И произошло это, как водится нежданно и негаданно. Ты яростно алчешь какого-то вехового события в своей жизни, которое, как тебе кажется, будет способно вырвать тебя из черты однообразных дней, возвысить неким образом над презренной толпой копошащихся в повседневном мусорном бытие миллиардом человеческих букашек. В юности часто хочется нечто подобного, вопрос состоит лишь только до каких граней ты можешь пойти в своих стремлениях. Двигаясь в ключе непреложных истин, вышедших из-под пера Достоевского, по сей день задаваясь вопросом «тварь я дрожащая или право имею», я, как и миллионы молодых людей из благополучных столпов общества ждал своего часа. И постоянно задавался этим вопросом, насколько далеко я смог бы зайти, если бы наступили эти чёрные времена. А то, что они рано или поздно наступят за шаткой иллюзией благополучного сытого мира, я даже не сомневался.
Но ещё раз хочу заметить, произошло это очень и очень неожиданно. Хотя конечно предвестники большой беды уже витали в воздухе, когда шестнадцатилетним юнцом отправился в совершенно безобидный тур по Западной Африке. Одним из пунктов пребывания являлась Сьерра Леоне, причём только двухдневный отдых на побережье Атлантического океана в столице Фритауне. Организатор вояжа остерегался проводить экскурсии в горы и джунгли вглубь страны потому как там было мягко говоря неспокойно. Ревностные борцы революционного объединённого фронта под командованием разобиженных на официальные власти господ Чарльза Тейлора и Фодея Санко (главари РОФ, ведшие в 90-е годы 20 века гражданскую войну в Сьерра Леоне) вовсю давали жару правительственным войскам в глубине страны. Всей многочисленной плеяде представителей западной цивилизации в столице эта жесточайшая гражданская война, полыхавшая в провинции, казалось лишь странной вознёй макак в брачном периоде и на их беду не воспринималась всерьёз. Как потом показало время, что напрасно мы пренебрегали опасными вестниками.
Ходили леденящие кровь слухи об использовании в качестве боевой силы малолеток, совсем юных школьников, коих доблестные революционеры захватывали в деревнях, о тяжелых наркотиках, на которых их сажали, о том, как одурманенные горе юные вояки шли в атаку, не щадя ни своей, ни чужой жизни и гибли десятками, об отрубленных мачете руках и ногах и о том, как маленькие революционеры играли в футбол отрезанными головами замученных ими жертв. Всё это воспринималось как информация с какой-то далёкой нереальной планеты. Успокоенные бравурными заверениями правительства во Фритауне, мы жили в параллельном мире по жарчайшем и слепящим солнцем, до красноты загорая и до одури купаясь в ленивых, как и всё в этой жаркой и сонной Африке, бирюзовых волнах океана днём, а вечером потребляли гектолитрами пенное холодное пиво в барах на набережной. Расплата за пренебрежениями предупреждениям наступила утром того дня, когда планировался вечерний вылет в столицу Сенегала Дакар, где нас ждало завершение этого интересного и экзотического турне, большой прощальный банкет и белоснежный огромный авиалайнер до дома в Париж. Но у судьбы и действительности были несколько иные планы на нас счёт.
Утром следующего дня, когда багровый шар солнца вскарабкивался в рассветной лестнице на свой почётный пьедестал голубого неба, предвещая очередной жаркий день в столицу ворвались на джипах, лёгких БТР, пикапах невероятно храбрые воины революционного фронта. Громко именуемые некоторыми либеральными источниками борцами за свободу бесстрашными воинами, они по сути представляли собой сброд тёмных, необразованных, под отупляющем действием тяжелых наркотиков и алкоголя бывших крестьян и военных, вооруженных до зубов и бешеных в своей ослепляющей ярости. Их представления о многообразии мира и гармонии умещались в тонкую синюю книжицу «великих идей» Фодея Санко, на каждой странице которой громогласно проскальзывала лишь одна основная идея: убей, убей, убей!!!
