Сразу по возвращении из отпуска в конце августа 1926 года МХАТ возобновляет работу над «Семьёй Турбиных», а через несколько дней появится и окончательное название.
В эти же дни создаётся последняя редакция пьесы. Некоторые литературоведы и театроведы утверждают, что, поскольку автора вынуждали вносить большие изменения, эта заключительная версия никак не может быть авторской, а потому её и не помещают в издания (ссылаются ещё на слова П.А.Маркова на диспуте в феврале 1927 года, что последний акт сочиняли «по крайней мере пятнадцать лиц»). Однако нигде не зафиксировано никаких булгаковских гневных редакций на переделки (вспомним, как отстаивал он, к примеру, «петлюровскую сцену»!) Так что приходится признать, что делалось всё автором в согласии с театром.
Естественно, я не буду сейчас разбирать все переделки. Скажу лишь, что, во-первых, в речь Алексея Турбина были вставлены слова «Они вас заставят драться с собственным народом. А когда он вам расколет головы, они убегут за границу…», во-вторых, изменения коснулись образа Мышлаевского, который стал ещё более решительно выражать свой отказ уехать из России. Долго искали финал, и на какой-то из репетиций актёры придумали для Мышлаевского вариант припева к «Вещему Олегу» «Так за Совет Народных Комиссаров…» Но, видимо, и против этого автор не возражал.
И.Я.Судаков много позже вспоминал, что он уговорил Булгакова переписать речь Алексея Турбина к юнкерам (так, чтобы основной смысл её был «Белой гвардии конец… Конец всюду»), а также писал: «Я убедил Булгакова дать такой текст капитану Мышлаевскому: “Да, пойду к большевикам и буду служить, по крайней мере я буду знать, что служу в русской армии“». Заметим – «убедил», и делал автор изменения сам.
Во время подготовки премьеры В.И.Немирович-Данченко вместе с созданной им Музыкальной студией был на гастролях в Америке. Ну, как не вспомнить опять же «Театральный роман», где Аристарх Платонович пишет из Индии! И он действительно был в переписке с О.С.Бокшанской, которая сообщала ему театральные новости. 10 сентября она напишет: «Сейчас пьеса уже сдана автором в переделанном виде, репетируется и будет показана с исправлениями, но будут ли приняты эти изменения, никто не знает».
17 сентября состоялась первая открытая генеральная репетиция. И хотя, по письму Бокшанской, «репетиция была сыграна прекрасно и имела громадный успех», после неё всё тот же Блюм заявил, что «в таком виде пьеса на афишу поставлена быть не может», «что именно надо всё сломать и переделать». К счастью, не Блюму принадлежало окончательное решение.
Театр обращается к А.В.Луначарскому. Всё в том же письме Бокшанская сделает важное сообщение о позиции Луначарского: «Анат. Вас. хочет, чтобы репетиция была показана ему и всей Коллегии Наркомпроса, а кроме того, властям, которые очень заинтересованы постановкой».
Просмотр был назначен на 23 сентября. Театр готовится к нему не как к генеральной репетиции, а как к генеральному сражению. Пришлось отменить вечерний спектакль (чтобы все приглашённые могли прийти), кроме того, проводится совещание, решающее, что делать и кому выступать, если спектакль запретят.
А.М.Смелянский в своей книге, материалы которой я использую в статьях о подготовке спектакля, сравнивает обращение Станиславского к труппе с обращением командира к солдатам перед решающим боем. Он же приводит интересный факт: накануне просмотра В.Э.Мейерхольд консультировал Станиславского, кого следует пригласить на него.
Атмосферу дня передаёт запись в дневнике репетиций: «Полная генеральная с публикой.
Смотрят представители Союза ССР, прессы, представители Главреперткома, Константин Сергеевич, Высший Совет и режиссёрское управление. На сегодняшнем спектакле решается, идёт пьеса или нет».
В рассказе Бокшанский о показе главная фраза – «Нарком очень уж категорически высказался за пьесу». И подробный рассказ, что «театр был переполнен… И с первого же акта начались горячие обсуждения пьесы по всем коридорам и фойе... Пьеса вызывает споры, иногда невероятно оживлённые. Относительно же игры актеров разногласий никаких. Решительно все, выходя из залы, прежде всего говорят: “Но как играют, как играют! “»
25 сентября публикуется официальное сообщение: «23 сентября был организован закрытый общественный просмотр. Пьеса в настоящее время разрешена к постановке в МХАТ 1-м с некоторыми изменениями».
