвозди. Я слышала, как плачут женщины. Я тоже хотела плакать.
Мы поехали из Островского в село Курбатиха, туда, где она хотела быть похороненной. Всю ночь некоторые крестьяне рыли ей могилу, разжигая костер, чтобы растопить окаменевшую землю. Потом мы оставили ее одну. Я только надеялась, что она очень далеко. Было так холодно оставлять ее здесь.
Когда мы пришли домой, на нас с отцом повеяло пустотой. На поминальный обед денег не было. С наступлением темноты меня охватил страх. Мне не хотелось видеть бабушкин дух, и я чувствовала ее присутствие повсюду. Произошло впечатление не несчастья, а ужасной, гнетущей тревоги. Я не могла оставаться с ним наедине. Возможно, у отца было такое же чувство, потому что он переместил мою кровать в гостиную, и я спала с ним всю неделю, которую он мог провести с нами. Перед тем, как уехать, он предупредил меня об опасности из-за перенапряжения воображения. Даже если бы я увидела свою бабушку, призрак такого доброго человека не причинил бы мне вреда. Зло было единственное, чего следовало бояться. После этого я заставила себя зайти в ее комнату. Постепенно страх ушел, за исключением того, что если я спала с кем-то и внезапно просыпалась, я с тревогой прислушивалась к звуку их дыхания. После того, как отец уехал от нас, и я снова спала с Мисси, я подкрадывалась к ее кровати, чтобы прислушаться к ее дыханию.
Анюта утверждала, что бабушка была привязана к земле, потому что священник не был вызван, когда она умирала. Эта мысль меня взбесила. Такому человеку, как бабушка, священник не нужен.
«Это Вы так думаете», - сухо ответила Анюта.
Отец сказал нам, что теперь он обязательно вернется весной навсегда. В настоящее время он ничего не мог сделать, кроме как оставить нас здесь, и, согласно нынешним стандартам, мы были хорошо обеспечены. Весной мы найдем другое место для проживания.
Время шло, но чувство полной потери, оставленное бабушкой, не покидало меня. Больше всего мне не хватало ее руководства. Она осторожно сломала упрямого жеребенка, которым я была, и теперь я осталась без всадника, готовая бежать вслепую через любые препятствия. Инстинкт предупреждал меня, что ситуация полна опасных ловушек. Я была на пороге подросткового возраста. Во мне зародились новые эмоции. Бабушка с ее чудесной интуицией знала бы, как провести меня через них. Мисси продолжала смотреть на меня как на ребенка. Я считала ее самой старомодной. Что касается Анюты, мы отлично сотрудничали в ведении домашнего хозяйства. Но в ее глазах я всегда оставалась ребенком моего отца, а не моей матери.
Определенные изменения произошли в усадьбе уже через месяц после смерти бабушки. Лазарев получил увольнение. Он сказал Анюте, что едет в Соединенные Штаты, но забирает не жену или детей, а молодую девушку, в которую он влюбился.
Инспектор переехал с семьей в комнаты Лазарева. Все они вели себя намного лучше, чем Лазарев, но с небольшой разницей, из-за которой я не могла с ними общаться. Лазарев всегда был груб, но было видно, что он и его жена в глубине души понимали, что они узурпаторы, а мы - полноправные хозяева. Хамство Лазарева было похоже на грубость наркома Карпова - вуаль, за которой скрывались собственные сомнения. Комиссар Карпов умер зимой и на смертном одре послал за священником. Лазарев может поступить так же. Но инспектор не стал бы, комиссар Дубов тоже. Жена инспектора была того же типа. Оба они были охарактеризованы холодным высокомерием и самоуверенностью. Это было то, что, как я думала, означает слово «буржуа». Они с мужем смотрели на нас холодными глазами, полными сочувствия. Они считали, что мы с Ксенией должны быть в приюте. Прежде всего, мы были злоумышленниками.