И это бешеное стадо убивало с изуверской жестокостью. В то утро в моём сознании с фотографической чёткостью отложилась эта совокупность красных на выкате от ярости и наркоты глаз, в которых не было ничего человеческого, перекошенные от злобы рты из уголков которых брызгала во все стороны слюна, какой-то надсадный свиной визг, сливавшийся в один рёв мщения и жажды крови, лоснящиеся от пота эбонитовые тела, грохочущие дула автоматов, несущих смерть. Я видел это на рассвете своей жизни, окунувшись в горнило своего первого круга ада. Подобное я наблюдал и впоследствии, достигнув зрелого возраста незадолго до того как оказался внутри уютной прохладе скоростного поезда в своей случайной командировке на Украине, когда видел взвод националистов из Правого Сектора, едущих убивать «сепаратистов и русню». Те же осклабленные в гримасах рты, то же полное отсутствие интеллекта в одурманенных глазах, тот же невероятный по высоте визг. И так же они убивали жестоко и изощрённо. Разница заключалась в том, что это было не в дремучей Африке конца 20 века, а в просвещённой Европе начала 21-го и плоские, кровожадные, лишённые какой-либо человечности идеи в них вкладывал не толстогубый исходивший жиром негр, а тощий невзрачный напоминающий богомола человечек, бесславно погибший от рук убийцы из КГБ в Мюнхене. Правда и тот и другой по каким-то совершенно немыслимым причинами почитались многими в своих странах чуть ли не как национальные герои, хотя понятие как изгои им подошло бы больше.
И вот ведомые своими нищим духом поводырями не менее обделённые этим качеством, что безусловно отличает человека над животным и возносит его на вершину иерархического земного треугольника эти революционеры ворвались в то утро на окраину Фритауна. В тот жуткий час судьба перенесла меня из одной жизненной плоскости в другую. Война в тот день прочно вошла в мою жизнь и сопровождала меня точно неизлечимое, подхваченное ещё во времена глубокой юности заболевание. Её симптомы выражались в тот день в чесночном удушающем аромате взорвавшихся снарядов, трескучих напевах автоматных очередей, терпким и приторным запахом разорванной плоти и крови. К этому же примешивался и незримый мускусный запах людского пота, смешанный с яростью, гневом, жестокостью. Этот коктейль преследовал меня во все те дни, что я выбирался из охваченного пламенем города, пробирался в ночных джунглях к непонятному где спасению. И ещё там был привкус от ужаса и стыда смерти двух одурманенных марихуаной и крепчайшим пальмовым вином мальчишек из РОФ. Обоим было лет по двенадцать, они пытались расстрелять меня из автоматов как белый трофей, но за секунду до этого я смог завладеть оружием и … убить их…
Затем болезнь обрастала всё новыми и новыми характерными признаками. Это был и прелый аромат ночных джунглей, сырой листвы после тропического ливня, запах жирной красной земли, словно впитавшей кровь миллионов погибших на этой африканской земле (в действительности красный цвет земля в Африке имеет из-за высокого содержания в ней латерита). Это был и острый, влекомый миллиарды мужчин, запах обнажённой женщины. Смерть, что забавлялась со мной, решила подарить мне ярчайшее проявление жизни в виде бешеных сексуальных оргий с такой же беженкой как я. Только она была негритянкой со всеми вытекающими последствиями темперамента, годом старше меня, она была многоопытной в отличие от меня, девственника. Ну и следует добавить то, что всё происходившее под густым покровом душной тропической ночи в укромных уголках ночных джунглей совсем не соответствовало тому, что было воспето прозаиками и поэтами на протяжении многих веков и то, что громко именовалось «любовью». Сэр Уильям Шекспир, искушенный знаток человеческих душ и сердец, наверняка ужаснулся и не смог бы написать свою «Ромео И Джульетту», если бы видел, с каким животным упоением я и Элиз Ирисуанга занимались бешеным сексом. Но, вероятно, как раз жизнь и давала о себе знать, что её частичка, крохотный сектор её сердца бьется среди горя, разрушения и смерти. Война была вирусом, поселившимся внутри моего тела и рассудка, безумные афинские ночи так же стали одним из её симптомов.
Но как глаголет старинная мудрость о том, что дуракам иногда везёт, судьба наша тоже снизошла до того, чтобы дать нам жизнь, эдакую спасительную соломинку за которую ухватились я, Элиз и её брат Пьер, который имел несчастье сопровождать нас в той самоубийственной вылазке в джунгли. Несчетное количество раз нас могли смертельно ужалить ядовитые змеи, мы легко могли стать добычей мириадов ядовитых гигантских насекомых, которыми кишела почва и палая листва ночных джунглей во время наших ночных стоянок, нас могли разорвать в клочья хищники, которыми изобиловали эти вечно пропитанные влагой и разрушением девственные тропические леса и горы. Наконец мы могли попасться в руки бесчисленных партизанских отрядов революционного объединенного фронта – бандитов с некоторым подобием общей идеи, а так же разбойничьих хорошо вооружённых шаек лишённых какой-либо идеи за исключением жажды наживы, секса и прочих мирских удовольствий в этой короткой жизни в Африке. Я не осознавал того, что вирус войны, прочно угнездившийся в моём организме, обрастает защитой, получает информацию, ощетинивается новыми симптомами этой не поддающейся никакому лечению лихорадки и живёт и здравствует и собирается делать это далее.