2 октября прошла ещё одна генеральная репетиция с последними текстовыми правками, и 5 октября состоялась премьера. Публика спектакль приняла восторженно. В октябре пьеса прошла 13 раз, а 14 января 1927 года состоялся юбилейный 50-й спектакль.
Критика, конечно, изощрялась в нападках. Смелянский приводит адресованный Булгакову экспромт, сочинённый В.А.Вербицким (первым Тальбергом):
Тщетны выкрики: Автора!.. Браво!..
Но Булгаков не выйдет, пока
Он как плащ матадора кровавый
Для свирепого Блюма-быка.
Ещё раньше начались публичные диспуты о пьесе. М.О.Чудакова в книге о Булгакове приводит фрагмент отчёта о диспуте 27 сентября, когда критик А.Р.Орлинский возмущался, «почему все парады, пение Интернационала и проч. происходят позади сцены» (и именно здесь другой выпад, на который позднее ответит автор, – в пьесе «нет ни одного слуги, денщика, даже судомойки»). 11 октября в Доме печати прошёл «Суд над "Белой гвардией"». И это только начало…
Продолжает свои издёвки В.В.Маяковский: в 1928 году в стихотворении «Лицо классового врага», описывая, как «распознать буржуя», он напишет и:
На ложу
в окно
театральных касс
тыкая
ногтем лаковым,
он
даёт
социальный заказ
на «Дни Турбиных» - Булгаковым
…Заглядывая в документы, мы узнаём о нелёгкой судьбе спектакля. Только факты:
7 сентября 1927 года пришло известие о снятии «Дней Турбиных» из репертуара МХАТа. Тогда отстояли: 20 октября показ пьесы был возобновлён.
17 июня 1928 года Главрепертком снимает из репертуара «Дни Турбиных» (вместе с «Зойкиной квартирой» в Вахтанговском театре). Снова отстояли: 1 сентября прошло 200-е представление.
6 марта 1929 года публикуется решение Главреперткома о снятии с репертуара всех пьес Булгакова – и в апреле «Дни Турбиных» исчезли из репертуара. Казалось бы, всё.
Но 15 января 1932 году Булгакову звонит директор МХАТа Ф.Н.Михальский с сообщением о распоряжении правительства возобновить спектакль.
По Москве ходили слухи, что это – личное распоряжение И.В.Сталина. 21 декабря 1939 года артист МХАТа Л.М.Леонидов в газете «Советское искусство» рассказывал: «На одном из спектаклей, на котором присутствовал товарищ Сталин, руководители театра спросили его — действительно ли нельзя играть сейчас “Турбиных“?
— А почему же нельзя играть? — сказал товарищ Сталин. — Я не вижу ничего такого в том, что у вас идут “Дни Турбиных“».
По другой версии, записанной в дневнике писателя Ю.Л.Слёзкина, Сталин, побывав на премьере не понравившегося ему «Страха» А.Н.Афиногенова, «заметил: “Вот у вас хорошая пьеса «Дни Турбиных» — почему она не идёт?“ Ему смущённо ответили, что она запрещена. “Вздор, — возразил он, — хорошая пьеса, её нужно ставить, ставьте“. И в десятидневный срок было дано распоряжение восстановить постановку…»
Так или иначе, но распоряжение было дано, и театр начал работу. Е.В.Калужский (первый Студзинский) вспоминал: «Через день исполнители собрались на репетицию. Когда стали повторять текст, казалось, что все всё забыли. Но стоило только начать, как всё пошло как по маслу. Можно было играть хоть сейчас. Постановочные цехи и мастерские театра восстановили декорации раньше срока. В этом было выражение подъёма и радости всего коллектива театра, вызванного возвращением любимой пьесы в репертуар».
11 февраля состоялась генеральная репетиция, 18-го – показ для публики. Булгаков рассказывал в письме П.С.Попову: «Пьеса эта была показана 18-го февраля. От Тверской до Театра стояли мужские фигуры и бормотали механически “Нет ли лишнего билетика?” То же было и со стороны Дмитровки». И о состоянии – своём и артистов: «В зале я не был. Я был за кулисами, и актёры волновались так, что заразили меня. Я стал перемещаться с места на место, опустели руки и ноги… Актёры волновались так, что бледнели под гримом, тело их покрывалось потом, а глаза были замученные, насторожённые, выспрашивающие». Занавес после спектакля давали, по разным воспоминаниям, 15 или 20 раз.
А тот же Слёзкин отметит: «Такой триумф не упомнят в Художественном театре со времен Чехова».
Пьеса оставалась в репертуаре до июня 1941 года…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о Булгакове здесь