Инспектор измерил кубатуру наших комнат и обнаружил, что у нас есть избыток, превышающий разрешенный государством на человека. Поэтому нас с Мисси перевели в спальню бабушки, а нашу комнату побольше отдали солдатам. У этого было одно преимущество: солдаты позаботились об обогреве печей, выходивших в коридор, в который выходили все спальни; но это означало полный конец нашей частной жизни. Мисси больше не могла ходить по коридору. Чтобы выйти на улицу, нужно было пройти через зал для слуг, теперь солдатский. Все помои из спальне нужно было проносить через это. Ночью нам приходилось придвигать стол к двери, на случай, если пьяный солдат примет нашу дверь за свою.
Когда к нам приходил дядя Иван, он всегда ворчал о нехватке провизии и о том, что ему следовало унаследовать от бабушки. Он считал, что в особенности черная корова должна быть его долей. Единственная ценная вещь, оставленная бабушкой, - это ее драгоценности, спасенные Мисси. Их мой отец отдал Шурику на оплату университетского образования. Потом была ее кровать. Книги, которые мы, дети, спасли, спрятав в потайном месте на чердаке, мы давно отнесли в школу в Курбатихе. Бабушка пожелала, чтобы они составили основу школьной библиотеки. Мы с Анютой, однако, решили оставить черную корову, так как у него было две собственных.
Мисси с непоколебимой решимостью продолжала преподавать мне уроки. Я наконец-то помогла ей, пытаясь выполнить бабушкино желание, чтобы я не выросла тупицей.
Но когда наступала ночь и заканчивался ужин, я больше не могла переносить атмосферу наших комнат. Свет был от очень маленькой лампы, ситуация с парафином обострялась.
При таком освещении нельзя было читать, а спать двенадцать часов подряд я не могла, поэтому отправлялась на кухню, где был свет, шум и смех. Повариха была добродушной женщиной, очень хорошо гадала; девушки были веселые и пользовались популярностью у солдат. Мы играли в карты до позднего часа, выпивая бесконечные чашки морковного чая.
Мисси не одобряла мой контакт с кухней и постоянно предупреждала меня, что ничего хорошего из этого не выйдет. Общение с людьми, не принадлежащими к своему классу, неизменно приводило к неприятностям. «Как долго, - спросила она меня, - принципы вашего прежнего образования будут выдерживать такое пагубное влияние?»
Я защищала своих друзей. «Это неплохо. Они добросердечные; гораздо лучше Мани или этой эгоистичной Евдокии».
«Вред встречать там всех этих солдат».
«В них нет ничего плохого. Большинство из них глупы. И послушайте, Мисси, мы должны жить. Нет смысла нам самим закрываться».
Мисси сняла очки и тщательно их вытерла. Она всегда так делала, чтобы выиграть время, чтобы обдумать свой ответ.
«Вы молоды, и для вас естественно желание приспособиться к своему окружению. Но возиться неподобающим образом - не к лицу».
«Когда я возилась?» - возмущенно спросила я.
«Я видела, как ты и эти девушки бросали снежки в солдат, а они в тебя»
«Вы называете это возней! Вы знаете, что такое возня, Мисси?»
Такие разговоры, а они были частыми, злили меня, потому что в глубине души я знала, что Мисси права. Но у меня не хватило духа идти по дороге, на которую она указывала, я видела, что весь тон нашего заведения рушился. Наши манеры за столом становились все хуже, все наше поведение становилось грубым. Анюта постепенно возвращалась к крестьянскому типу, из которого она произошла. В одиночестве Мисси пыталась сдержать варварский потоп.
Анюта восхищалась инспектором. «Превосходный образованный человек», - сказала она Мисси. «Мозгов много». Она выполняла небольшую работу для его жены, например, чинила и шила платья для детей. Он начал настаивать на том, чтобы она устроилась к нему на работу. Она повторила мне и Мисси их разговор на эту тему. «Вы готовы пожертвовать своей жизнью ради этого ребенка?» - спросил он в полном изумлении, когда она отказалась из-за Ксении. «Конечно, заботиться о ней - дело ее отца. Этот класс людей принимает все как должное, как то, что им причитается. Вы не получите благодарности, помяните мои слова». Однако ничто не могло поколебать преданность Анюты Ксении, которая, я должна сказать, отреагировала таким же образом.