Потом, через несколько дней пришло спасение в виде отряда ООН, главы голубых касок бельгийца Анри Фарабо, вначале не особо поверивший нашим фантасмагоричным россказням о злоключениях и побеге из стонущего под огнём Фритауна, пары дней в душной палатке и, наконец, временной свободе. Фарабо был вынужден поверить в наш фантастический рассказ. Его опыт подсказывал, что даже самые невероятные и нелепые истории, что случались с людьми на этой войне, вполне могли быть абсолютно реальными и правдивы на земле злосчастного континента. Такова была эта Африка. Вуаля, полёт в зубодробительном душном металлическом чреве гигантского CH 47 Чинук (тяжелый американский военно-транспортный вертолёт, выпускавшийся корпорацией «Боинг»), эвакуировавшего раненых в Монровию в соседней со Сьерра Леоне и пока ещё мирной Либерии. Я устало с какой-то долей опустошенности, резко повзрослевший, смотрел сквозь стекло на изломистые горные линии, покрытые густым ярко-зелёным покрывалом джунглей, переливающимся бриллиантовой россыпью света под жарким солнцем западной Африке. Вокруг кажущегося спокойствия витал убийственный коктейль ароматом из гниющей плоти, йода, анестетиков, горклой марли, страданий, хриплых стонов боли, агонии и медленного умирания. Всем этим жадно подпитывался угнездившийся во мне вирус хаоса и разрушения, злорадно точно зелёный подземный озлобившийся тролль, потирая ручки в ожидании новой для себя пищи. С того момента я был уже безнадёжно болен, но ещё сам не ведал об этом.
Конечно, возвращение на родину в уютную и тёплую громадную квартиру, в домашний очаг, что в Париже на бульваре Распай совсем не походило на ожидаемое ранее возвращение из обычного туристического турне по западной Африке. Всё казалось иным: дома, природа, родная страна, люди - всё оказалось задёрнуто некое занавеской забвения и преграды по одну сторону которой стояла аббревиатура «до», а по другую «после». Ладе родители, мои добрые милые, интеллигентные и щепетильные, варящиеся в однородном бульоне своего мирка умственно высокоразвитого истеблишмента французской столицы, но бесконечно близкие и родные, сейчас походили на добрых персонажей «рождественских историй» Чарльза Диккенса. Да, добрые, да милые, но какие-то аморфные и сугубо книжные, далёкие и не живые.
Люди, прошедшие боевые действия, в той или иной степени всегда нуждаются в психологической помощи даже сами того не осознавая. Эта особенность особенно гипертрофирована и гротескна в юном возрасте. Кажется, что ты прошёл огонь, воды и медные трубы и всё тебе нипочём, однако именно в этом возрасте человек, столкнувшись с экстремальными условиями и не будучи к этому готов, особенно раним и уязвим. Я не стал исключением из этого правила. Несмотря на то, что был глубоко и серьёзно болен, я считал, что не нуждаюсь в лечении. Однако бушующее пламя внутри не разделяло мою точку зрения и прежде всего этот внутренний конфликт противоречий выплеснувшись наружу коснулся моих родителей и практически полного разлада отношений с ними в основном после того, как объявил им о своём собственном пути…
-А вот это была интересная тема! – в мир моих грёз и размышлений ворвался грубоватый бас.
-Что за тема?
-Ну в общем представь себе. В общем есть комиссар легавых, к нему в момент семейного ужина с женушкой вваливается бухой уродливый тип и громко брякает с порога, дескать я собираюсь завалить свою собственную жену!
-Да ты чё?!
-А то. Дальше больше! Он рассказывает почему собирается зачехлить благоверную. Баба не дура, спуталась с компаньоном этого алкаша мужика, в открытую с ним живёт и законному пытается на дверь указать, да вот только последний дочку свою любит и живут они все вместе.
-Иди ты! Шведской семьей что ли?
-Не совсем, урод у жены с любовником на побегушках, спит на раскладушке, объедками питается. Но в конце концов им надоедает, те оформляют на него липовый договор, списывают на себя три ляма и сами зажмуривают урода.
-О как!
-Только комиссар не дурак и быстро вычисляет и закрывает всю эту гоп стоп компанию.
-Прикольно, а как называется?
-«Мегрэ и субботний посетитель» - недовольно вымолвил я оттого что двое мужчин в креслах поезда рядом со мной так вольно и кратко интерпретировали одну из повестей Сименона о знаменитом сыщике с большим психологическим уклоном и тем самым вытащили меня из океана собственных размышлений. Поезд летел на предельной скорости, изумрудная природа Баден Вюртемберга слилась в единую карусель невообразимой какофонии. До Штутгарта оставалось всего лишь пятнадцать минут быстрого пути…
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…