Дни становились все длиннее, а от отца не было вестей. Если бы его постигло несчастье, то что случилось бы с нами? Без него наше положение было безнадежным. Единственным нашим ресурсом была моя подвеска с аквамарином, украшенная бриллиантами и платиной, которую мне удалось успешно спрятать от всех поисковых отрядов, и несколько драгоценностей Мисси. Как мы могли их продать? Даже если бы мы и смогли попасть в Москву, что дальше? От дяди Ивана помощи ждать не приходилось, да и больше никого не осталось. Началась оттепель, когда, наконец, до нас дошло письмо от него. Он получил письмо от М ----- Советов, в котором говорилось, что теперь для нас найдено подходящее жилье. У нас мог быть дом священника в селе Островское, который с начала нового года пустовал. Отец подумал, что это неожиданная удача, и попросил нас переехать как можно скорее. Он собирался изо всех сил послать Маню помочь нам.
Анюта и я не были слишком рады, что Маня вернётся, но Мисси была. «Если вы оставите женщину в покое, она оставит вас в покое. Нам очень нужна еще пара рук». Точно так же Мисси была рада покинуть поместье - казармы, как она это называла. И снова мы с Анютой немного сомневались. Наше молочное движение с солдатами было большим подспорьем. Однако мы обе знали, что это не может продолжаться долго. Еще одна новость значительно взбодрила Мисси. Инспектор принес ей вырезку из официальной газеты «Правда». В ней говорилось, что британское правительство собирает в Москве остатки британских подданных, все еще разбросанных по России, с намерением репатриировать их летом. Мисси ужасно возбудилась. Она попросила инспектора написать моему отцу, чтобы узнать подробности.
Мысль расстаться с Мисси, казалось, полностью выбила почву у меня из-под ног. Я никогда не думала, что мы с ней когда-нибудь расстанемся.
«Это кажется мне единственным шансом на побег для всех нас», - сказала мне Мисси, когда мы легли спать. «Если мне удастся добраться до дома, я смогу связаться с вашими родственниками. Наверняка ваш дядя Феликс сбежал; мы бы узнали, если бы он был убит. Некоторые из ваших родственников также должны быть спасены. Ваш дедушка был в Одессе. Инспектор сказал мне, что если деньги пришлют, вы с Ксенией, будучи девушками, легко должны получить разрешение на выезд за границу».
«На все это, Мисси, может уйти много времени».
«Я не понимаю почему. Моя дорогая, теперь я совершенно уверена, что добрый Господь ответил на мои молитвы, и твоя бабушка помогает мне. Я уверена, что выведу тебя из этого ада».
Мисси заговорила с новой твердостью. За это очень короткое время она претерпела метаморфозу. Она вернулась к Мисси петроградских времен, у которой была цель в жизни. Как часто я думала о том, чтобы уехать из России! Но даже если бы мои родственники были живы, интересовались ли они моей судьбой и Ксенией? Неужто не могли написать? Последнее время почта работала достаточно хорошо. Внезапно во мне поднялась буря ненависти, направленная против обоих моих родителей.
«Здесь эта Маня; там какой-то неизвестный, ужасный человек. В любом случае мы действительно никому не нужны».
«Ерунда, дитя. Опять позволяешь своему воображению улететь вместе с тобой! Ты знаешь, что твой отец любит тебя и Ксению. Он доказал это, когда вернулся за тобой. Маня всегда будет вторым или даже третьим лицом. Что касается твоей матери, я уверена, что она тревожится из-за вас и боится писать, опасаясь, что это может причинить нам большой вред».
«Вы действительно так думаете?» Мое лицо просветлело.
«Я знаю, и я должна знать, учитывая, что я воспитала твою мать. Она всегда была немного безответственной, но у неё настоящее сердце. Ничто не может этого изменить. Подумай, дитя, за пределами России жизнь продолжается, жизнь для которой вы воспитывались - жизнь культуры».
«Мисси, - вздохнула я, - это все еще звучит как сон. Я знаю доброе сердце матери, но посмотрите на мои руки! Они не женские. Что мои родственники скажут о них, моих ногах, моих манерах? Они могут смеяться, даже насмехаться. Вот этими руками я зарабатываю себе на хлеб. Там я буду вполне зависима. Я даже не образована. Теперь я понимаю - важность этого».
Мисси выглядела обеспокоенной. «В твоем возрасте все быстро улавливается. И я думаю, ты намного образованнее, чем была твоя мать в твоем возрасте. И уж точно никто не будет насмехаться над тобой. Выбрось это из головы. Все получится само собой. Бабушка всегда надеялась, что у тебя появится возможность уехать за границу, как только она увидела, что это безнадежно».
«Что ж, Мисси, если это произойдет, я сделаю все, что в моих силах. Я не колебалась бы, если бы отец поехал с нами».
Вскоре прибыла Маня. Она вела с нами слегка покровительственную манеру и ждала, что все назовут ее госпожой Башкировой. Никто этого не сделал. Она просто осталась Маней. К тому времени снег практически сошел, и мы смогли пройти по Островским полям, чтобы осмотреть свое будущее жилище и попросить дружелюбного крестьянина Григория Бурмистра помочь нам с вывозом наших вещей. Дом священника был всего лишь большим крестьянским домом, но в нем у нас было уединение, так как он был окружен большим фруктовым садом.
Григорий Бурмистр решил вернуться с нами, чтобы посмотреть, что мы берем. Это был крупный, дородный мужчина лет сорока с густой черной бородой-лопатой. Революция нанесла ему и его брату Николаю тяжелый удар. Таких людей стали называть кулаками, что в переводе означает «скупердяи». Братья были людьми предприимчивыми, трудолюбивыми, трезвенниками. Последняя добродетель проистекает из их веры, поскольку они принадлежали к так называемой «старой вере». Это произошло, когда часть православной церкви отказалась следовать реформам Петра Великого. Их жестоко преследовали, заставляли скрываться в лесах. Многие поселились в нашей провинции. Чегодаевы терпимо относились ко всем религиям, возможно, потому, что сами не были строго православными, а многие крестьяне Островского принадлежали к старообрядчеству, состояли в строгом браке между собой и мало контактировали с православными, которых они называли новообращенными.
Братья Бурмистры занимались различными торговыми предприятиями, такими как разделка мяса, и на вырученные деньги купили себе фермы. Эти фермы были, конечно, конфискованы или, так сказать, национализированы.
Поля, по которым мы шли, все еще были покрыты грязью. Кое-где на них лежали полосы грязного снега. Это было справедливо для Григория и Мани, у обоих были водонепроницаемые ботинки. Мои были дырявыми. С таким же успехом я могла быть босиком. Только вот в это время года босиком было нехорошо.
«У тебя нет другой обуви, Бебби?» спросил меня Григорий.
«Да нет, Григорий. Скоро лето, до тех пор хватит».
Больше он ничего не сказал, продолжал шутить, как обычно, дергая Маню за ногу. Но на следующий день мальчик принес мне в подарок от Григория пару сапог. У них были эластичные борта, и хотя они были не новые, но были хорошо отремонтированы. Я была в восторге и не знала, как мне отблагодарить Григория. Я боялась жить в деревне без пары приличной обуви.
В тот день, когда мы переехали, Николай Бурмистр пришел со своей лошадью, телегой и сыном, чтобы помочь Григорию. Сын, смуглый восемнадцатилетний юноша, должен был погонять коров.
Двухмесячный теленок, свинья и две курицы были помещены в большую плетеную повозку Григория вместе с Анютой, Мисси и Ксенией. Мебель была завалена на повозку Николая. Мы с Маней шли рядом с ним. Со мной в корзине был кот. Я не оглядывалась, когда мы выходили из ворот к маленькой башнеобразной часовне на перекрестке. Я попрощалась со всеми. Четыре года это был мой дом. Теперь это уходило в прошлое, и каждый мой шаг уносил меня в неизведанное будущее. Нет смысла желать преемственности. Жизнь была зыбучим песком, поглощающим все знакомые лица и места.
Продолжение читай здесь👇
#мемуары #воспоминания #100 лет назад #российская аристократия #княгиня чегодаева #башкировы #революция 1917 года #судьбырусскогодворянства